Золотая всадница - Валерия Вербинина

Войкевич, куря сигарету за сигаретой, изучал протоколы допроса соседей и родственников арестованных. Невеста, как и ее жених, дала понять, что у нее даже под пыткой не вырвут ни слова, и замкнулась в молчании.

Из своего дворца приехал князь Михаил и, глядя мимо полковника, тусклым голосом осведомился, как продвигается дело.

– Думаем уже сегодня его закончить, – к удивлению Обрадовича, ответил Милорад. – Кстати, ваше высочество, вы нужны нам в качестве председателя. Вы ведь тоже военный, а нам сейчас понадобятся люди.

– П-председателя чего? – нервно осведомился наследник.

– Военно-полевого суда. Согласно законам покушение на убийство члена королевской семьи считается преступлением против государства и приравнивается к измене. Значит, нам надо собрать суд. Требуются пять человек и один секретарь. – Войкевич начал загибать пальцы. – Вы, я, генерал Иванович, генерал Новакович и генерал Ракитич. Итого пять. Вместо секретаря – господин Обрадович. – Он кивком головы указал на следователя, который смотрел на него во все глаза.

Михаил поежился. Мысль о том, что он вновь – и так скоро – увидит человека, который стрелял в кузена и мог убить его самого, была ему не слишком приятна. Однако он посмотрел на волевое, сосредоточенное лицо Войкевича, понял, что тот не примет отказа, и смирился.

– Когда вы предлагаете назначить суд, полковник?

– Прямо сейчас.

– Прямо сейчас? – изумился Михаил.

– А чего нам ждать? Все обстоятельства и так уже известны.

Обрадович открыл было рот, чтобы сказать, что, по его мнению, известны были далеко не все обстоятельства, но встретил предостерегающий взгляд Милорада и стал пристально рассматривать трещину на потолке.

– Вызовите генералов, – распорядился Войкевич, – и немедленно приступим к делу.

«Чего он добивается?» – думал заинтригованный следователь. Он совершенно ничего не понимал.

Через час в мрачном, грязноватом помещении состоялся, вероятно, один из самых коротких военно-полевых судов в истории человечества. Три генерала, полковник и наследник престола судили террориста и его сообщницу, которые стояли в окружении конвоя. Обрадович зачитал обвинительный акт, а затем полковник Войкевич спросил, имеют ли подсудимые сказать что-нибудь.

– Мы уже сказали: вы ничего от нас не добьетесь, – гордо заявил юноша.

– Очень хорошо, – на удивление покладисто согласился Войкевич. – В таком случае, предлагаю голосовать. За совершенное этими людьми преступление предусмотрена только одна мера наказания – смертная казнь через расстрел. Господин председатель, объявите голосование открытым.

Террорист открыл рот. Он явно не ожидал от суда такой скоропалительности. Обрадович, только теперь в полной мере оценивший замысел полковника, тихо наслаждался происходящим. Он всегда был высокого мнения об уме Войкевича, а суждение человека, который при любой власти ухитрялся ловить врагов государства, кое-что да значит.

– Голосую: расстрелять, – сухо сказал Иванович.

– Присоединяюсь, – подал голос полковник.

– И я, – отозвался верзила Новакович.

– П-присоединяюсь. – Это был наследник.

– Расстрелять, чтобы другим было неповадно, – проскрипел Ракитич, сердито шевеля усами.

– Единогласно, – подытожил Войкевич. Никто даже не пытался возразить против того, что полковник фактически стал исполнять роль председателя. – Господин Обрадович, занесите решение суда в протокол и вызовите расстрельную команду. – Он поднялся с места.

– Так скоро? – вырвалось у Михаила.

– Не вижу смысла ждать, – хладнокровно отозвался полковник. – Не пройдет и получаса, как эта парочка нагонит бедного Лазовича, который, как выразился бы старый Брегович, стоит в очереди к ладье Харона.

– Вы не имеете права! – отчаянно выкрикнула женщина. – Это не суд, а издевательство!

– Вам предоставляли возможность говорить, но вы не пожелали ею воспользоваться, – мягко напомнил ей Войкевич. – Очень жаль, потому что, если бы вы рассказали нам всю правду, возможно, приговор был бы другим.

Михаил закусил губу. Ему внезапно почудилось, что его против воли втянули в какое-то представление, в котором полковник является режиссером, а он, Михаил, может играть только подчиненную роль. В самом деле, что это за суд, который не занял даже десяти минут?

