Чарли Чаплин - Питер Акройд

Ответ. Вы обвиняете меня в том, что я отвергаю патриотизм. Таких взглядов я придерживался с раннего детства. И ничего не могу с этим поделать. Я путешествовал по всему миру, и мой патриотизм не ограничивается одним классом общества. Он охватывает весь мир.

Допрос продолжался.

Вопрос. Мистер Чаплин, из Голливуда сообщают, что вы близкий друг композитора Ганса Эйслера. Это правда?

Ответ. Да. И я этим очень горжусь.

Вопрос. Вам известно, что его брат – советский агент, как утверждает…

Ответ. Я ничего не знаю о его брате!

Вопрос. Как вы думаете, мистер Эйслер коммунист?

Ответ. Я ничего об этом не знаю. Мне неизвестно, коммунист он или нет. Я знаю, что он прекрасный артист, великий музыкант и очень хороший друг.

Вопрос. Будь он коммунистом, ваше отношение к нему изменилось бы?

Ответ. Нет, не изменилось бы.

Вопрос. А будь он советским агентом, в чем его обвиняли?

Ответ. Мне неизвестно то, что знаете вы. Советский агент? Не знаю… Я не… Давайте проясним. Вы хотите сказать, шпион?

Вопрос.

Да. Ответ. Конечно, изменилось бы. Если он шпион, это совсем другое дело.

Далее разговор пошел о самом фильме.

Вопрос. Как вы отреагировали на отзывы нью-йоркской прессы на вашу картину?

Ответ. Оптимизм вызывает то, что они были разными.

Вопрос. Мне кажется, вы перестали быть хорошим комиком, когда стали вкладывать в свои фильмы определенные послания… если можно так выразиться.

Ответ. Да это ваше право. Я хочу сказать… Я что-то делаю, а затем, как говорится, бросаю на съедение волкам. Так что это ваше право.

Чаплин надеялся дать отпор своим критикам, но попытка оказалась неудачной. Уклончивые ответы относительно симпатий к коммунистам и политических взглядов Ганса Эйслера значительно ослабили его позицию.

Кассовые сборы в Нью-Йорке оказались такими скромными, что через пять недель фильм исчез с экранов кинотеатров. Чарли тут же снял его с проката, но в начале осени снова представил, с новым слоганом: «Чаплин меняется! А вы можете?» Зрители не ответили на брошенный им вызов. Впервые за всю творческую карьеру Чаплина его фильм не окупился. Но Чарли не сдавался. Он продолжал расписывать достоинства своей картины, хотя тон немного сбавил. В одном из интервью Чаплин говорил, что в «Месье Верду» есть удачные диалоги, хотя теперь ему кажется, что фильм слишком интеллектуальный. Следовало сделать его более живым. «Если вы хотите что-то сказать, лучше это делать через действие, а не через слова – по крайней мере, для меня лучше», – добавил он. Можно лишь пожалеть, что в следующих картинах Чаплин не последовал собственному совету.

Тем не менее фильм «Месье Верду» оказался более успешным, чем можно было ожидать по первой, довольно холодной реакции. В нем много по-настоящему драматичных эпизодов, а роль самого Чаплина открывает возможности для тонкого и оригинального юмора. Он превосходно передает брезгливость Анри Верду и его презрение к людям. Это притча, или сатира, на манер Джонатана Свифта. В каких-то аспектах слишком явная и открытая, назидательная, однако в картине есть необыкновенно сильные сцены. В одной из них Верду передумывает убивать проститутку. «Жизнь выше всякого понимания, – говорит ему девушка. – Нужно жить. Хотя бы затем, чтобы свершилась ваша судьба». «Моя судьба!» – восклицает он с неподражаемой интонацией.

Чаплин не мог сидеть без дела и в этот нелегкий период находил время и силы работать с маленькой театральной труппой под названием Circle Theatre. Ее основал Дженни Эпштейн, приятель его младшего сына, а сам Сидни Чаплин часто исполнял в спектаклях главные роли. Чарли приходил на представления и вскоре стал вести себя активнее – сначала давал советы, затем продюсировал. Лилиан Росс, знакомая Чаплина, оставила дословную запись его разговора с молодыми актерами. «Вы не должны играть. У зрителей должно складываться впечатление, что вы только что прочли сценарий… Это фальшиво… Так не говорят… Просто произнеси… Дай зрителям почувствовать, что они подглядывают в замочную скважину». Потом Чарли заговорил о движениях – они должны быть как можно проще. Необходимо избавиться от чрезмерной жестикуляции. «Хороший вход и выход. Вот в чем суть театра. И интонация. Это все».

Джулиан Людвиг, один из членов труппы Circle Theatre, рассказывал, что Чаплин помнил каждое слово и каждую сцену из спектакля «Шерлок Холмс», в котором играл 44 года назад. Однако в практических делах память его была не столь совершенна. По словам Людвига, мистер Чаплин не помнил номер своего телефона, забывал имена.

