Пастырь добрый - Попова Александровна

— Речная, — отозвался он, не сумев утаить растерянности, и обернулся на эксперта; тот ответил тем же ошеломленным взглядом, и Курт нахмурился снова. — Ты удивлен?..

— Я не это увидел, но…

— А что? — без прежнего недружелюбия уточнил он, усевшись на стол напротив. — Теперь можешь сказать?

— Да, если ты, как обещал, расскажешь, почему мы здесь.

— Все просто, — пожал он плечами, со вздохом покосившись на распахнутый шкаф. — В Друденхаус однажды пришел мальчишка, живший в этом доме, и сказал, что в шкафу, в его комнате, есть кто-то. Как ты понимаешь, никто его слов всерьез не воспринял, и вот результат… Что ты увидел?

Эксперт передернулся, словно от холода, стараясь не смотреть ни в сторону злосчастного предмета мебели, ни на стол с кувшином.

— Я не знаю, — ответил он еле слышно. — Я такого еще не видел.

— А ты действительно… видишь?

— Когда как, — пожал плечами тот. — Бывает — это просто ощущение, бывает — вижу что-то; не подробности, не так, как если бы я присутствовал, когда все происходило… хотя, есть и такие люди… Сегодня я и ощущал, и видел, но… Такого мне еще не встречалось.

— Не хочу вновь раздувать распрю, — заметил Курт тихо, — однако же убежден, что это твое первое дело; так? Или второе.

— Первое, — согласился Штойперт, глядя в доски пола у своих ног. — Только нас готовят иначе, сам должен понимать. Перед выпуском — нам ведь не устроишь экзамен на сообразительность, как следователям, и не дашь задачу с протокольными данными, дабы мы вывели заключение. Не знаю, как и что делают остальные, а такие как я — нас просто привозят на места убийств, казней, несчастных случаев; попутно — это еще и способ узнать, у кого какие особенности, какие тонкости в восприятии. Посему — да, именно работа у меня впервой, но я многого навидался, уж ты поверь, хотя, как уже сказал, не такого.

— Но моя мысль подтверждена? Судя по твоей реакции, смерть здесь имела место.

— Да еще как… — вновь вздрогнув, пробормотал Штойперт, все так же не поднимая взгляда. — Только не так, как это бывает обыкновенно, это не просто смерть. Не просто убийство. Но теперь, когда ты сказал, в чем дело, я понимаю — иначе и быть не может. Потусторонняя сущность, вот что это. Попросту ни с чем подобным я еще не сталкивался.

— Я тоже, — мрачно вздохнул он. — Самому страшному малефику хоть болт можно в лоб влепить, а это? целая эпопея, как его опознавать, уличать и убивать…

— Особенно, если оно уже мертвое, — вставил эксперт, и Курт распрямился, глядя настороженно и недоверчиво; тот тоже с усилием разогнул спину, подняв взгляд, и кивнул: — Оно не живое. Или он. Подразумеваю, что — я не могу сказать, есть ли это в самом деле какое шкафное чудище или неупокоенный человек, здесь тебе нужен другой эксперт, посолиднее.

— Времени нет таскать сюда пол-академии поочередно, — возразил Курт с сожалением, невольно бросив взгляд в сторону деревянных полок. — Стало быть, работать придется по старинке.

— А вода? — вмешался Бруно, все так же говоря едва слышным шепотом и стоя у самой двери, точно готовясь в любой момент сорваться с места и удрать. — Что с водой?

— Я… увидел что-то снова, когда посмотрел в стакан у себя в руке. Вода и… снова смерть. Как будто вода сама по себе была неким отдельным местом, в которое меня, как в эту комнату, привели и велели работать. Но чтобы она изменила состав — я этого не предполагал.

— Вода в Кельне колодезная, — произнес Курт неспешно, тяжело опершись ладонями в столешницу под собой и усевшись удобнее. — Не знаю идиотов, которые будут поить своего ребенка водой, набранной прямиком из Райна, с набережной. Если, конечно, они не хотят свое чадо извести… А это — это даже не райнская вода, это вода из медленной речки где-нибудь в поле, без всякой городской грязи, но с запашком, зацветшая; принюхайся.

— Не буду, — отрезал Штойперт категорично, передернувшись. — Верю на слово.

— У шкафа мокрый след, — перечислил Курт, — вода в кувшине, мягко говоря, повела себя противоестественно, к тому же отдает тем самым запахом смерти, как и эта комната вообще…

— Но чуть иначе. Знаешь, будто тебе принесли с места преступления нож — окровавленный, и не отмоешь, присохло. С этой водой нечто схожее. Я бы не удивился, если б вообще вместо воды ты обнаружил бы полный кувшин крови.

