Правда о штрафбатах - 2 - В. Дайнес

Первый бой в штрафной роте помните?

Такое не забывается. В 1943-м готовилась большая операция по форсированию Вислы. Для проведения разведки боем было принято решение собрать усиленную роту в количестве двухсот человек, в том числе подключили и мой взвод. Штрафникам поставили задачу взять «языка». Саперы сняли мины, и после пятиминутной артподготовки мы пошли в бой. Страху, конечно, я натерпелся, но взял себя в руки и повел своих в атаку. Ворвались в окопы, давай бить немца, потом скрутили одного ефрейтора и, как планировали, — назад. Когда немцы немного опомнились, начали нас «поливать» со всех сторон, окружать. Пришлось идти напролом. Из двухсот бойцов в живых тогда осталось около сорока человек, и то калеченых да раненых. Мне просто повезло — до сих пор вот думаю, как можно было из такой бойни выйти живым и невредимым. А потом началось общее наступление: моя штрафная рота участвовала в освобождении Варшавы, Берлина, на Эльбе мы встретились с американцами.

А как же НКВД?

Вообще-то нам запрещали встречаться с союзниками, но, как понимаете, от радости мы обо всем забыли. Обнимались с ними, фотографировались на память. Я встретил одного американца, который хорошо говорил по-русски. Выяснилось, что во время революции его богатый отец иммигрировал с Украины в США. Он сказал, чтобы я пришел утром за фотографией, но… Замполит уговорил не делать этого — и правильно. НКВД на следующий день начало вызывать всех, кто участвовал в «несанкционированной встрече с иностранцами».

Говорят, что штрафные роты воевали чуть ли не голыми руками. Как у вас было с оружием?

Нам выдавали автоматы и патронов не жалели. Говорили: «бери сколько унесешь». Кроме того, каждому полагались оборонительные фанаты «Ф-1» и наступательные «РГД-33». В бою вооружались сами. У немцев тогда появились фаустпатроны. Я учил своих подчиненных стрелять из них, но они боялись обжечься. Приходилось самому. Штрафников не обижали, понимали, что не жильцы. Кормили тоже хорошо. Кухня находилась на самообеспечении: то свинью возьмем у местных и забьем, то корову. Одевали штрафников не хуже, чем остальных. Я четыре раза получал пополнение. Помню, однажды поехал за новой партией штрафников, так их в вагонах привезли в нижнем белье. Мы прямо тут же их одели, выдали оружие, поставили по росту и «на глаз» назначили командиров и помощников командиров взводов.

Говорят, что фашисты панически боялись штрафников?

Терять нам было нечего, поэтому воевали они отчаянно, как черти. Поднимались в атаку по первой команде, и не было такого, чтобы сдрейфили, попятились назад без приказа. Однажды не встали, но тогда по нам бил пулемет так, что головы не поднимешь. Самоходка шарахнула по этой цели, и мы, грянув «ура!», снова пошли в наступление.

«За Сталина!», наверное, не кричали?

Кто орал «за Родину!», а кто с матом — всякое было. Сейчас некоторые говорят, что штрафники беспредельничали. Не было у нас такого: они свято верили, что воюют за родную страну, за нашу общую победу. Я видел слезы на глазах и знаю, что они искренне чувствовали вину перед Родиной и хотели реабилитироваться любой ценой.

У вас были любимчики?

Мой ординарец — хороший был парень, мы его из плена освободили. Предложил ему остаться в штрафной роте. Молодой он был, отчаянный. Берег я его, да, видно, не уберег. Смотрю как-то в окно разрушенного дома, а оттуда блески. Предупредил ординарца, что снайпер там, а он махнул рукой и выглянул. По глупости погиб мальчишка.

Командиров в штрафбатах называли «штрафбатями»?

Еще «Ваньками взводными» звали. Я был младшим лейтенантом, а меня называли просто — лейтенант. Так быстрее, а на войне нет времени звания выговаривать. В шутку меня называли заговоренным. Ведь столько гибло молодых лейтенантов, а мне постоянно везло. Только шинель прострелили и брюки, когда в Потсдаме через дорогу пробегал за подмогой к танкистам. Моя рота была первой, вступившей в этот красивейший город: вокруг Потсдама несколько озер, и нам приказали форсировать их на самоходках-амфибиях. Много тогда наших погибло. За каждый дом с фрицами бились: они на одном этаже сидят, а мы на другом, переночевали — и давай снова перестреливаться…

Были случаи дезертирства или другие ситуации, когда вам приходилось писать штрафникам плохие характеристики?

