Улыбка Пол Пота - Петер Идлинг

На самом деле у меня к нему только один вопрос.

Как мог Суонг Сикын и его приспешники в течение двух недель водить за нос шведскую делегацию? Как они смогли настолько безукоризненно организовать все в стране, где почти ничего не работало? И такой неопытной по части приема иностранных делегаций?

Он задумчиво кивает, потом говорит, что я заблуждаюсь. В этой области они не были новичками — они отлично умели устраивать визиты и городить потемкинские деревни.

Но ведь они, возражаю я, немного сбитый с толку, почти не принимали никаких иностранных делегаций.

Да, вы правы. Но согласитесь, добавляет он, это примерно то же самое, что принимать собственное партийное руководство — те несколько раз, что оно покидало Пномпень.

Партийным руководителям можно было показывать лишь то, что они ожидали увидеть. За последствия их неудачной политики пришлось бы отвечать местным начальникам. В интересах последних было продемонстрировать подправленную версию действительности.

Людям, которые стояли вдоль дорог или встречали гостей в коммунах, было все равно, кто сидит в черных «мерседесах» — политруки из Пномпеня или бледнолицые иностранцы. Они знали, что им грозит, если зрители не поверят увиденному.

Поэтому, считает Стив Хедер, Пол Пот и его товарищи довольно мало знали о жизни в деревне. Результаты и цифры, о которых им докладывали, скорее отражали их ожидания, нежели фактическое положение дел.

Поэтому и попытки реформ, начатые в 1978 году, были обречены на провал. Ведь в их основе лежали выводы, построенные на ошибочных предпосылках.

Это не освобождает их от ответственности. Стив Хедер просто немного смещает акценты. Вина остается.

КАЖДЫЙ ДЕНЬ — ПРАЗДНИК!

За что смогут нас упрекнуть будущие поколения? За то, что мы позволили России беспрепятственно разорить Чечню? Что мы слишком вяло протестовали? За оккупацию Китаем Тибета? Израилем Палестины? За то, что мы, несмотря на новостные репортажи и предупреждения ученых, несмотря на все наши знания, не изменили свой образ жизни, чтобы немного притормозить повышение температуры на нашей планете? За то, что 30 тысяч людей в мире каждый день умирали от голода, в то время как мы выкидывали в помойку третью часть еды, купленной в супермаркетах? Что миллионы детей и женщин были проданы в сексуальное рабство?

Они предъявят нам пожелтевшие газетные вырезки и спросят: ведь здесь же все сказано, как вы можете утверждать, что ничего не понимали?

Хедда Экервальд пишет в своем путевом дневнике:

Удивительно было посетить строительство Плотины 6 января. […] 4 тысячи молодых людей вместе строили ворота, чтобы вода могла поступать во все каналы.

В Швеции редко увидишь, чтобы столько людей трудились вместе. В упсальской Академической больнице примерно пять с половиной тысяч служащих. Но они работают в помещении, в разных кабинетах и коридорах, а здесь, на Плотине 6 января, их видишь всех сразу. И сразу понимаешь, какое они возводят чудо! Эти ирригационные сооружения совершили революцию в кампучийском сельском хозяйстве.

Все молодые люди родом из окрестных деревень и во время работы живут в бараках недалеко от плотины. Интересно, каково им вот так вот жить и работать? Это можно узнать, только познакомившись с ними. Не скучают ли они по дому, ведут ли политические споры, стараются ли держаться вместе, танцуют ли вечером под народную музыку на радио? Многие ли, встретив там свою вторую половину, потом женятся? Мне бы так хотелось остаться и поработать вместе с ними.

15 апреля 1998 года. Пол Пот лежит в простом сарае. Сердце не бьется, дыхание остановилось. Ноздри кто-то заткнул ватой. Волосы темные — это его последнее изменение внешности перед предполагаемым побегом в Таиланд.

Причина смерти неизвестна. Личный врач утверждает, что у него был сердечный приступ. Но уже ходят слухи об отравлении.

Жарко. В сарае душно, пахнет формалином, который использовали при бальзамировании.

Через три дня Пол Пота кремируют — на куче мусора и старых автомобильных покрышек.

Дым в листве.

Насыщенная программа, напряженное расписание. Подобные поездки в коммунистические страны обычно однотипны, пишет американский профессор Пол Холландер в своей книге «Политические пилигримы: путешествия западных интеллектуалов по Советскому Союзу, Китаю и Кубе»[35]. Их задача — потихоньку вымотать гостей и ошеломить положительными впечатлениями.

