Великий поток - Аркадий Борисович Ровнер

в центре города, с которым в моей юности было так много связано, и провел в беседке около двух часов. Кажется, я так и не заснул, но при этом видел яркие сны, а когда я очнулся, было уже совсем светло. Начинался новый день, солнце играло на окнах и крышах домов, пели птицы, из пекарен пахло свежим лавашем — все было новым, другим, и от моих ночных настроений не осталось ни одной паутинки. Я понял, что не сержусь на друзей, что они были правы, а моя обида не имеет оснований. И тогда я пошел назад к друзьям, не зная, как они меня примут и поймут ли причину моего возвращения. Оказалось, что мои друзья не ложились спать и провели ночь, раскаиваясь в своем бессердечии и тревожась обо мне. Они тут же начали готовить для меня завтрак, а после завтрака заботливо уложили меня в постель. Через полчаса я заснул, обласканный друзьями, и спал до вечера без снов, не просыпаясь, самым сладким и счастливым сном в моей жизни.

Испытание — это проверка на пригодность, экзамен на зрелость, пропускной тест для нового, более высокого положения. Люди проходят испытание воли, находчивости или терпения каждый день, что же мешает им это видеть? Мешает то, что большинство из нас воспринимает свою жизнь как не имеющую никакого смысла и не ставит перед собой никакой цели.

О моем втором наставнике В.С. рассказывали, что он дал Борису Кердимуну, когда тот ходил у него в учениках, задание носить целый месяц два разных туфля. Тот выдержал испытание, но проникся к В.С. неприязнью, от которой так и не смог избавиться.

Кердимун в свою очередь изощрялся в жестокости испытаний, которым он подвергал своих учеников. От них требовался полный отказ от своей воли и передача этой воли Борису. Те ценности и привилегии, которые эти ученики имели — средства, квартиру, жену, — все должно было быть пожертвовано ему как доказательство серьезности их намерений. Борис считал своим долгом отобрать у ученика квартиру и деньги, переспать с его женой, воспользоваться в своих собственных интересах его связями и связями его друзей и родных. Мише Мейлаху, издателю поэтов-обэриутов, Борис положил в качестве испытания пытку, на которую тот добровольно согласился для того, чтобы вступить в его «школу». Своего друга художника Володю Ковенацкого, рисовавшего крокодилов и грифонов на улицах Москвы, он сделал образцовым испытуемым, вырвал его из круга старых друзей, отнял у него жену и квартиру, подчинил своим прихотям, и все это ради высокой цели пробуждения его от сна жизни. И затем последовало самое жестокое испытание: когда Володя уже не мог жить без Бориса, тот бросил его и со всеми его картинами эмигрировал в Америку. В Интернете можно прочитать, что у него в Сохо открыта постоянно действующая выставка работ русского художника Владимира Ковенацкого, изобразившего крокодилов и грифонов на улицах российской столицы. Был ли Борис виноват в последовавшей вслед за этим смерти Володи — об этом может знать только его совесть. Терзает ли она его душу? Нет, он уверен в своем праве и в своей правоте. Что же касается нас, нам надлежит заботиться о наших собственных делах и плодах наших дел.

Одно дело испытания, которые наложены на ученика учителем, и совсем другое — испытания, которые посылает человеку жизнь. В сказках таких немало: то герой должен сразиться с драконом, то прыгнуть в кипящий котел, то построить за ночь дворец рядом с дворцом султана. Кто и что поможет герою справиться с испытанием — амулет, царевна-лягушка или волшебная лампа? Бывают разные испытания: испытания едой или голодом, испытание молчанием или послушанием, испытание терпением или мягкостью…

Есть чудесная аварская сказка о знаменитом воре, к которому многие молодые люди напрашивались в ученики. Он всем отказывал, пока, наконец, его не уговорил один юноша. Но опытный вор поставил ему условие:

— Сначала я тебя испытаю. Ведь в нашем ремесле новичок может испортить все дело.

Пошли они вместе на дело, стали закоулками пробираться к ханскому дворцу. Вдруг раздался петушиный крик.

— Что это? — спросил старый вор.

— Всего-навсего петух, — ответил молодой.

— Иди-ка ты от меня прочь! — воскликнул старый. — Ты не умеешь держать язык за зубами.

Прогнанный ученик, однако, не смутился. Он пробрался на двор, где был петух, придушил его, вернулся к старому вору и тихо шел позади него. Старый вор был удивлен, но не подал виду, а ждал второго крика петуха — был рассвет. Однако петух молчал. Так они прошагали еще полчаса, но петуха не было слышно. Старый вор обернулся и поглядел на ученика. Тот как ни в чем не бывало шел позади. Тогда старый вор сказал:

— Если ты придушил петуха, то мог бы, по крайней мере, захватить его с собой. Пошел вон!..

Есть тибетская притча о силе медитации и об ученике, блестяще справившемся с трудным испытанием.

Учитель велел своему ученику, жившему в хижине на соседней горе, постоянно думать о белом олене. Через год он навестил ученика и, увидев, что тот его не встречает, подошел к его хижине. Он увидел, что его ученик стоит в дверях, вертит головой и не сходит с места.

— Почему ты не выходишь встретить меня? — спросил его учитель.

— Извини, я запутался в дверях рогами, — отвечал ему ученик.

А вот история, приключившаяся с моим другом Ником. Ник был человеком ярких талантов, а такие люди часто раздражают окружающих. Он принадлежал к движению, захватившему в наше время много стран, и сам возглавлял множество групп.

Во главе всего движения стоял человек по имени Майк, который был сыном основателя движения. У Майка была «соленая» немецкая фамилия — Салтсман. Это была фамилия мужа его матери, но отцом его был не этот муж, а учитель и основатель традиции, который был не щепетилен в вопросах супружеской морали.

Майк много лет ждал своей очереди стать во главе движения, потому что его мать, сменившая отца, оказалась долгожительницей. Госпожа Салтсман, немка по происхождению и деятельная дама, после смерти учителя долго держала своего сына в тени. Майку было за 50, когда его мать умерла и уступила ему место главного. Это место вскружило ему голову, он почувствовал себя в роли вершителя человеческих судеб.

Что случается с людьми, которые долго и страстно ждут и, наконец, дожидаются своего часа? Хочется ли им наверстать упущенное? Мучает ли их горечь? Не бросаются ли они в крайности самоупоения и неуверенности? А может быть, они чувствуют, но боятся в этом