Круиз по краю ада - Татьяна Александровна Бочарова

– А денег? – Мира бросила на отца цепкий взгляд.

– Нет, денег не жаль. Это мои деньги, личные, а не клиники. То, что было у меня в запасах. Я сам волен ими распоряжаться.

– То есть ты… – Мира побоялась продолжить, опасаясь: она что-то не так поняла.

– Я не заберу деньги у твоего Богдана. Пусть лечится. Надеюсь, ему помогут, в клинике Дюссельдорфа отличные доктора. Ты довольна?

– Да, я довольна, – проговорила Мира твердо. – Но только он не мой.

– Как скажешь. – Отец улыбнулся. – Ты, я вижу, много чего успела за это время. Стала совсем взрослой.

– Пап, мы ведь ничего не скажем ребятам? Ни Анжеле, ни Сергею? Пусть думают, что ты дал деньги добровольно, когда приехал сюда. Хорошо?

Георгий Петрович несколько мгновений колебался.

– Ладно, – наконец согласился он нехотя и выпрямился в кресле. – Ну что, поедем? Или что-то еще?

– Что-то еще. Я… я хочу остаться, проводить дядю Лешу. Ты можешь ехать, я сама. Потом вернусь.

– Ну уж нет. – Отец решительно покачал головой. – Одну тебя я больше не оставлю ни за какие коврижки. Хочешь остаться, давай вместе. Черт с ним, Фролова вчера родила. Мальчишка сильно недоношенный, но вполне стабильный.

– Правда? – Мира крепко обняла отца и поцеловала его в седой висок.

Глава 23

Михалыча похоронили через два дня на поселковым кладбище, рядом с его любимой Настей. Во время похорон с Анжелой случилась истерика. Она рыдала, тряслась и заламывала руки.

– Это я! Я во всем виновата! Я довела его!!! Кричала, что ненавижу, что он старый осел! Папочка, па-па-а!!!

Ее держали с двух сторон за руки Сергей и Мирин отец, боялись, чтобы она не бросилась в могильную яму. Сам Сергей молчал, только лицо его совсем потемнело и четкие скулы обрисовались еще резче.

Богдан на похоронах не был. Накануне ночью он улетел в Дюссельдорф. До аэропорта его сопровождала Лизавета, а там, на месте, должны были встретить волонтеры из клиники. Ни Мира, ни Георгий Петрович так никому и не сказали правды. Мира не могла допустить, чтобы брат и сестра Богдана узнали, кто он такой на самом деле, ведь они искренне любили его и практически посвятили ему свою жизнь.

В эти печальные дни она много плакала. Точнее, почти без остановки. Слезы сами текли ручьем, невозможно было их остановить. Перед ее взглядом то и дело вставало лицо Михалыча, бронзовое от загара, его седые кустистые брови над пронзительно-голубыми глазами, крепкий подбородок, плотно сжатые губы, суровая складка над переносицей. Она корила себя, что не успела поговорить с ним наедине. Сказать, что не сердится на него, а, напротив, уважает за мужество и отвагу и ценит его отношение к ней.

Отец все время был рядом. Он не пытался ее успокоить, не торопил с отъездом, хотя в клинике его очень ждали. Просто молчал, держал Миру за руку, гладил ее по голове, приносил стакан крепкого чая. Мира была благодарна ему за эту молчаливую поддержку.

В день похорон шел дождь. Он стоял сплошной пеленой с самого утра и до вечера. Цветы на могиле быстро промокли, земля под ногами превратилась в скользкую грязь. Но люди на кладбище стояли без зонтов с непокрытыми головами. Приехавший из Питера однополчанин Михалыча, такой же седой, как и он, поджарый мужик с пустым рукавом, аккуратно заправленным в карман вэдэвэшной гимнастерки, бережно положил в изголовье гроба фуражку и ленту с орденами.

– Спи спокойно, капитан. – Он приложил ладонь к козырьку и, с шумом втянув носом воздух, залпом осушил стопку.

Позже, на поминках, он сел рядом с Мирой и отцом. Он уже сильно захмелел, его лицо с длинным перламутровым шрамом через всю щеку было багровым и блестело от пота.

– Царствие небесное нашему Алексею Михалычу. Герой. Скольких человек спас в свое время! Борька Захаров по гроб жизни должен быть ему обязан. Если бы не Алексей, кормил бы он червей лет эдак… надцать. А так, слышал, большой человек, на фирменных теплоходах ходит. Не пойму только, почему не приехал. Неужто начальство не отпустило проводить друга в последний путь?

Мира увидела, как потемнело лицо отца, а в глазах мелькнуло незнакомое яростное выражение, и поняла: то, что прошло безнаказанным для Богдана, для его сообщника оказалось роковым. Ей нисколько не было жаль Захарова. Пусть сидит, так ему и надо, это ж надо быть таким подлым, чтобы предать человека, спасшего тебе жизнь!..

Глава 24

Наутро после похорон позвонила мать.

– Гоша, вы когда домой? Тут у нас такой бедлам без тебя. Я не справляюсь.

– Уже едем, Инна. Выезжаем.

Георгий Петрович выразительно поглядел на Миру.

– Солнышко, пора. Мы не можем тут остаться навсегда. Давай собирайся – и в машину.

– Да, хорошо. Только можно я попрощаюсь? Быстро.

– Беги, прощайся.

Отец надел куртку и пошел во двор к автомобилю. Мира вышла вместе с ним и быстро зашагала к ограде.

– Пожалуйста, недолго, – крикнул ей вслед Георгий Петрович.

Она прошла через арку и тотчас увидела Анжелу. Та большой уличной метлой подметала пыльный асфальт у корпуса.

– Привет, – поздоровалась она с Мирой и пригладила растрепавшиеся волосы. – Вот, решила навести порядок. Вечером мужики придут, увезут весь этот хлам на металлолом. – Анжела кивнула на бочки и арматуру. – А то сто лет лежат тут, толку никакого. – Она прислонила метлу к стене и посмотрела на Миру. – Уезжаешь?

– Да.

– Ну давай. Не поминай лихом. Отцу своему спасибо передай за Богдана.

– Передам.

– Я, может, теперь и приеду, – не слишком уверенно произнесла Анжела. – Бати нет, Богдаша в Германии. Чего мне тут?

– Приезжай, – обрадовалась Мира. – Найдешь какой-нибудь танцевальный коллектив. Будешь выступать. Или преподавать хореографию.

– Ну это ты загнула, хореографию! – Анжела усмехнулась. – Но попробовать можно.

Они немного постояли молча. Затем Анжела снова взялась за метлу.

– Ладно. Буду делом заниматься, а то скоро грузчики подойдут. Ты с Серегой-то пойдешь прощаться?

– А он тут?

– Тут, конечно, где ему быть. – Она махнула рукой куда-то влево. – Обойди корпус. Он с той стороны сидит, малюет свою картину.

Мира кивнула.

Глава 25

С другой стороны здания почти не росли деревья, и маленький дворик был залит солнечным светом. Сергей сидел на низенькой складной табуретке. На нем были старые холщовые штаны, сплошь заляпанные краской, и такая же клетчатая рубаха. Перед табуретом стоял самодельный, сбитый из досок мольберт с укрепленным на нем холстом. Сергей что-то внимательно рассматривал на нем, время от времени