Мутанты - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Драться хочу! – крикнул он, вырываясь из рук Ляха. – За мной!
– С кем драться? – Мудрый Геббельс тянул его вдоль улицы. – Москальские гузнолизы! Пошли, батько! Сам подумай: кто они, а кто ты? Ты Гуменник!
Несколько разъяренных контрабандистов выскочили на крыльцо, однако Лях успел втащить батьку в переулок, где они пошли шагом, дабы не оскорблять достоинства важного государственного лица.
– Прикажу закрыть кабак! – все еще духарился батько. – Где голова?
– Кто ж его знает? Мабуть, еще мутанта ловит.
– Нет, Лях, шо происходит? Мене ж у Братково хлибом-силью зустричалы!
– Як же ж, помню.
– Здесь шо, власти нема?
– Партызаны, батько! Беззаконни люды.
– Вези меня в резиденцию, – велел Гуменник. – Я знаю, кто за происки и провокации ответит!
– На чем же я повезу? Транспорта нет, все еще спят. Тем часом в дальнем конце переулка целая толпа народу показалась, вроде даже с плакатами.
– Це що там? – обрадовался батько. – Демонстрация? Так выступыты ж треба!
Но Лях схватил его за рукав и поволок в обратную сторону:
– Батько, це не демонстрация! Це ж мужики с дрючками… И в самом деле вдруг оттуда рев послышался:
– Хлопцы! Вон они! Бей хохлатых!
Разъяренная толпа с дрючками в руках неслась за ними, пожалуй, версты две и несколько раз настигала, даже дрючить пыталась и за одежду хватала, но Лях прикрывал батькину спину, на ходу отбивался биноклем и таким образом спасал государственное тело. Оторвались они от погони лишь потому, что перескочили какой-то забор и случайно оказались на страусиной ферме. Покуда страусы чухались и вертели длинными шеями, успели проскочить через широкий двор. Мужики же, когда вслед за ними полезли, попали под клювы этих могучих птиц и отступили, поклеванные.
А Гуменник с Геббельсом бежали какими-то пустырями и левадами еще с полверсты, после чего остановились неподалеку от лесопилки и пали в лопухи, чтоб отдышаться. Всякий, кто хоть раз бывал на охоте, знает, что такое бегать с похмелья, да еще если тебя гонят вместо зверя.
– Доберемся до резиденции – весь этот партизанский край накажу, – переведя дух, пригрозил батько. – Братково – на черезвычайное положение. Установить комендантский час, закрыть все развлекательные заведения. Лишить инвестиций и дотаций. Они у меня взвоют…
Геббельсу несколько раз досталось дрючком по спине, поэтому он лежал на животе и вытирал пот лопухом.
– Тут твоя вина, батько, – глубокомысленно сказал он. – Сам же выступал за свободу и демократию. Вот народ и возомнил, что он в этом процессе главный. А я тебя предупреждал: свобода – это дрючок о двух концах.
– Ты бы, умник, сходил на лесопилку и достал горилки, – проворчал Гуменник. – И телефон. Обеспечь мне связь с Сильвой! У меня больше сил нет бегать! Я Гуменник, понимаешь? Я лидер партии и личный представитель президента!
Оказалось, что еще есть.
Лях скрылся за штабелями досок и пробыл там всего пару минут, но выскочил назад галопом и помчался к батьке. На пятки ему наступали трое мужиков с дубьем, и Гуменник не стал ждать, когда они приблизятся, рванул с низкого старта в сторону лесополосы. Пильщики скоро отстали, а потом и вовсе вернулись на свои рабочие места. Геббельс догнал его уже в лесополосе.
– Я понял! – на ходу закричал он. – Батько, я все понял! В Украине переворот!
– Да ты рехнулся, Лях! Какой переворот?
– Пока мы охотились на мутанта, президенту объявили импичмент, – уверенно заявил Лях, вращая горящими глазами. – Оппозиция! И отстранили от власти…
– Кто сказал?!
– Анализ показывает…
– Пошел ты, аналитик хренов!
– Но нас везде сразу узнают! И набрасываются!
– Потому что у нас медийные лица. Засвеченные!
– Да эти мужики что, телевизор смотрят? А сразу как собаки!
– Сколько тебя учить? Надо уметь разговаривать с народом!
– Ладно в кабаке контрабандисты, – возмущался телохранитель, – но на лесопилке-то! Явное непримиримое отношение к нашей партии!..
– Может, они москали?
– Хохлы, батько! Но базар подняли за оселедец! Он им – как красная тряпка для быков… Бандеровец, кричат!
– Кепку бы надел, – тревожно посоветовал Гуменник и погладил лысую голову.
– Где взять-то? Худо дело, батько. Тебе же раньше из всех хат рюмку горилки на блюде выносили. Девок давали целовать, на руках, как атамана, качали, помнишь?
– Ну! Встречали, как положено!
– И когда ты даже буянить начинал – пальцем не трогали, верно? Освободитель, кричали, кормилец-поилец!
