Восхождение денег - Ниал Фергюсон

Когда люди хеджируют риски, они как бы отгораживают себя от неприятностей, да и сама практика зародилась в сельском хозяйстве. Больше прочего в посевную фермера волнует цена, по которой собранный урожай пойдет на рынке. Она может оказаться как выше, так и ниже его ожиданий. Срочный, или, как еще говорят, фьючерсный, контракт позволяет ему переложить риск на торговца: тот обязывается купить урожай по поступлении на рынок по заранее оговоренной цене. Окажись истинная цена ниже указанной в контракте – фермер не пострадает; купец же, ясное дело, желает, чтобы она оказалась выше – и принесла ему прибыль. Когда прежде пустынные американские прерии вспахали и засеяли, когда каналы и железные дороги соединили их с главными промышленными городами на северо-востоке страны, та обрела самую настоящую кормушку. Предложение ее даров и спрос на них скакали туда-сюда, за ними послушно следовали цены. Так, с 55 центов за бушель в январе 1858 года пшеница подорожала до 2 долларов 88 центов в мае 1867-го (свою роль сыграла Гражданская война), а затем за неполных три года упала до 77 центов. Первоначально подпоркой для фермеров служил лишь “форвардный” контракт – двустороннее соглашение между продавцом и покупателем. Фьючерсный контракт отличается тем, что выписывается на фьючерсной бирже и имеет стандартную форму, а значит, им можно торговать. В какой-то момент в обиход вошли контракты на продажу “по прибытии”, а участники рынка изобрели правила мирного урегулирования споров и посадили над собой расчетную палату – так на свет появилась первая настоящая фьючерсная биржа. Произошло знаменательное событие в “городе ветров” – Чикаго. Чикагская биржа сельскохозяйственных товаров открылась в 1874 году, а наследовавшая ей Чикагская товарная биржа здравствует и поныне, продолжая оставаться радушной хозяйкой для всех желающих хеджировать свои позиции на товарных рынках89.

Хеджироваться по полной – значит исключить какой бы то ни было риск. Для этого выступающий встречной стороной спекулянт должен взять все на себя. На практике же люди предпочитают оставлять хоть немного свободы и пытаются извлечь выгоду из неминуемого изменения цен в будущем. Несколько смахивает на поведение игрока в казино – так рассудила общественность, и вплоть до 1970-х годов не было и речи о срочных сделках по валютам и ставкам процента; фьючерсные контракты на ценные бумаги ждали своего часа еще долгих восемь лет.

В свою “Цитадель” Гриффин кого только не позвал – и математиков, и физиков, и инженеров, и инвестиционных аналитиков, не говоря уже о специалистах по компьютерным технологиям. Часто их работа проходит на уровне того самого “бинома Ньютона” из наших страхов. Но лежащие в основе всего принципы неизменно просты и понятны. Стоимость фьючерсов зависит от стоимости задействованных в сделке активов, а потому все срочные контракты по своей форме являются контрактами производными, или деривативами (от англ, derivative – производный). Близкие родственники фьючерсов – финансовые контракты под общим названием “опционы”. Устроены они так: покупатель опциона типа “колл” может – но не обязан – приобрести у продавца (“райтера” опциона) условленный актив или товар в оговоренном количестве в оговоренное время (время истечения опциона) по определенной цене (так называемой цене реализации). Естественно, покупатель “колла” заинтересован в повышении цены товара или финансового инструмента, о котором идет речь. Стоит цене преодолеть отметку “цены реализации”, и опцион, а вместе с ним и его прозорливый хозяин, “выходит в деньги”. С опционом “пут” все ровно наоборот: здесь обладатель ценной бумаги имеет право продать условленный товар тому, кто эту бумагу выписал. Есть и третий вид производной ценной бумаги – “своп”, своего рода пари по поводу, например, траектории движения процентных ставок. В рамках обычного процентного свопа две стороны, получающие процентные платежи из других источников, буквально обмениваются потоками своих доходов; так, получатель дохода по плавающей процентной ставке может обменять его на фиксированные поступления – если опасается, что ставка упадет. Ласкающий слух “своп на кредитный дефолт”, со своей стороны, предлагает защиту на случай отказа компании платить по своим обязательствам. Уже интересно – но интереснее всего, пожалуй, деривативы “погодные”, вроде катастрофных облигаций: их выпускают страховые компании (но не только они), избавляясь от последствий зашкаливающих температур и стихийных бедствий, а покупают так называемый “хвостовой риск” хедж-фонды типа Ferma Capital. Покупатель “кат-бондов” одновременно выступает продавцом страховки: случись указанное в договоре несчастье, и ему, под угрозой потери основного капитала, придется расстаться с определенной суммой. Продавец приветствует такую смелость и не скупится на проценты. В 2006 году совокупная стоимость погодных финансовых инструментов оценивалась в 45 миллиардов долларов.

