Душные бандиты - Дарья Телегина

— Отсыпать, отсыпать! — разрешил Алексеев. — Дальше?

— Ну вот. О чем это я? Ах да… Местность там вполне подходящая для истории о собаке Баскервилей… Особенно когда солнце не выглядывает… Тоскливо, уныло, серо… Да вы сами видели…

— Ну и?

— Ну! Вот тут-то самое главное! Над этими деревнями, можете себе представить, висит проклятие!

— Рода Баскервилей! — продолжил опер. — Вы серьезно?

— Совершенно серьезно! Хотя почтенные англичане здесь, разумеется, ни при чем. Дело в том, что раз в несколько десятилетий — и так уже на протяжении веков! — происходит трагедия, одна и та же: сын переезжает отца на тракторе!

— Да ну? — не поверил Алексеев.

— Да! — уверенно заявила собеседница. — В двадцатом веке четыре таких случая было, даже очевидцы только совсем недавно и умерли…

— Угу, — кивал Петруха.

— Ну, и рассказывают, что до революции — еще до революции! — все началось! И каждый раз одно и то же, одно и то же! Сын — отца!

— И до революции — на тракторе? — уточнил Алексеев.

— Конечно! Хм… Хотя вряд ли… Ну, не знаю, — выкрутилась пойманная на неувязке рассказчица. — Возможно, тогда — на телеге, разве это так важно?

— Да нет, это я для ясности, — пожал плечами опер. — И, посмею предположить, очередное отцеубийство-то и случилось у вас на глазах?

— Почти! То есть очередное — это да, а вот на глазах — нет… Я-то ничего не видела… Да и никто ничего не видел… Темно, поздно… Свидетелей не было… А мы с Петром Эриковичем как раз с утречка раненько встали и направились к Выкрестову за клюквой… Вокруг Коростылева — одни грибы, да их в этом году не густо. К тому же Петр Эрикович грибов не ест… Так вот, вышли мы рано, на заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы… Выходишь из теплого дома и с головой окунаешься в лиловатый туман, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце…

— Вы опять за свое? — перебил Петруха. — То есть за откровенный плагиат? Убийство, убийство! Переходите к делу!

— Ну вот, — насупившись, продолжала Мария Даниловна. — Подошли к соседней деревне, уже с полными ведерками, зашли в первую избу чайку попить — а там же все друг друга знают, все гостям рады… Ну, нам и принялись рассказывать! Как раз только тело увезли, ну буквально перед нами… Еще меловой контур, можно сказать, не размылся дождем…

— Чего? Контур не размылся? В деревне? Там что, асфальт? Или сын отца в помещении переехал? — раздраженно воскликнул опер.

— Ну, это я фигурально… Конечно, никакого контура — откуда? Да и милиция там вся — участковый, мне, извините, в дедушки годящийся… Прогулялись мы на место преступления, там все так свежо, да еще местные жители в красках живописали… Я будто своими глазами все увидела…

— Ладно, — кивнул Алексеев. — Ну а что же тут странного? Ну сын. Ну отца. Ну переехал. Признает хоть? Нет? А мотив какой? А, понятно — проклятие! — качал головой Петруха с серьезным видом, однако глаза его искрились смехом, что осталось совершенно не замеченным Суховой, видящей разве что свое отражение в стеклах очков собеседника.

— Да вот тут-то самое непонятное и начинается! — таинственно сообщила она. — Следствие, конечно, первым делом подумало на сына… Только вот я не уверена… Может, вы что подскажете? Все-таки жалко невинного человека на электрический стул сажать…

— Разве там есть электричество? — засмеялся опер.

— Есть! То есть бывает, иногда. Чаще всего — все-таки нет! Да не в этом дело!

— А в чем? Ну, говорите. Почему вы думаете, что сын не виноват?

— Просто мне так кажется, — неуверенно произнесла пожилая женщина. — Я с ним раньше встречалась — в прошлые поездки… Петр Эрикович его нанимал как-то на ремонтные работы — крышу починить, то да се… Знаете, хоть он и типично деревенский мужичок, ну пьющий, как все там, но такой деликатный, что ли… Разговорились, он рассказал, что всегда хорошо в школе учился… Литературу любит… Это в деревне-то! Данте наизусть читает!

— Ну да? — прищурился Петруха.

— Да, вот как иногда бывает! Не оскудел еще талантами русский народ! Если бы кто-нибудь его воспитанием своевременно занялся, дал бы ему образование — из него мог бы вполне ученый выйти… Или просто дельный человек… Но у него условий не было — с детства тяжелый труд, беспробудное окружающее пьянство, сверстники-уголовники…

— Ну ладно, это все лирика, — махнул рукой Алексеев. — А конкретно — он ведь получал в случае смерти отца наследство?

