Война затишья не любит - Алескендер Рамазанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А в целом жилось сытно и свободно: только сдавай ежемесячно положенные две с половиной тысячи «газетных строк» да мотайся по командировкам в дальние гарнизоны и учебные центры. В горно-пустынную местность, где в «потемкинских деревнях», слепленных из глины, учили воевать. И там было все понятно: «Афганистан – страна чудес, пошел в кишлак и там исчез». А вот в самом Афганистане все получалось наоборот. За дувалом – никого, саманные хибары – пусты, а вышел на дорогу – «получи, фашист, гранату», а чаще в «зеленке» из отечественного «РПГ» или «ПК». Не хотели моджахеды воевать по правилам, точь-в-точь как белорусские партизаны. Что называется, «мочили в сортире», по более позднему определению известного политического деятеля.
Астманова вначале определили в отдел боевой и физической подготовки, памятуя, что в начале восьмидесятых он регулярно снабжал газету зарисовками, очерками и фотографиями с «полевых выходов», читай «боевых». За афганские фотографии, кстати, его кляли художники-ретушеры, поскольку на них солдаты красовались в майках, с расстегнутой верхней пуговицей, в шлемофонах набекрень и драных танковых комбинезонах, а про офицеров и говорить нечего. Ну, все как в жизни было, старые фотоаппараты врали меньше пишущих машинок. В глазах и лицах на этих фото не чувствовался дух романтики. Сонные, напряженные, равнодушные, усталые, сощуренные – всякие. Только вот героического задора не было. «Ты нам фотографии не присылай, они – любительские. А нам нужны – газетные», – таков был приговор.
«Боевиками» командовал тучный подполковник, запомнившийся Астманову тем, что в одном из очерков весьма красочно описал, как он упал в расщелину, застрял в ней и переживал, что «отряд не заметил потери бойца». Астманов представил себе это сдобное тело на горной тропе и искренне пожелал подполковнику в такие места больше не соваться. Есть же, скажем, ограничения по весу для прыжков с парашютом. Вот и горы тоже… Мудрые замечания подчиненного начальнику привели к тому, что Астманова перевели в секретариат. И хорошо: стать настоящим газетчиком можно, только пройдя это чистилище.
Командировки, дежурства, ночные бдения во время пленумов, съездов, речей и смертей генеральных секретарей, непрестанная война с цензурой и наборным цехом – все слилось в одно: службу. Разумеется, Астманова не оставляла мысль оказаться поближе к точке, определенной известными ему координатами. И все бы хорошо, да вот находилась эта точка на Памире, и не где-нибудь, а выходило так, что рядом с Усойским завалом, за которым простиралось высокогорное озеро Сарез. Это была суровая погранзона, с учетом развития событий в Афганистане. Ближайшая же воинская часть, где Астманов мог относительно законно оказаться в пограничной зоне, стояла на перевале Хабуробад и была от Сареза километрах в трехстах по прямой. Связываться с «зелеными фуражками», памятуя их принадлежность к КГБ, Астманову не хотелось. И все же он рискнул.
Командировка была выписана в Душанбе, где пережила свою историю горно-вьючная отдельная рота. Редкие и по тем-то временам эмблемы носил ее личный состав – подковы с перекрещенными саблями. К военному реликту были добавлены городской военкомат и отдельная радиолокационная рота на перевале Хабуробад. Оттуда Астманов намеревался попутным транспортом попасть в Хорог. А вот дальше план не прописывался, и он решил, что осмотрится на местности, в столице Горного Бадахшана. Вплоть до Хабуробада все шло отлично, но, едва на попутном грузовике с картошкой Астманов спустился в Калай-Хумб, случилось то, что должно было случиться. Водитель, вертлявый памирец, болтавший всю дорогу о красотах Бадахшана, остановил машину у пограничного КПП при въезде в городок, прилепившийся на дне гигантского каменного кувшина. Ночь Астманов провел в этой ловушке, оценив гостеприимство пограничников и их любознательность. На следующий день он побывал в Хороге, в погранкомендатуре, где оставил еще одно письменное объяснение, и его сопроводили в местный аэропорт на «АН-24», вылетающий в Душанбе. Самым захватывающим воспоминанием остались взлет над обрывом с кипящей рекой и лавирование самолета среди набегающих скал. В редакции Астманова ждали «телега», определившая его вояж как злостное нарушение режима погранзоны, укоры редактора и… капитан Самко. Прошлое воскресло, как только Астманов приблизился к цели, и не в самом приятном обличье. Тем не менее офицеры дружески обнялись.
– Можем мы где-нибудь поговорить?
– Разумеется, Яша. И поговорить, и выпить. Давай в «Голубые купола»?
«Голубые купола» – воистину исторический памятник Узбекистана. Прекрасное кафе в центре Ташкента, а плов и шашлык в этом городе были везде хороши.
