Тень среди лета - Дэниэл Абрахам

Ночью Ота спал плохо и проснулся не отдохнувшим. Теперь он быстро шел по улицам, а послеполуденное солнце давило на спину так, что пот лился ручьем.

Лиат он увидел еще издали, перед Домом Вилсина, и узнал по силуэту, прочел изможденность в ссутулившихся плечах. На ней было траурное облачение. То ли это платье, в котором она вела церемонию, или новое, по случаю свежего горя, он не знал. Увидев его, Лиат пошла навстречу. Ее глаза потухли, лицо побледнело, в губах не было ни кровинки. Она без слов упала к нему на грудь. Со стороны, конечно, это смотрелось странно – не подобало грузчику обнимать распорядительницу, прижимаясь ко лбу щекой, да еще посреди улицы. Да и сомнительное удовольствие в такую жару. Лиат же так крепко стиснула его, что он почувствовал, как тяжело она дышит.

– Что случилось, любимая?

Лиат только покачала головой. Ота погладил ее распущенные волосы и стал ждать. Наконец она, судорожно вздохнув, разжала объятия, только руку не отпустила. Да он и не стал отбирать.

– Идем ко мне, – сказала Лиат. – Там можно поговорить.

В Доме Вилсинов царило уныние. Люди спешили по делам, словно ничего не произошло, но всеобщее напряжение давало о себе знать. Лиат молча провела Оту к себе, толкнула дверь комнаты и затащила в полутьму. На кровати лежал кто-то худой и очень знакомый, в коричневом платье. При виде вошедших он сел и протер глаза.

– Ота-кво? – спросонья проговорил Маати.

– Он пришел сегодня утром, тебя разыскивал, – пояснила Лиат, отпустив наконец руку Оты и сев за стол. – По-моему, он ничего не ел и не пил с самой церемонии. Я привела его сюда, дала яблоко и воды, положила спать и послала гонца к Мухатии-тя.

– Прости, – сказал Маати. – Я не знал, где тебя искать, и решил, что Лиат-тя…

– Нет, ты хорошо придумал, – уверил его Ота. – Как видишь, я здесь. Так что же случилось?

Маати потупился, за него начала Лиат. Ее тон был суров, как камень, и столь же безрадостно сер. Она вполголоса рассказала, как все было: как переводчик Ошай, действуя по указке андата, провел ее, а поплатились Мадж и ее ребенок. Маати продолжил рассказ: поэт занемог, почти не ест, не пьет и лежит, не вставая. А рассерженный хай запер Бессемянного в ящик.

Ота выслушивал подробность за подробностью, жалобу за жалобой, и на сердце у него становилось все тяжелее. Лиат прятала глаза, и ему захотелось побыть с ней наедине, обнять ее, а Маати мешал. «Хотя ему и уйти-то некуда, – спохватился Ота. – Нет, так правильнее всего». Маати договорил и затих. Ота понял, что тот от него чего-то ждет. Какого-то решения.

– Значит, он сознался, – задумчиво проговорил Ота. – Бессемянный. Перед хаем.

Маати ответил утвердительной позой.

– Почему? Не мог же он подумать, что сломит этим дух Хешая-кво? Что сумеет освободиться?

– Конечно, мог! – отрезала Лиат. Маати не стал спешить с утверждениями и после некоторого раздумья покачал головой.

– Бессемянный ненавидит Хешая, – сказал он. – Всему виной ошибка в поэме. Или не ошибка, а скорее неотъемлемая часть. Андат наверняка знал, как навредить Хешаю, потому и затеял скорбный торг.

– Хешаю? – вскричала Лиат. – Навредить Хешаю? А как же Мадж? Уж она-то ничем не заслужила этого горя! Ничем!

– Бессемянному… это было неважно, – сказал Маати.

– И что же, Хешай его развоплотит? – спросил Ота. – План удался?

Маати изобразил позу, говорящую, что он ничего не знает и ему очень жаль.

– Он совсем плох. И я не знаю, как на нем скажется заточение Бессемянного…

– Да кому какое дело? – бросила Лиат. В ее тоне звучала горечь. – Какая разница, страдает Хешай или нет? Да хотя бы и страдал! Ведь следить за андатом – его работа. Если он только и делает, что пьет и шляется по веселым домам, туда ему и дорога! И судить надо его!

– Дело не в этом, милая, – сказал Ота, глядя по-прежнему на Маати.

– Нет, в этом, – стояла на своем Лиат.

– Когда поэт стареет и умирает или кончает самоубийством, андат освобождается. Если только…

– Я еще не готов, – сказал Маати. – По правде говоря, я и живу-то здесь совсем недавно. Ученик поэта должен годами состоять при учителе, прежде чем пытаться принять его бремя. И даже тогда не всякий бывает на это способен. Может, я вообще не смогу удержать его.

– А ты попробуешь?

Маати ответил не сразу и еле слышно.

– Если я провалюсь, расплата будет суровой.

– А что за расплата? – спросила Лиат.

– Не знаю. Смотря чего потребует андат. Единственный способ выяснить – потерпеть неудачу. Скорее всего, платить придется своей жизнью. Но… я могу попробовать. Если больше будет некому.

– Это же безумие, – произнесла Лиат, оглядываясь на Оту в поисках поддержки. – Так нельзя! Все равно, что просить человека спрыгнуть с крыши – вдруг полетит!

– Выбора не остается. Успешные воплощения случаются редко. И пробуют-то немногие. Бессемянного просто некем будет заменить, а если будет, неизвестно, насколько это поможет торговле хлопком, – сказал Маати. Вид у него был бледный и нездоровый. – Если некому будет занять место поэта, долг обяжет меня…

– Вовсе не обязательно. Если посчастливится, до этого не дойдет, – перебил его Ота. – Может, найдется другой поэт, более пригодный для такой задачи. Или другой андат, который сможет взять на себя роль Бессемянного, если…

– Можно связаться с даем-кво, – вмешалась Лиат. – Он наверняка найдет выход.

– Я не могу поехать, – ответил Маати. – Не бросать же Хешая-кво одного.

– Напиши ему, – предложила Лиат. – Пошли гонца.

– Справишься? – спросил Ота. – Расскажи ему обо всем: о скорбном торге, о Бессемянном, о приговоре хая. О том, чего опасаешься. И так далее.

Маати кивнул.

– Скоро? – спросил Ота.

– Могу к завтрашнему утру.

Ота зажмурился. Тяжелое предчувствие сжало внутренности, руки задрожали, словно он вот-вот ударит или примет удар. Кому-то придется доставить письмо, но не Маати. Значит, поедет он. Ответ лежал перед ним, как давно принятое решение.

Перед ним всплыло лицо Тахи-кво, а с ним вместе – память о школе, ее холодных, унизительных днях и ночах, пустоте и жестокости, кратком, но запомнившемся чувстве успеха. В нем снова закипела ярость, будто все это время она тихо копилась, а сейчас полезла через край. Кому-то нужно отправиться к даю-кво, и он, Ота, готов к новой встрече с ним.

– Приноси письмо сюда, в комнату Лиат. В эту пору всегда уходят корабли до Ялакета. Думаю, где-нибудь да найдется лишняя койка.

– Никуда ты не поедешь! – отрезала Лиат. – Нельзя. У тебя договор…

Ота открыл дверь и отошел в сторону, провожая Маати позой признательности и обещания.

– Ты уверен? – спросил Маати.

Ота кивнул и отвернулся. Они с Лиат остались наедине. Комната снова погрузилась в полумрак.