Близнец Бешеного - Виктор Доценко

— Хочешь жить — умей крутиться! — с улыбкой произнёс Серафим.

— И много ты им «накрутил»?

— Каждый получил по делам своим! — многозначительно произнёс Серафим.

— Даже и не знаю: радоваться за тебя, парень, аль огорчаться? — растерянно произнёс Никитич.

— Помните, что я вам сказал? Всё будет хорошо…

— …только кончится плохо! — закончил за него старший прапорщик. — Помню! И теперь, кажется, до меня начинает доходить, для кого кончится плохо! — в его голосе слышалось явное восхищение. — Только знаешь, парень, жалко мне тебя, искренне говорю, жалко: в тюрьме и не таких ломали…

Таких в тюрьме не было никогда! — твёрдо произнёс Серафим: в его голосе не было бахвальства или наглости, он как бы просто констатировал истину, потом, чуть подумав и вспомнив про своего учителя, побывавшего в тюрьме, добавил: — Во всяком случае, в вашей тюрьме точно!

— Ну-ну… — проговорил старший прапорщик, и было непонятно: он сомневается или удивляется этому странному пареньку. — Пошли переодеваться…

— Переодеваться? — удивился Серафим.

— Наказанные карцером отбывают срок наказания в специальной робе для карцера… — с огорчением пояснил Никитич.

Введя Серафима в небольшую каптёрку, он достал с полки свежевыстиранную робу: тонкие хлопчатобумажные штаны, рубашку грязно-серого цвета и матерчатые тапочки. На рубашке и штанах была надпись: «карцер».

— Это чтобы не украли? — хмыкнул Серафим.

— Чтобы издалека знать, кто ты? — пояснил Никитич и добавил. — Переодевайся, а свои вещи сложи на эту полку: твой номер семнадцать. По окончании срока наказания карцером все получишь обратно… Можешь не беспокоиться: здесь ничего не пропадает… Ты впервые попадаешь в карцер?

— Впервые…

— Питание уменьшенное: раз в день горячая пища, лёгкий супчик и каша в обед, утром и вечером — по кружке кипятку, и на целый день — уменьшенная пайка хлеба. Не Бог весть что, но умереть не дадут, — заверил Никитич. — Ни шконок, ни постели в карцере не положено: спать придётся на полу. Сейчас, слава Богу, лето, и в камере не так холодно… Ну, да ты, парень, как я понял терпеливый: все выдюжишь…

— А куда я денусь? — с задором произнёс Серафим. — Но почему такая печаль в голосе, командир? — спросил он.

— Беспокоит меня эта шестая… — признался Никитич. — Сейчас-то она пустая, но я нисколько не удивлюсь, что вскоре к тебе подселят соседей…

— Ну, подселят, и что? — пожал плечами Серафим.

— Это будут не просто соседи… — он вдруг понизил голос до шёпота. — Настоящие костоломы, профессионалы, они… — договорить он не успел: трижды ударили по железу. — Никак уже по твою душу, — он тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой: — Ну, держись, парень: в то, что происходит в этой камере, я не могу вмешиваться. Могу только дважды открывать дверь: когда ввожу в карцер, и когда вывожу по окончании срока. Так-то…

Никитич подвёл его к шестой камере, открыл железную дверь, впустил его, потом закрыл и крикнул в сторону выхода:

— Иду!..

Предчувствие Никитича не подвело его и на этот раз. Незадолго до того, как Серафима вызвали из сто девятой камеры и повели в карцер, по приказу Баринова к нему в кабинет привели двух здоровяков, настоящих громил. Они вошли и почтительно остановились у самого порога.

— Есть работа, — коротко бросил старший Кум, даже не взглянув на вошедших.

— Работе мы завсегда рады, — ответил бугай, что пониже, радостно потирая ладонями-лопатами.

— Главное, чтоб отдача была по заслугам, — заметил высокорослый.

Вот кто своими габаритами и длинными руками-лопатами действительно напоминал Гориллу.

— Тебе ли жаловаться, Дробилин? — недовольно скривил губы Баринов.

— Что вы, гражданин начальник, я и не думал жаловаться! — тут же воскликнул он. — Это я так, для порядку…

— Я тебе покажу порядок! — сердито воскликнул майор и стукнул кулаком по столу. — Забыл? Здесь я — ваш порядок!

— Да мы что, мы — ничего! — испуганно пролепетал Дробилин.

— Вот именно, вы — НИЧЕГО! Пыль под ногами! — он и сам не понимал, с чего вдруг сорвался.

— Так точно, гражданин начальник! — угодливо воскликнул тот, что пониже.

— Все ты, Барсуков, правильно понимаешь, — начал успокаиваться Баринов. — Сейчас вас отведут в карцер, в шестую камеру, там сидит молодой парень, которого вы должны отделать как следует…

— А вдруг помрёт? — спросил Дробилин.