На нашем участке фронта война закончилась 7 мая 1945 года, поэтому последний набор штрафников участие в боях не принимал. Нам дали приказ огораживать государственную границу. Но в Берлин мою роту не пустили: местные жители запаниковали и, опасаясь издевательств и мародерства, ушли к американцам. Чтобы не подогревать ситуацию, командование решило разместить штрафников в лесах. Двенадцать человек плохо себя вели — водку и спирт пили, — и я их повез в тюрьму в Берлин. По дороге они спокойно могли убить меня, но ведь не тронули! Сдал их, вернулся обратно в часть, а там уже узнал, что моих нарушителей, оказывается, отпустили по амнистии. Получилось, что они домой вперед меня уехали. И письма пишут, проходимцы, мол, спасибо, лейтенант, за все хорошее.

Победу встретили в Берлине?

Этот день я никогда не забуду — незнакомые люди обнимались, смеялись и плакали. От вспышек ракет небо горело разноцветными огнями, и мы радовались, как дети. Я был счастлив вдвойне, потому что накануне нашел отца. Получил из дома письмо, в котором мать писала, что на него пришла похоронка. Уже вторая за войну. Я начал наводить справки и получил ответ из госпиталя города Лодзь. Написали, что у них есть человек по такой фамилии. Приехал в госпиталь, и как камень с души упал. Смотрю на отца, а он меня не узнает. Конечно, когда он уходил, я мальчишкой сопливым был, а тут перед ним стоит офицер, вся грудь в орденах и медалях. Обнялись, поцеловались. Я у него три дня в палате прожил. Главврач хороший попался — спирт нам принес. Как потом выяснилось, мы с отцом вместе Одер форсировали, стояли на одном мосту, да как-то разминулись. Вот она какая, война, даже по мелочам жестокая!

…Николай Иванович Смирнов родился в селе Контошино Косихи некого района 2 декабря 1924 года. В армию был призван в конце 1942 года. Войну закончил в должности командира роты в звании старшего лейтенанта, кавалером орденов Отечественной войны I и II степени, ордена Александра Невского. Награжден медалями «За освобождение Варшавы», «За освобождение Берлина», «За победу над Германией» и другими…

Алтайская правда. 2004. 17 сентября

Рискин В

РАССТРЕЛЯТЬ И СПИСАТЬ НА БОЕВЫЕ ПОТЕРИ

Штрафникам надо было искупить вину кровью. Или погибнуть.

Кыштымский житель Степан Алексеевич Юдин — не кинокритик, но к его мнению о сериале «Штрафбат» стоит прислушаться: на фронте он командовал штрафным взводом.

Войну начинал на Калининском фронте. После освобождения Харькова 18-й резервный офицерский полк отправили на передышку в небольшую деревушку. И вдруг команда: «Командирам взводов построиться!» К лейтенантскому строю вышел человек и указал пальцем на двоих — старлея с кавалерийскими погонами и Юдина.

Так Юдин оказался во главе взвода в семьдесят штрафников, осужденных военным трибуналом.

В знакомстве с подчиненными вместе с ним участвовал и уполномоченный Смерш.

— Он к ним по-хитрому в душу влезал, — рассказывает Юдин. — С каждым беседовал о прошлой жизни, о семье, а потом предлагал: ты, мол, за Васей присматривай — он ненадежный. А Васе про Петю нашептывал. Мне же прямо приказывал докладывать о настроениях и подписывать докладные псевдонимом Степанов. Про одного я доложил. Фамилию помню — Белов. Из Смоленской области. Был в оккупации. Так он всем рассказывал, как его немцы кормили, на машине катали. Пришлось написать. Приехали, забрали, и больше я о нем не слышал.

Память на фамилии у Степана Алексеевича замечательная. Помнит многих: помкомвзвода у Юдина был старший лейтенант Фролов, осужденный трибуналом за изнасилование, совершенное в освобожденной деревне. Во втором пополнении прибыли капитан Карпечин и майор Глушков. До штрафвзвода первый командовал автобатальоном, а второй был там же начальником штаба. Оба попались на продаже колхозу трофейной машины. А трое других своровали свинью из генеральского свинарника. Приговор трибунала — по десять лет лишения свободы с трехмесячным отбыванием наказания в штрафных ротах.

— Опять неправильно в фильме показано, что штрафники годами воевали, — вставляет очередное замечание Степан Алексеевич. — Больше трех месяцев никто не держался. В течение этого времени надо было искупить свою вину кровью или погибнуть. После ранения их передавали в линейную дивизию, но званий не возвращали. Однако чаще погибали. При прорыве обороны оставалась треть личного состава. И снова скажу об этой картине: не было такого, чтобы гнали на минное поле. Прежде чем прорвать оборону, саперы обязательно делали проходы, которые размечали белыми флажками.