— Ну да, это-то очевидно, — с грустью признала рассказчица. — Дом теперь лично его. Если оправдают, конечно. Но мне удалось узнать много других подробностей!

— Каких же?

— Разных. И оттого появляется еще ряд подозреваемых. Например: сами они — из Галкина, а в соседнем, через ручей, доме живет Клава Титовна…

— Клавдия Титовна? Отчество? — уточнил опер.

— Не знаю, наверное прозвище… У них у всех там прозвища! Раз всегда говорят — Клава Титовна, значит, не отчество… Неважно! Так эта Клава всю жизнь покойного Василия ненавидела!

— Это за что же?

— Говорят, он ее сердце разбил! Раньше она его любила — в ранней молодости… А он перед самой свадьбой вдруг отказался, опозорил ее, поматросил, что называется, и бросил, а сам женился на Нюшке, то есть матери своего сына Толика, ныне подозреваемого номер один…

— Так. Любила, теперь — ненавидит… Убийство из ревности… Не поздновато ли?

— Ревности все возрасты покорны! Вы знаете, там такие характеры! Люди твердые, как сталь! Любят — так жизнь за любовь положат… А уж ненавидят — так берегись! Я видела эту Клаву! Это, я вам скажу, нечто! Здоровая, крепкая! Любого за пояс заткнет! Коня на скаку остановит! В горящую избу войдет!

— Зачем? — засмеялся Петруха. — А, теперь Некрасов! Вот что значит разговаривать с образованным человеком! Так и сыплете цитатами! А мне другие строчки больше нравятся — помните, оттуда же: «Сидит, как на стуле, двухлетний ребенок у ней на груди!» Это же какой-то фильм ужасов, если представить, как это будет в реальности выглядеть, а?

— Точно! — кивнула Мария Даниловна.

— Ну, и чем еще это ваша Титовна подозрительна? — напомнил опер.

— Да всем! Вообще про нее поговаривают, что она «того»! Я-то сама с ней не общалась, но видела — зыркает из-под мохнатых насупленных бровей — будь здоров! А вот при мне — какой-то малец… Они детей — мальцами называют! Малец бросил палку ей в огород, так она, что вы думаете? Швырнула в него камнем! Правда, не попала, и тут же как сиганет через забор, как погонится за ним! И прямо бить стала, это своей-то увесистой ручищей! Ребенок орет, козы блеют, бараны мычат… Вы бы слышали!

— Слышал! — усмехнулся Петруха, — Мычат, насколько я припоминаю, обычно коровы…

— Ну неважно… В общем, она мне совершенно не понравилась.

— Мне, по вашему субъективному рассказу, тоже, но это еще не факты. К тому же этот малец тоже хорош — зачем чужие огороды портить?

— Да, тут я с вами соглашусь. Молодежь там та еще… Никакой надежды на возрождение деревни не оставляют… На стариках только все и держится… Молодые не работают, только пьют… Дети брошены, никто ими не занимается… Этот малец, кстати, только его Клава отпустила, отбежал на безопасное расстояние и тут же развернулся и, погрозив ей кулаком, знаете что крикнул?

— Угадать с трех раз?

— Попробуйте… Хотя вряд ли с точностью удастся…

— Ну ладно, не буду! Что же?

— «Фак ю»! Представляете? Докатились! Мало им родного русского мата, которым дети в деревне, кстати, владеют гораздо свободнее, чем иные взрослые в городе… Так мало того! Он, видимо, тут же догадался, что рассыпает бисер перед свиньями, иначе говоря, что его собеседница вряд ли смотрела те же фильмы, что и он… Пока Клава соображала, что именно он ей сказал, мальчишка уже быстро перевел: «Убирайся вон, грязный извращенец!»

— Довольно-таки вольный перевод, — ухмыльнулся опер.

— Возможно, — пожала плечами пенсионерка Сухова.

— Ну хорошо. А что-нибудь еще указывает на то, что это именно она, а не кто-то другой переехал Василия? Ну, например, отсутствие алиби?

— Да! И это тоже! У нее нет алиби!

— А где оно!

— В бане! Видите ли, все произошло поздно вечером в субботу, а суббота в деревне — испокон веков сложившийся банный день. Днем баню топят, последние дела за неделю заканчивают, вечером моются, ну, потом, понятно, закладывают… И представляете — казалось бы, советская власть, все такое, а они до сих пор по воскресеньям не работают! Ведь кажется, это грех — в воскресенье работать? В деревне об этом помнят, и если что-то делают, то ясно ощущают, что поступают неправильно, по необходимости…

— Ну-ну, — скептически произнес Петруха. — И что же они тогда по воскресеньям делают? В церковь ходят, благо рядом? Священное Писание читают? Благотворительностью занимаются? Все как положено?