— Если помрёт, голову оторву обоим! — тихо, но вполне внятно, произнёс майор. — Я, кажется, ясно сказал: отделать как следует, а не убивать, дошло до вас?

— А может, «опустить» его? — предложил вдруг Барсуков.

— Что вспомнил кое-что из прошлого? — с явным намёком спросил Баринов. — Да ты не бледней: шучу я, шучу, — успокаивающе заметил майор и серьёзно добавил: — Опускать не нужно!

Он вовремя перехватил недоуменный взгляд Дробилина: в планы старшего Кума вовсе не входило вызвать вражду между своими помощниками.

— На что вы намекаете, гражданин начальник? — насторожённо спросил Дробилин.

— Я намекаю на то, что кто-то нарывается, чтобы не дополучить причитающийся ему гонорар, — недовольно намекнул майор. — Есть ещё вопросы?

— Никак нет, гражданин начальник: все в полном порядке, просто нам хочется пояснений, — мгновенно дал задний ход Дробилин, испугавшись, что они могут получить меньшую оплату.

— Какие ещё пояснения вам нужны?

— Чисто конкретные: что поломать клиенту, насколько серьёзные травмы должны быть у него, в больничку его отправить или ограничится амбулаторным лечением?

— В больничку отправлять не обязательно, но этот клиент должен понять, что не в его интересах в молчанку играть: пусть расскажет, где похищенные вещи, и сможет спокойно отсиживать свой срок… — терпеливо пояснил старший Кум и внимательно посмотрел на них.

— Вот теперь все понятно! — облегчённо вздохнул Барсуков. — Не беспокойтесь, гражданин начальник, расколем до самой задницы! — пообещал он.

— А можно дадите авансом чуть-чуть раскумариться, гражданин начальник? — осторожно протянул Дробилин.

— Чуть-чуть можно, — согласился Баринов, достал из кармана небольшой пакетик с наркотиком, на жаргоне наркоманов называемый «чеком», и небрежно кинул на стол. — Только здесь и быстрее!

Дрожащими руками Дробилин суетливо подхватил со стола золотистый пакетик, осторожно раскрыл его, не торопясь расправил на столе, достал из кармана небольшой кусочек лезвия, разделил им белый порошок на две равные кучки и разровнял каждую из кучек на узенькую полоску.

Барсуков терпеливо и очень внимательно следил за каждым его движением и как только тот закончил свои манипуляции, вытащил из кармана пластмассовую трубочку — стержень от использованной ручки.

— Кто первый? — неуверенным голосом спросил он.

— Я делил, ты выбирай: все по чесноку! — предложил Дробилин.

Глядя на их серьёзные физиономии, Баринов с огромным трудом сдерживался от смеха не только потому, что очень уж комично всё выглядело со стороны, но и потому, что вспомнил тот первый раз, когда он выдал им пакетик с наркотиком, его смех привёл к тому, что от неожиданности Барсуков рассыпал на пол их драгоценное зелье. Тогда Дробилин чуть не убил его за это, и Баринову с большим трудом удалось его утихомирить только тогда, когда выдал им вторую порцию.

Вдохнув в себя порошок, каждый из них удовлетворённо крякнул, а Дробилин, наслюнив палец, собрал с бумажной золотинки оставшиеся пылинки и тщательно пошаркал пальцем по своим жёлтым зубам.

— Товар что надо! — похвалил он.

— А ты думал, что майор Баринов будет экономить на своих помощниках и фуфлом их травить? — с укоризной процедил сквозь зубы старший Кум.

— Что вы, гражданин начальник: просто я отметил качество выданного вами продукта! — пояснил Дробилин и с жалостью добавил: — Хорошо, да мало!

— Прокурор добавит! — хмыкнул майор. — Ладно, немного поправили здоровье, пора и за работу! — он нажал кнопку на пульте. — Булавин, зайди!

Через мгновение в кабинет заглянул розовощёкий колобок невысокого роста в чине прапорщика:

— Вызывали, товарищ майор?

— Отведи подследственных: Дробилина и Барсукова, в карцер… Передай Никитичу, чтобы посадил их в шестую камеру: вот постановление, — Баринов протянул листок документа.

— Слушаюсь, товарищ майор! Руки назад, выходи! — скомандовал прапорщик…

Когда прапорщик Булавин привёл их к решётчатой двери, за которой начиналась территория камер карцера, их уже встречал Никитич. Ещё только увидев двух бугаев, Никитич сразу понял, что старший Кум именно их определил в шестую камеру. Оглядев вновь приведённых, он скептически усмехнулся:

— За что на этот раз?

— За хорошее поведение! — осклабился Дробилин: его глаза предательски блестели, впрочем, как и у его приятеля.

— Опять «укололись»? — брезгливо поморщился старший прапорщик.