Крысоловка - Ингер Фриманссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медсестра покачала головой:
– Нет. От глотка свежего воздуха пневмония не случается.
Йеннифер захотелось вскочить, схватить медсестру, встряхнуть как следует. Крикнуть: «Он поправится?!» Но она знала, что у нее недостанет сил услышать ответ.
– Поговорите с ним, – посоветовала медсестра. – Возможно, он все слышит и понимает.
Раздался дрожащий голос Юлии:
– Папа, это я, Юла! Это Юла, папа. Мы с тобой, я и Йеннифер. И ты знаешь, что мы тебя любим. Так сильно любим, так сильно!
Медсестра ободряюще кивнула. Вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Да-да, мы любим тебя, – подхватила Йеннифер. – Ты самый лучший папочка на свете! А ты помнишь, что ты пообещал мне давным-давно, когда дедушка умер? Помнишь?
У больного дернулись веки. Губы шевельнулись.
– Что ты говоришь? – подалась вперед Йеннифер. – Повтори, пожалуйста, папа, мы не услышали.
И они услышали. Одно слово:
– Инг… рид…
Йеннифер держала в руке письмо.
– Прочитать?
– Постой!
– Хорошо.
Сестра раскрыла книгу.
– Что ты делаешь?
– Отец хотел, чтобы я почитала ему. Он сам попросил.
– Ясно.
– Так что…
– Да-да, читай.
Юлия откашлялась. Открыла наугад и принялась декламировать – невыразительно, тягуче:
Дерево ты гни по себе, Филлида,И, за грех сочтя о неровне грезить,Не стремись к нему, а скорее этуВыучи песню
И пропой ее голоском мне милым,Страстью я к тебе увлечен последней,Больше не влюблюсь ни в кого! – рассеетПесня заботу[38].
– Хватит! – прошипела Йеннифер.
– Что такое?
– Неужели сама не понимаешь? «Страстью последней»! Не самый подходящий момент для таких стихов!
Сестра закрыла книгу:
– Но он же сам попросил.
Йеннифер развернула листок:
– Наверное, нам нужно принять это как знак свыше.
– О чем ты?
– О его просьбе. Почитать. По-моему, он дает нам знать, что ему нужна правда.
– Думаешь?
– Да. Прочтем ему письмо. Давай ты, ладно?
Юлия читала, и лицо его преображалось. Щеки покрыл румянец. Краска спустилась на шею. Рука дернулась к лицу, попыталась сорвать пластиковую маску.
Йеннифер перехватила ладонь:
– Папа, перестань, это же кислород!
Поздно. Титус выдернул трубку, другую, все. Он пристально смотрел на дочерей. Внезапно голова его откинулась на подушку. Он захрипел, тело затряслось.
– Вызов! – крикнула Юлия. – Йенни, кнопка!
Йеннифер метнулась к кнопке вызова, вдавила.
Она едва сознавала, что в палату ворвались люди в халатах. Откуда-то издалека она слышала тонкий, пронзительный плач, это плакала сестра – как маленькая девочка.
Йеннифер вскочила и, зажав уши, кинулась в туалет.
Сын
Однажды у дома Майи появился мужчина. День выдался особенно жаркий. Томас дремал в гамаке на веранде, сквозь сон пробивалось назойливое жужжание насекомого. Точно звон пилы – пронзительное, скрипучее. Во сне он снова был в доме бабушки и дедушки. Дедушка в мешковатых шортах, резкое пение пилы. И гора дров, растущая перед крыльцом.
Внезапно повеяло чем-то чужим. Какой-то приторно-острый запах. Туалетная вода? На него упала тень. Томас открыл глаза. На веранде стоял незнакомец. Мужчина в белой рубашке и бежевых, тщательно отглаженных брюках. Он слегка толкнул гамак, тот закачался. Томас смущенно выбрался из гамака. Похоже, он спал с открытым ртом. Провел по подбородку: влажный.
– Кого-то ищете?
Человек отступил, прислонился к старой бочке, в которой Майя устроила клумбу. Седые, зачесанные назад волосы лежали плотно, точно шлем.
– Are you the proprietor?
– What? No, I am not.
– The new proprietor?
– What do you mean?[39]
И в это мгновение, скользнув взглядом по пластиковой занавеске, прикрывавшей вход в дом, Томас увидел за ней Майю. Лицо ее было перекошено от ужаса.
– Кого вы ищите?
– Передайте женщине, живущей в этом доме, привет от Бернара.
Он вежливо поклонился, развернулся и ушел по пыльной дороге.
Томас зашел в дом, но Майя исчезла. Он не мог ее отыскать до вечера. Появившись, она не сказала ни слова, где пропадала. Ноги у нее были исцарапаны, словно она продиралась через колючие кусты.
– Я видел, что ты испугалась, – сказал Томас. – Того типа испугалась, что днем заходил. Бернар. Он передал тебе привет. Ты его знаешь?
– Нет. Я никого не видела.