Красные кхмеры переняли этот принцип, но не смогли до конца овладеть им. Это доказывают внутренние документы, в которых гиды отчитывались перед своими начальниками. В отличие от других стран, делегациям не предоставляли программу визита заранее. Ее составляли импровизированно, за несколько дней. Но зато это позволяло учесть некоторые пожелания гостей.

Журналист Ричард Дадмен, который вместе с Элизабет Беккер и Малколмом Колдуэллом входил в предпоследнюю делегацию, посетившую Демократическую Кампучию, 4 января 1979 года в газете «Dagens Nyheter» пишет:

Однако, по их представлениям, экскурсия иностранного гостя по стране должна заключаться в длинных, быстрых переездах из одной тщательно подготовленной точки в другую. Иногда по просьбе гостей они останавливаются, чтобы те могли сфотографировать какой-нибудь строительный объект или группу сельских тружеников за работой.

Близкое общение с рядовыми кампучийцами не допускалось, если только те не были специально отобраны заранее. Иногда мы сами пытались наобум выбрать людей для интервью и всякий раз убеждались, что они стоят там специально, чтобы их выбрали, и что они уже не впервые дают интервью коммунистическим делегациям.

Члены правления крестьянских кооперативов и фабрик выкладывали готовые факты, рассказывали о деталях производства или же воспевали «верную линию Коммунистической партии Кампучии» в деле восстановления страны и сопротивления вьетнамцам. Когда мы задавали неудобные вопросы вроде того, «Состоите ли вы в коммунистической партии?», местные руководители в ожидании подсказки смотрели на сопровождающих делегацию правительственных чиновников.

Иногда правительственный переводчик переводил длинный и, по всей видимости, подробный ответ на вопрос короткой фразой «Он не знает».

Кампучии предстоит еще долго учиться тому, как подавать себя окружающему миру.

Хак Хенг не знает, в каком году родилась. Но она полагает, что ей семьдесят восемь. Она живет в маленькой комнатке в пагоде Вуат Суэнсом Косыл на юго-западе Пномпеня.

Она одета как все старые вдовы или монашенки — белая блузка, плотная черная юбка и клетчатый крестьянский платок через плечо. Редкие зубы, кирпично-красные от жевания бетельного ореха, короткие, в сантиметр длиной, белые волосы. Она ходит, согнувшись в три погибели и хромая от перенесенного ранее перелома шейки бедра.

Комнату она делит с соседкой. Здесь умещаются лишь их кушетки и немного кухонной утвари в углу. Это бедное, но не одинокое существование — в стенах пагоды живет много вдов, вдовцов и монахов.

Мать Хак Хенг была синокхмеркой, отец — китайцем. Она выросла в Кандале, к югу от Пномпеня. Родители были деловыми людьми, особенно Хак Хенг вспоминает мать — деятельную, волевую женщину.

Когда мне было семнадцать, мои родители выдали меня замуж за друга отца. Моему будущему мужу было двадцать лет, и мы никогда не встречались раньше. У него уже был ребенок. Когда родители предложили мне выйти замуж, я не посмела возразить. Тогда все было иначе, не так, как теперь, когда достаточно просто влюбиться. Мой муж был рыбак, но торговал не только рыбой.

Однажды, до независимости, меня похитили Кхмер Иссарак, освободительное движение. Их лидер был другом моего мужа, и он пообещал, что меня не обидят. Но они потребовали от моих родителей большой выкуп. После этого мы переехали в Пномпень, поскольку боялись Кхмер Иссарак.

В городе прокормиться было проще, чем в деревне. Мы покупали вещи на одном рынке, а потом продавали их на другом.

В 1970-м был свергнут Сианук. Нам его не хватало, и мы жалели его. Без короля страна не могла выжить. Но мы были бессильны. После этого я больше не могла ездить к родственникам в Кандаль, потому что он уже был под красными кхмерами, а я оставалась в городе, где заправлял Лон Нол.

Мой муж исчез в 1974-м. Его убили солдаты Лон Нола, обвинившие его в пособничестве красным кхмерам. Они украли его мотороллер. Он не был красным кхмером, все, что он хотел, это чтобы король вернулся.

17 апреля 1975 года нас прогнали из города. Они сказали взять одежду на три дня, но они обманули нас, потому что больше нам не разрешили вернуться. Целую неделю я шла пешком с тринадцатью из моих пятнадцати детей. Нам не разрешили вернуться в мою родную деревню.