Раньше все, или почти все, похожие деривативы соответствовали жесткому стандарту, а договоры заключались на биржах, в том числе Чикагской товарной бирже, которая и подарила миру идею погодных производных бумаг. Сегодня большинство сделок заключаются без посредника и учитывают особенности каждого участника; большинство деривативов оформляются банками, запрашивающими за свои услуги солидное вознаграждение. По сведениям Банка международных расчетов, к декабрю 2007 года общий объем действительных производных контрактов, заключенных без посредника, составил умопомрачительные 596 триллионов долларов при совокупной рыночной стоимости в 14,5 триллиона [49]. Пусть традиционные инвесторы вроде Уоррена Баффета называют их финансовым эквивалентом оружия массового уничтожения, но в Чикаго уверены, что никогда прежде мировая экономическая система не была так надежно защищена от неожиданностей (а сам Баффет, кстати, деривативами совершенно не брезговал).

Факт остается фактом: великая финансовая революция разделила мир на два лагеря – тех, кто хеджирует свои риски или по крайней мере может это сделать, и всех остальных. Пропуском в клуб служат деньги. Как правило, хедж-фонды хотят иметь дело с семизначными, в худшем случае шестизначными вложениями, просят 2 % за управление вашими средствами сразу (гриффиновская “Цитадель” берет вчетверо больше) и 20 % от прибыли, если таковая будет получена. Большинство крупных корпораций могут застраховаться от внезапных колебаний процентных ставок, обменных курсов и товарных цен. Раз уж на то пошло, могут они защититься и от грядущих ураганов и терактов – надо только купить катастрофные облигации и другие деривативы. Простые смертные не хеджируются, потому что у них нет денег, а если бы и были – не ясно, как это сделать. Нам остается лишь рассчитывать на страховые полисы, несовершенные и тоже дорогие, или уповать на социальное государство, которое спасет нас от всех бед.

Есть и третья, совсем незамысловатая стратегия: как в старые добрые времена, копить на черный день. Или, если хотите, приобретать те активы, что в будущем должны подорожать и избавить вас от головной боли. В последние годы все больше семей в попытке упрочить свое положение покупают дом – эта простая инвестиция, по идее, будет увеличиваться и увеличиваться в стоимости, и кормильцы уйдут на пенсию с чистой совестью. Просчитались с пенсионным планом – ничего страшного. Недостаточно застраховали свое здоровье – не волнуйтесь. У вас в запасе всегда есть дом, милый дом.

Лучше страховки не придумаешь, и все пенсионные планы обзавидуются, но в такой подход заложен один очевидный недочет. По сути, вы ставите все деньги на один-единственный рынок – рынок недвижимости – и отрубаете пути к отступлению. К сожалению, очень часто ваше жилище перестает быть вашей крепостью и обращается в карточный домик – об этом мы и поговорим в следующей главе. Что еще печальнее, в истинности нашего утверждения воочию убеждаются не одни только обитатели Нового Орлеана.

Глава V

Как за каменной стеной

Собственность – любимая экономическая забава англоязычного мира. Как никакой другой аспект финансовой жизни, она будоражит воображение огромных масс людей. Ну какое еще инвестиционное решение породило столько разговоров за обеденным столом? Рынок недвижимости неповторим. Каждый – каждый! – взрослый человек, профессор он или неуч, имеет свое мнение по поводу его перспектив. Малые дети учатся карабкаться по имущественной лестнице, прежде чем получают карманные деньги [50]. Обучение проходит легко и приятно – на примере самой настоящей игры в собственность.

В 1903 году американка Элизабет Филлипс по прозвищу Лиззи, страстная поклонница экономиста радикальных воззрений Генри Джорджа, произвела на свет игру, сегодня известную всему миру как “Монополия”. В утопических грезах Джорджа и его ученицы все налоги заменялись единым налогом на землю. По задумке создательницы, игра должна была изобличить несправедливость уклада, при котором малое число землевладельцев богатело за счет арендных платежей от своих жильцов. “Игра землевладельца” – так назывался прототип “Монополии” – кое в чем походила на свою знаменитую родственницу (непрерывная квадратная лента игрового поля, угол со зловещей надписью “Отправляйтесь в тюрьму”), но была одновременно слишком сложной и нравоучительной, чтобы оказаться успешной. Среди ее преданных почитателей с самого начала выделялись Скот Ниринг из Уортона и Гай Тагвелл из Колумбийского университета: оба профессора использовали игру на своих занятиях, правда в чуть измененном виде. И лишь после того как друзья пригласили Чарльза Дарроу попытать счастья на настольной версии приморского курорта Атлантик-Сити (штат Нью-Джерси), сидевший без работы водопроводчик сумел разглядеть таившиеся в “Монополии” коммерческие возможности. Дарроу перерисовал саму площадку, так что теперь каждая улица отмечалась яркой полосочкой, и выпилил из дерева малюсенькие дома и отели – игроки могли “строить” их на своих клетках. Бывший сантехник обладал не только золотыми руками (при желании он выдавал готовую игру за 8 часов), но и деловой смекалкой, и уже на Рождество 1934 года жители Филадельфии могли приобрести его версию игры в универмаге Джона Уонамейкера и магазине игрушек Ф.А.О. Шварца. Уже очень скоро Дарроу перестал справляться с заказами в одиночку. В 1935 году права на “Монополию” перешли к основанной за полвека до того братьями Паркер фирме, как раз и занимавшейся настольными играми (с “Игрой землевладельца” те в свое время решили не связываться)1.