Ада - Аня Меньшикова

как фарфоровую куклу. Даже Марк, глядя на меня, не давал за собой ей поухаживать. Бежал на кухню, чтобы принести ей воды, когда она только еще подумает об этом. Мы даже столик поставили маленький и на него маленький кувшин, после того, как Марк в первый раз разлил воду.

Ждали с надеждой второго узи, чтобы узнать, поднимается ли плацента.

Но не дотянув до узи две недели, Аду снова кладут в больницу с болями и тонусом.

Плацента не поднималась.

Через месяц Аду снова положили на сохранение с угрозой выкидыша. Еще через два с половиной месяца уже с угрозой преждевременных родов.

Девочка моя все говорила, что надо дотянуть до тридцати шести недель. Но я вижу, как ей тяжело. Она пытается еще бодриться, неугомонная.

— Адам. Ты за рулем? — спрашивает меня Руслан Русланович.

— Да.

— Тормозни где-нибудь.

Понимаю, что раз просит такое, то случилось нечто плохое. Черной лапой страх сжимает все внутренности, не дает сделать вдох.

Торможу, включив аварийку.

— Что с Марком? — спрашиваю, а самого колотить начинает.

— С ним все в порядке. Со мной он, не переживай.

Выдыхаю. А потом новая волна страха накатывает.

— Ада?

— Она в больнице. У нее началось кровотечение. Сейчас уже, наверное, на операции. Извини, что сразу не позвонил, некогда было. Ставил на уши роддом. Но когда ее увозили, она была в сознании.

Хорошо, что бывший тесть сказал остановить машину. У меня прям звездочки перед глазами, в таком состоянии и до аварии недалеко.

— Спасибо, Руслан Русланович. Я как раз в город заезжаю. Сейчас поеду в больницу.

— Ну пустят тебя вряд ли, но я бы так же поступил. Я там номер телефон сфоткал, скину тебе. Позвони, узнаешь.

Отключаюсь, с трудом попадая в красный кружок на экране.

Моя маленькая девочка. Как она, должно быть, напугана.

И я боюсь. Боюсь позвонить и спросить, как они. Боюсь спросить, жив ли наш сын.

Мне так страшно. Мне, пиз@ец, как страшно.

По рукавам рубашки растекаются маленькие капли. Понимаю, что слезы. Это приводит меня в чувство. Я должен быть сильным, а иначе какое я подставлю Аде плечо? В соплях и слюнях? Нет уж.

Завожу мотор, но не сдерживаюсь и бью руками по рулю.

— Сука! Сука! Сука!

Три глубоких вдоха. И с твёрдой рукой набираю номер роддома, который прислал тесть.

— Роддом?

— Здравствуйте! К вам привезли девушку с кровотечением. Ольховую. Как она? Как… ребенок? — запинаюсь все-таки.

— Ольховая? На операции еще, позже звоните!

— Спаси… — и уже коротким гудкам договариваю, — бо.

Смотрю в зеркала и выруливаю на дорогу. Позвоню, как доеду, еще раз.

Через двадцать минут подъезжаю к роддому.

Набираю последний номер снова.

— Роддом! — рявкают в трубку.

— Здравствуйте, — голос другой, поэтому снова здороваюсь. — Ольховую прооперировали?

— А вы кто?

— Муж!

— Мальчик у вас. Спасли. 2700.

— А роженица? — дрожащим голосом спрашиваю. Господи, откуда я слово это откопал?

— На операции еще. Попробуйте попозже позвонить, — смягчается голос.

— Да. Спасибо.

Сбрасываю звонок, набираю новый номер.

— Привет, Адам! — с первого гудка отвечает брат.

— У меня сын родился. 2700.

— Да ты че! Поздравляю! Вот это хорошие новости! Только вроде ж рано еще, не?

— Рановато, да. Ада еще на операции. Уже более, чем полчаса. По ней информации нет, сказали попозже позвонить.

— Всё хорошо будет, брат! Ада она сильная девочка у нас!

— Ты не понимаешь, ее с кровотечением Руслан привез сюда, — делюсь с братом переживаниями.

— Адам, с ней будет все хорошо! Она ни за что не оставит своего сына, это точно. Она смерти лапы отгрызет, еще и косу отберёт, вот увидишь. Ты где сам?

— Под окнами.

— Под чьими? Вдруг операционная с другой стороны.

— Лука, мне не до шуток.

— Щас приеду, — вздыхает брат и отключается.

Кладу голову на руль и начинаю доставать из памяти самые счастливые моменты. Прокручиваю их снова и снова. Моя лучезарная девочка. Живи, моя родная. Я же с ума сойду, если потеряю тебя еще раз.

В окно кто-то стучит. С трудом разлепляю веки — глаза снова мокрые. За окном Лука, но он уже обходит машину и садится на пассажирское сиденье.

— Звонил?

— Нет еще.

— Так звони.

Хочется потереть глаза, но там линзы, боюсь стянуть их.

Делаю глубокий вдох и беру телефон в руки. С удивление понимаю, что прошло еще сорок минут. Снова жму на экране номер роддома.

— Роддом.

По голосу уже понимаю, что это та, которая вторая.

— Скажите, пожалуйста, Ольховую прооперировали?

Как-то долго не отвечает. Весь подбираюсь.

— Нет еще. Слушайте, там тяжелый случай. Попробуйте через полчаса позвонить, — и скидывает звонок.

— Ну что? — выводит меня из ступора голос Луки.

— Еще не закончилась операция. Сказали, что тяжелый случай. Позвонить через полчаса. Лука, почему так долго?

— Я не знаю, Адам. Так, давай подумаем, что мы сейчас можем сделать?

Звонит Руслан Русланович.

— Алло, — отвечаю.

— Ну что, дозвонился?

— Да. Сын родился. Но что с Адой я не знаю. Она еще на операции.

— А я знаю, — хмыкает. — Позвонил знакомой знакомого, — ставлю на громкую связь, чтобы Лука тоже слышал разговор. — Жить будет твоя Ада. Хотя не знаю, насколько она сейчас твоя, там столько чужой крови в ней сейчас, что она и не она совсем. Ладно, шутки в сторону. Операция тяжелая была, Адам. Я тебе сейчас номер скину врача, что оперировал ее, он подробнее расскажет. Но жену твою с того света вытащили. Так что два дня рождения отмечать будете. А пацаненок пока под наблюдением. Но дышит сам, это все, что я запомнил, то же знаешь ли, на нервяке был. Не каждый день такое происходит.