– Ну, капитан, за встречу. – Астманов опрокинул пиалу с изрядной порцией местного коньяка, маслянистого и в принципе не уступающего хорошим дадастанским маркам. – Пей, Яша, штука знатная.
– Не могу. Начальство не одобряет. Сейчас же, сам знаешь, борьба с этим делом.
– Ага, с плодово-ягодной бормотухой и виноградниками заодно.
Самко поморщился: Астманов, хоть и без прямых указаний на лица, вел крамольные речи. Борьба с Бахусом шла по указанию очередного генсека КПСС и главы государства по совместительству.
– А у нас, Яша, – Астманов снова налил, как полагается, – это дело не преследуется. Вот редактор знает, что после его внушений я пойду и жахну. А вечером и к нему явлюсь, и с ним добавлю.
– Леша, да на ваших ребят, по пьяному делу, знаешь, сколько жалоб? В гостинице «Россия» такой бардак развели. А там, между прочим, иностранцы. Ну кто орал, что мечта его жизни переспать с негритянкой? Какая, на хер, негритянка? Переводчица из пакистанского посольства, бакалавр славяноведения. Так ваш герой в нее еще пальцем тыкал.
Астманов засмеялся. Ну, был такой случай…
– А ты не смейся. У вас же разврат сплошной. Девок по кабинетам и своих, и чужих пользуете. Переспали со всеми женами.
Астманов, с набитым ртом, проворчал:
– Все знаете! Тебе еще и я нужен? Или приказали узнать, что я делал в Калай-Хумбе?
– Я знаю, что ты там делал. И пока не затем пришел. Как источник ты мне не нужен. Хочешь пример? В известном тебе кабинете, на втором этаже, подняли письменный стол на катушки от ролей газетных. Зачем? Чтобы трахаться на столе было удобней. Под свой рост. И про это у меня есть бумага. Так что «внештатный» мне не нужен. У вас там банка с пауками, ты это на себе уже испытал. Или рассказать, что ты в госпитале лечил под видом простуды? Твои же коллеги и сдали.
– Мое дело… Чего ты хочешь?
– Будешь слушать? Тебе с кем удобнее разговаривать? Не я, так другого пошлют. Чтобы ты знал – я назначен куратором редакции. Мой участок.
– Я весь внимание, товарищ участковый контрразведчик. Но учти, я буду слушать, а говорить – это как получится.
– Сейчас заговоришь… В ближайшее время, может быть завтра-послезавтра, в редакции арестуют нескольких старших офицеров. Валютные сделки, наркотики. И в очень внушительных размерах. Успешно катались через Тузель два года. И вышли на них случайно – взяли таможенника с наркотой, а тот и признался, для облегчения, что пару раз просили его организовать коридор для военных корреспондентов. А дальше – дело техники.
– Клянусь, я в эти игры не играю… После Сары-тепа, разумеется. – Астманов шутливо поднял руки, а сам вмиг протрезвел. – Кто замешан, скажешь, или секрет?
– Для троих уже не секрет. Они знают, что их арестуют. Но есть еще к этому делу причастные. Мне дали сутки – найти того, кто выходил на контакт с таможней. Знаю на сто процентов одно – это офицер из редакции. Давай прямо: есть еще капсулы? Не хочешь сам – дай мне это зелье. Не торопись… Я тебе сказал, что времена меняются. Могут вспомнить и афганца, того, что исчез в Кундузе. И про то, как ты месяц болтался вроде в Хосте, а на самом деле там ли? А не в Читрал тебя с Исматом занесло? Не торопись отказываться. Наше время наступает, Леша. Ты вот, когда вместо Горбачев «Гробачев» написал, так я тебя вытащил и благодарности не просил. А топили тебя свои, войсковые.
– Вон оно как! Вспомнил. Только я не писал. Я, дурак, не читал.
История была и в самом деле замечательная. Вычитывая номер «Фрунзевца» с очередной гигантской речью генсека КПСС, второй дежурный пришел к Астманову с верноподданническим замечанием, дескать, фамилия лидера под одной из цитат набрана мелковато, прописным «корпусом», а надо было бы «цицеро» полужирным. Астманов согласился и послал бдительного старшего лейтенанта в цех, перебрать строку. А там, справедливо полагая, что в два часа ночи рабочий день закончился, наборщица с редким именем Калина уже накатила стакан-другой водочки в компании с верстальщиками. Ну и набрала строку. А верстальщики ее вставили, стереотип отлили и ротацию запустили. И пошел тираж в войска с фамилией ГРОБАЧЕВ. И повезли пудовые пачки газет поезда, самолеты и военные машины по всему необъятному ТуркВО. Слава богу, большую часть тиража успели выловить. Потом за этой газетой гонялись, как за романом «Мастер и Маргарита», и все просили рассказать, что же в ней запретного? Астманову, к его и к всеобщему удивлению, даже выговора в карточку взысканий не занесли.