Томас понимал, что она лжет.
В ту ночь его разбудил запах дыма. Томас выбежал из комнаты и увидел, что горит кафе. Место в кровати рядом с ним пустовало. Майю он нашел в саду, она черпала воду прохудившимся пластмассовым ведром, не замечая, что вода сразу вытекает.
Почему случился пожар, выяснить так и не удалось.
– Здесь становится опасно, – сказала Майя. – Зло пришло.
– Почему ты так считаешь?
– Я знаю. В деревню пришло зло.
– А этот Бернар к появлению зла не имеет отношения?
– Я не знаю никакого Бернара.
– Плевать на Бернара. Мы отстроим тебе новое кафе. Ты же знаешь, что я умелый строитель. Крепкие стены, новая барная стойка, даже лучше прежней.
Майя взяла его руку, прижала к своему животу:
– Нет, Томас. Нет.
Внутри зудело беспокойство.
– Майя…
– Я хочу одного. Хочу с тобой, в твою холодную белую страну. Хочу слышать, как снег шумит, когда идешь по нему.
– Тебе не понравится в холодной стране. И твой дом здесь.
– А твой – где?
– Там, где ты. Ты это знаешь.
– Нет. Мне здесь надоело. Давай уедем. А когда родится ребенок, его примет твоя мать, и мой ребенок встретится взглядом с голубоглазой женщиной. Пусть он увидит ее взгляд раньше, чем все остальное в жизни.
Она была беременна. Такой возможности Томас никогда не учитывал. Он понял, как наивен был. Попытался настоять на своем, переубедить, уговорить. Столько хлопот, вид на жительство, разрешение на работу, все эти бумаги, бланки…
– Власти у нас твердолобые. Ты даже не представляешь, Майя, насколько.
– Но ведь ты швед?
– Конечно, швед.
– Если стану твоей женой, то тоже буду шведкой. Если стану твоей женой, то поеду жить в твою страну.
«Женой», – подумал он.
Сыграли скромную свадьбу: простая церемония на берегу реки. Томас считал, что все не по-настоящему. Какой-то ритуал плодородия, на который он согласился, чтобы не огорчать Майю. Купил ей колечко – дешевое, нефритовое. Майя подарила ему золотое. С какой-то гравировкой, прочитать которую не смог.
– Кольцо моего отца, – сказала Майя.
Томас спросил про детей:
– Ты хочешь оставить их здесь? Они же будут скучать без мамы.
Ее легкая улыбка явно была обращена не к нему. Когда в тот вечер они устроились в постели (у одной из подруг Майи), она обняла его за шею и прошептала:
– Может, они когда-нибудь переедут к нам. В твою холодную белую страну.
Роза
Огромная крыса мертва. Роза победила ее. Она не помнила, выкинула трупик или дохлая крыса так и валяется в подполе. Голова гудела, мозг пылал. Будто что-то разладилось в нем.
Просидела над Рамиресом всю ночь и половину следующего дня. К трем часам закончила. О еде не думала, нет времени; кофе и сигареты, от пачки ничего не осталось. Во рту вкус смолы.
Позвонила Оскару Свендсену. Тот ответил немедленно:
– Отлично, Роза! Я сейчас же отправлю курьера.
– Хорошо. Я выйду прогуляться. Буду ждать с рукописью у почтового ящика, сбережем так время.
Поймала себя на том, что ей хочется поболтать с Оскаром Свендсеном, хочется слушать его голос. Но говорить было не о чем.
– Пришли счет, как обычно, – сказал Оскар. Она услышала, что к нему кто-то вошел, и в трубке раздались гудки отбоя – прежде, чем она успела ответить.
Роза сложила листы в пухлую стопку, попыталась запихнуть в пакет, в котором получила рукопись. Листы противились, цеплялись уголками, не желали протискиваться. Постучала стопкой по столику, выравнивая ее, но кипа бумаг выскользнула из рук, разлетелась по комнате. Пришлось поползать по полу, собирать, потом заново складывать в нужной последовательности. Перед глазами мельтешили белые мушки. Комнату словно заливало мерцание. В конце концов ей удалось кое-как впихнуть стопку в пакет. Оторвала клейкую ленту, чтобы заклеить, но лента путалась, липла, скручивалась. Извела полрулона. Налепила узкие кривоватые полоски вдоль и поперек пакета, стянула его разбухшие бока.
Воздух пах снегом, она замерзла. Стояла у почтового ящика и ждала. Заглянула в ящик: ни одного письма. Только газеты. Видела заголовки, но буквы расплывались перед глазами. Что с ней стряслось? Просто переутомилась?
Сходила к мусорному баку проверить, выбросила ли крысу. Она ведь убила ее? Не вспомнить. Баки были пусты. Мусор вывозят по четвергам, это точно. А сейчас какой день? Пятница?
Шум двигателя, приближается. Курьерский автомобиль. За рулем – человек в кепке с какой-то надписью. Она различала Т и А, но всю надпись прочесть не могла.