— Надо идти к старику, — подвел итог он, сползая со стола и разминая поясницу. — У нас шкаф, ворующий детей, а также вода, похожая на место и орудие преступления разом. Если ты прав, Бруно, если это связано с предшествующими событиями, если это — то, чего они добивались… В таком случае, никто не может сказать, что теперь начнется. Быть может, каждую ночь будет пропадать по ребенку.

— Мозеру-младшему ведь было одиннадцать, так? — почти без вопросительных интонаций в голосе проронил подопечный, и он лишь вздохнул, не ответив.

— Примешь еще один совет от эксперта? — вновь подал голос Штойперт, с невероятным усилием, пошатываясь, подняв себя на ноги. — Эту комнату обезвреживать следует.

— Освятить, имеешь в виду?

— Оно самое. Причем не силами местного священства или Вальтера Керна, сколь бы заслуг он ни имел как обер-инквизитор и аббат: здесь на самом деле надобен специалист. Пока же советую дверь опечатать, а лучше — еще и выставить на пороге человека, для надежности, и никого сюда не впускать до тех пор, пока нужный священнослужитель не прибудет.

— В таком случае… — мгновение Курт раздумывал, проворачивая в усталом мозгу возможные комбинации, и подытожил: — Мне надо продолжать дознание, поговорить кое с кем еще, следственно, покинуть дом; ты до Друденхауса сам доберешься? Не сверзишься с седла по дороге?

— Нормально, — коротко откликнулся тот; он кивнул.

— Стало быть, так. Бруно? Встанешь у двери. Никого не впускать, на просьбы, слезы, угрозы и увещевания не поддаваться. При необходимости препятствовать всеми мыслимыми способами. Штойперт? Давай-ка к Керну. Обрисуешь ему ситуацию, затребуешь стража к дверям, и пусть отсылают курьера с запросом на спеца.

— А он меня послушает? — усомнился тот; Курт усмехнулся.

— Старик наш скептик по натуре, однако серьезное положение способен увидеть, когда доказательства предоставлены; а на тебя лишь взглянуть довольно, чтобы более уже ничего не требовать… Послушает. Теперь идем — хозяин там, внизу, уж верно извелся.

Глава 13

Новость о том, что в одну из комнат в собственном доме он не имеет права даже заглянуть, Мозер-старший выслушал спокойнее, нежели того ожидалось, лишь покосившись в сторону дальней двери, из-за которой доносились уже не крики, а слабые похлипывания, и Курт мысленно помолился, лишь вообразив себе, как Бруно станет удерживать убитую горем, истеричную женщину, рвущуюся в комнату уже явно покойного сына. Столь же безмолвно и искоса кожевенник взглянул на Штойперта, проскользнувшего мимо него к выходу неслышно, медлительно, словно призрак, каковое сходство усиливалось и безжизненно-серым лицом, и дикими взглядом призванного эксперта; не дожидаясь вопросов, на которые ответить не мог, Курт торопливо попрощался и уже на самом пороге приостановился, обернувшись.

— Последнее, — спохватился он. — Ваш сын говорил о своем приятеле по имени Франц. Кто он, и где я могу его найти?

— Франц… — повторил тот безвыразительно и махнул рукой куда-то в сторону: — Мальчишка на посылках в моей лавке. Я не сноб и не возражал их приятельству. Где найти… Наверняка в лавке и можно или в мастерской.

— Вы не заперли ее сегодня после всего случившегося?

— Я не набираю в помощники кого попало, — отозвался тот резко. — И на них вполне можно оставить мое дело на день или более, сколько потребуется. Позволить себе прикрыть его вовсе я не могу — у меня жена и… еще один ребенок, которые все еще живы и которых надо кормить, и обязательства перед гильдией, а пара дней простоя после ударят сильно. Я ответил на ваш вопрос?

— Вполне, — не став заострять внимания на вызывающем тоне Мозера, кивнул он, перешагивая порог.

В стремя Курт попал не с первого раза, и курьерский скосил в его сторону настороженный и словно презрительный взгляд коричневого глаза; в отличие от сонного майстера инквизитора, жеребец был полон сил, готов к работе и сетовал разве лишь на то, что ему не позволяют разогнаться на узких улочках.

Столь же недоброжелательно на него смотрели и горожане, встречающиеся сегодня на улицах изредка и кучками, как заговорщики, однако сейчас их пристальное внимание уже не раздражало и не настораживало — привык; оказывается, и к этому можно привыкнуть… Их чувства были отчасти понятны: волна арестов после нового убийства, наглухо запертый город, даже в дневное время, а если уж в довесок к тому инквизиторы начали гонять галопом взад-вперед, стало быть, творится что-то впрямь серьезное. Будь он каким-нибудь лавочником или старьевщиком — сам, наверное, точно так же косился бы и смотрел хмуро вслед, пытаясь понять, что происходит вокруг, чего надо бояться и сторониться, и мысленно костерил бы всю эту братию за то, что ни словом не обмолвятся добрым людям, что им надлежит думать.