Он оглянулся, ища на лицах окружающих неодобрения действий Войкевича, но, судя по всему, не одобряли чрезмерно расторопного полковника только подсудимые. Генералы вели себя так, как будто ничего особенного не произошло.

Финал этой поразительной сцены на следующее утро рассказал Амалии всезнающий Петр Петрович Оленин.

– Словом, не успели они глазом моргнуть, как их приговорили к расстрелу. В зале суда они еще держались, а когда вышли, девушке едва не сделалось дурно. Вскоре их вывели во двор и попросили встать к стенке. Тут оба сильно переменились в лице. Сами понимаете, одно дело – стрелять в безоружных, и совсем другое – когда стрелять будут в тебя самого. Напротив выстроилась дюжина солдат, все рослые, хмурые ребята. Командовал расстрелом лейтенант, забыл его фамилию… да, впрочем, не так она и важна. Глаза осужденным завязывать не стали. И вот, вообразите себе, звучат команды – готовсь, целься, пли. И солдаты дали залп… Когда дым рассеялся, стало видно, что оба приговоренных живы, что вовсе не удивительно, так как было приказано стрелять холостыми. – Петр Петрович сдержанно улыбнулся. – Можете себе представить, Амалия Константиновна, что сделалось с заговорщиками. Сильнейшее нервное потрясение, но, заметьте, юноша первым стал кричать, чтобы его пощадили, что он все расскажет, только пусть больше не стреляют. Весь вечер и всю ночь наши несгибаемые революционеры давали показания, а утром полковник помчался во дворец – делать доклад королю. Помяните мое слово: в Любляне скоро начнутся аресты, потому что уже сейчас говорят, что эти двое – только одно из звеньев заговора против короля.

Амалия нахмурилась.

– Ложный расстрел придумал Войкевич, чтобы заставить задержанных говорить?

– Конечно, Амалия Константиновна. Его высочество, которого он почему-то запамятовал поставить в известность о своем плане, теперь с ним не здоровается, но так как полковника уже восстановили в должности и поездка в Дубровник отменена, то…

Тем временем Милорад Войкевич докладывал во дворце совершенно желтому больному Стефану:

– Эти двое входили в тайную организацию, называвшую себя «Иллирийские валеты». В основном в ней состояли республиканцы и анархисты, но попадались и сторонники свергнутого короля Христиана и его супруги Фредерики. Опознавательным знаком у заговорщиков служили половинки карт, изображающие валетов. Те, что покушались на вас, были, к примеру, валетами треф. В их организации…

Стефан поднял голову.

– Кто их возглавлял? – хрипло спросил он. – Старевич?

– Старевич не имеет к ним никакого отношения. Возглавлял их профессор Люблянского университета, который в свое время написал книгу о монархических мотивах в творчестве Бреговича. Очень положительный и известный человек, в свое время ваш отец наградил его за труды. Правда, наши валеты треф утверждают, что председатель высказывался против цареубийства, просто они сами решили, так сказать, ускорить события. Они были уверены, что ваша гибель станет поводом к началу вооруженного мятежа.

– Мятежа? – Король со стуком поставил чашку, из которой пил кофе, на блюдце, но сделал это так неловко, что напиток выплеснулся через край.

– Да, эта организация активно вербовала сторонников по всей стране. – Войкевич сделал паузу. – И самое скверное, что они собирались поставить во главе мятежа генерала Новаковича.

– Предатель! – вскрикнул Стефан. Его маленькая белая рука сжалась в кулак.

– У нас пока нет данных, что Новакович согласился на их предложение, – поспешно добавил Войкевич. – Следователь Обрадович продолжает работать по этому делу, и…

– Неважно! – отрезал король. – Если Новаковичу стало известно о заговоре против короля, он должен был поставить меня в известность! Или тебя! Ты не хочешь его арестовывать? Боишься его влияния в армии? Ну так вот! Я – верховный главнокомандующий, и я приказываю тебе взять под стражу этого проходимца! Зови секретаря, я сейчас же подпишу ордер на арест Новаковича!

Вскоре по Иллирии прокатилась волна арестов. Сами понимаете, валеты – не самая сильная карта, им не по чину интриговать против короля. Пользуясь терминологией карточной игры, король побил их всех – не сразу, разумеется, но за какие-то несколько недель с ними было покончено. Спаситель Войкевич получил орден и в придачу к нему денежное вознаграждение, – как утверждали злые языки, вполне достаточное, чтобы пленить сердце богатой мадемуазель Рукавины. Звезда полковника сияла ярко, и Кислинг даже стал подумывать о том, что было бы чрезвычайно полезно вновь завести с ним дружбу.