В 1947 году Чарли подвергался прямому и непрекращавшемуся давлению со стороны американских властей. Через два месяца после той самой пресс-конференции один из конгрессменов потребовал депортировать его из страны на том основании, что он подрывает моральные основы Америки. В июле Чаплин узнал, что в отношении его заведено дело в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Он отправил им телеграмму. «Полагаю, вы внимательно посмотрели мой последний фильм «Месье Верду». Он направлен против войны и против бесполезного убийства наших юношей. Уверен, вы не посчитаете это гуманное послание неподобающим. И пока вы готовите официальный вызов, я сообщу вам то, что вас интересует. Я не коммунист. Я сторонник мира». Чаплина не тронули. Он сказал сыну: «Меня не вызвали потому, что у них на меня ничего нет».

Безусловно, все это было очень опасным. Комиссия, которой руководил Джозеф Маккарти, жестоко преследовала каждого, на кого падало подозрение в нелояльности или подрывной деятельности. Для большинства жертв это означало остракизм и потерю работы. В 1947 году комиссия занялась выявлением коммунистов в киноиндустрии, в результате чего 300 человек попали в черные списки или стали жертвами бойкота со стороны киностудий. Только 30 из них впоследствии продолжили работу в Голливуде. Это были тяжелые времена, даже для Чаплина.

Весной 1948 года на Саммит-драйв пришел чиновник из службы иммиграции и натурализации в сопровождении сотрудника ФБР и стенографиста. Чаплин планировал короткую поездку в Лондон и обратился за разрешением на повторный въезд в США. Чиновник принялся расспрашивать Чарли о его связях с коммунистами и разными организациями левого толка. Чаплин старался давать уклончивые ответы. «Я ни разу в жизни не вступал ни в какие организации… Хотя нет, возможно, вступал… Кажется, для того, чтобы работать, я должен быть членом гильдии актеров… Думаю, я один раз с ними встречался». О близкой дружбе с Гансом Эйслером он сказал следующее: «Я познакомился с ним в компании. Через других людей». Когда его спросили, развлекал ли он сотрудников советского посольства, Чаплин ответил: «Не помню. Видите ли, мы принимаем у себя много людей».

Вопрос. Вы когда-нибудь делали пожертвования коммунистической партии?

Ответ. Уверен, что никогда не делал, насколько… Да, я уверен.

Чиновник из службы иммиграции и натурализации сказал Чаплину, что ему дадут разрешение на повторный въезд, если он подпишет стенограмму. Адвокат Чаплина, присутствовавший при разговоре, порекомендовал этого не делать. Он имел основания полагать, что его клиент говорит не всю правду и его можно будет обвинить в лжесвидетельстве. Чарли последовал его совету, отказался подписывать стенограмму и отменил поездку в Великобри-танию.

19 Без возврата

Чаплин был разозлен унижениями, которые ему приходилось терпеть. В конце 1947 года в статье для английской газеты Reynolds News он написал, что решил объявить войну, раз и навсегда, Голливуду и его обитателям. «Я, Чарли Чаплин, заявляю, что Голливуд умирает», – добавил при этом Ч. Ч. Он также сообщил, что вскоре, наверное, покинет Соединенные Штаты. В начале следующего года Чаплин начал подготовку к своему следующему фильму. Это будет последняя картина, которую он снимет в стране, где прожил так много лет…

Осенью 1948 года в документах его студии появились записи о проекте «Рампа» (Footlights), хотя в то время это была скорее повесть, чем фильм. Чаплин записывал на диктофон отрывки, которые затем расшифровывал секретарь. Одновременно он подбирал на пианино разные мелодии, призванные помочь ему воссоздать атмосферу Лондона в канун Первой мировой войны. Чарли снова обращался к прошлому. Несколько месяцев он провел на Саммит-драйв, черпая вдохновение в воспоминаниях о мире мюзик-холла. К осени 1950 года появился сценарий под названием «Огни рампы» (Limelight).

В повести, составлявшей основу сценария, насчитывалось около 100 тысяч слов. В какой-то степени она была автобиографична. Главный ее герой – клоун Кальверо, который когда-то мечтал стать актером романтического амплуа, но этому помешал слишком маленький рост. К тому же его речь была слишком грубой. Кальверо пришлось выступать на сцене мюзик-холла конца Викторианской эпохи, но он стал известным комиком, чье имя на афишах писали выше имен других артистов. На первой странице рукописи Чаплин сделал пометку, что Кальверо презирает комедию, поскольку этот жанр требует определенной близости со зрителями, которой он сам никогда не чувствовал. Герой был рассудителен, склонен к самоанализу и пытался разобраться в себе, постигая других.