– Давай-давай, ну? Суть излагай, Лях!
– Суть такова, батько… Если не президента, то тебя свергли точно! Это сейчас быстро делается. А то и вовсе партию прихлопнули!
Гуменник схватил его за грудки и потряс:
– Меня?! Гуменника? Я с москалями в Киеве бился! Я их в Крыму молотил и в Чечне, как баранов, резал! Я румын и албанцев мочил! И на майдане полки за собой поднимал!
– Ты же видишь, народ не признает, батько! Верный признак… Логично? А народ – он только увенчанным льстит. А развенчанных – топчет. Это не я так сказал! – Геббельс вырвался и привел себя в порядок.
– Как могут меня свергнуть? Я стоял у истоков партии! Я же – Гуменник!
– Хочешь скажу, почему?
– Опять какую-нибудь глупость?
– Нет, батько… Скорее всего, узнали, что ты не хохол, а прирожденный москаль.
Батько заозирался:
– Откуда могли узнать? Как?!
– Вчера по пьянке проболтался сам. Царице Тамаре. Своими ушами слышал.
– А почему… не контролировал? Почему рот не заткнул? Ты для чего приставлен?!
– Заткнешь тебе, если вздумал прелюдию показать. В стогу сена… А между прочим, я предупреждал. Сильва приставил к тебе свою сестру не для того, чтоб мутанта ловить. А для целей вполне определенных. Потому что давно уже прицелился на твое место.
Гуменник сел на землю, обхватив ноющую голову руками, навертел на палец оселедец:
– Что делать будем? Думай! Ты ведь тоже не хохол и не поляк!
– Оставаться в Украине нам никак нельзя… Не партизанить же идти в леса? Не в схронах отсиживаться.
– В схроны рано еще, думай!
– А на хрен бы этих оранжевых жовто-блакитников! – прямо сказал Геббельс. – Мне они давно надоели. Все у них глупо и бездарно. Рванем в эмиграцию.
– Вопрос – куда? На западе скушно, застойное болото. В Штатах законы идиотские, тотальный контроль…
– Может, в Израиль, батько? Партийная касса у нас на личных счетах…
– Тебя-то пустят, а я каким боком?
– Заключим однополый брак.
– А не боишься вдовой остаться? Моя партия в черном списке. В аэропорту Бен Гурион и повяжут. Потом сердечный приступ или автокатастрофа…
– Тогда путь один – домой, в Россию. И там все сначала.
– А что? – оживился батько. – Дома и стены помогают. Начинать сначала – это по-нашему. Да и опыт есть… Как же через границу?
– Через таможню нам нельзя, узнают. Воспользуемся «окном» на двенадцатом километре. Там знак на стене, «Смерть коммунистам»…
– А как в таком виде?
– Соваться в Россию в нашей униформе опасно. Сразу просчитают.
– Иди и раздобудь цивильную одежду, – приказал батько.
– А если опять нарвемся? Что-то бегать надоело… Пойдем голые.
– То есть как?
– В трусах. Сейчас лето, будто бы загораем. Гуменник подумал и стал стягивать сапоги:
– Черт, хромачи жалко, в Киеве на заказ шил, генеральские. И галифе настоящие, английские…
– Справим другую форму. Например, казачью, а? И на Дон!
Батько достал из кармана галифе старинную запорожскую люльку, пососал мундштук:
– Люльку не брошу. Чтоб не досталась проклятым ляхам…
– Слишком заметный предмет, – стягивая с себя одежду, заметил Геббельс. – Да и табак кончился… Кстати, и серьгу вынь из уха.
– Е-ё! – вдруг воскликнул батько и оттянул оселедец. – А с этим что делать? Не выщипывать же!
– Что бы ты без меня делал, атаман! – Лях вынул ножницы и пощелкал у него над головой: – Подставляй свой локон.
– Это у тебя откуда?
– Скажу по секрету, батько, моя первая профессия – парикмахер. И я всегда ношу инструмент с собой… На, возьми на память.
Гуменник с явной ностальгией потрепал срезанный оселедец. А телохранитель, словно фокусник, достал опасную бритву.
– Айн момент! Твои роскошные усы тоже оставим хохлам. Прости, атаман, брить буду на сухую. Помазка и мыла не прихватил.
Батько вытерпел и бритье. Геббельс же полюбовался своей работой и остался доволен:
– Нормальный пацан. Опять на братка похож… Гуменник с яростью втоптал волосы в землю и погрозил стеком:
– Ну, хохлы, вы у меня попляшете! Я вам все припомню! Схватите вы у меня казачьих нагаек!
Таможенный храм не рухнул, и стена устояла, несмотря на то, что все присутствующие на границе и бодрствующие в тот предутренний час явно ощущали, как вздрагивает под ногами земля. Поэтому оба жреца отправились спать в самое прохладное и обдуваемое место, в свои святилища – на смотровые площадки, каждый под свой флаг.
