Королевство белок - Наталья Михайлова

— Неужели Вседержитель позволяет тебе это делать?! — воскликнула Ирица.

— А кто его спросит? — ухмыльнулся князь Тьмы.

— Почему Вседержитель не взял Зорана к себе? — в отчаянии продолжала лесовица. — Хассем говорит, что Он любит добрых. Зоран был добрый человек.

— Отец-Вседержитель тоже не прост, — весело отвечал князь Тьмы. — Ему не добрых нужно, а верных. Поклонялся ли Зоран Вседержителю? — и по недоумевающим глазам лесовицы понял ответ.

— Ну вот… Так что ему делать у подножия Престола? Они с Вседержителем не нужны друг другу.

Ирица с ужасом смотрела в бездонные глаза Князя Тьмы. Из них глядела пустота.

Лесовица отступила и прижалась спиной к стволу сливы, словно стремясь уйти в него. Ей хотелось снова раствориться, не думать, не осознавать себя, не быть. «Я если и погибну, то снова появлюсь на своей поляне в лесу, и так может быть много, много раз. Я буду жить, пока живет этот мир. А Берест навсегда попадет к нему, как Зоран?»

— Нет! — отчаянно крикнула Ирица. — Вы оба Чужие — и ты и Вседержитель! Лучше бы вас не было!

Лодия была девушка лет двадцати, с темно-рыжими волосами и серыми глазами. В Доме Воспитания она выбрала путь служительницы Князя и посвятила жизнь лекарскому искусству. Наставник Мирт взял ее в ученицы и часто давал понять, что ценит ее вдумчивость и ум. Весь конец осени шли дожди. Лодия ходила по баракам рабов, принимала роды, вправляла вывихи, лечила воспаления. Волосы у нее мокли под дождем, а ноги часто вязли в грязи. Рабы в бараках провожали ее тупыми, бессмысленными взглядами.

«Это — служение, — думала Лодия. — Это — ради Него, как воины совершают подвиги на арене».

На днях наставник позвал ее к себе.

— У меня есть к тебе особое поручение, девочка. Старайся.

Лодия молча поклонилась. Особое? Неужели Мирт, избранник Князя, считает, что для нее настало время совершить что-то особенное?

Мирт дал ученице ключ от комнаты в дальнем крыле замка. Объяснил, что ей нужно будет иногда заходить к больному. Лодия ни о чем не спрашивала. Наставник рассказал бы сам, если бы считал нужным позволить ей знать больше.

Она прошла по длинному коридору, вставила ключ к щелку замка. Дверь тихо скрипнула. Темноволосый парень сидел за столом. Лодия удивилась, что не знает его. Кажется, он недавно покинул Дом Воспитания, и она должна была его помнить: с виду он не старше ее самой.

Юноша даже не повернул голову на скрип двери. Остекленевшим, бессмысленным взглядом смотрел на свечу на столе. Свеча не горела.

Такие взгляды Лодия в избытке видела у рабов, но правильные черты лица выдавали в незнакомце высшего. Ладонь безжизненно лежала на открытой книге. Лодия подошла и взяла юношу за руку. Рука была холодной и висела вяло, как плеть. Пульс бился еле-еле. Юноша медленно перевел взгляд на целительницу. Под глазами — синие круги. «Сердце», — привычно заключила Лодия. Она села за стол, зажгла свечу. Разглядела следы укусов у него на нижней губе: значит, его преследуют тоска и страхи… В комнате сильно пахло какими-то благовониями. Лодия встала, чтобы открыть окно. Оно было забрано решеткой. Только тут Лодия поняла, кто перед ней. Раб из падшего мира! Лодия вспомнила, наставник Мирт тоже о нем говорил.

Князь будто бы пожелал проверить, возможно ли вложить в сердце этого чужака высшую природу? Может быть, собственная природа этого падшего все же не вызовет отторжения высшей сущности?… «Но, судя по всему, вызвала», — подумала Лодия.

С собой у нее был в сумке укрепляющий отвар, но нужна была чашка. «Неужели у него тут совсем ничего нет?». Лодия осмотрелась. Запах благовоний казался ей знакомым. Девушка поняла: харас. Дым этой травы приводит служителей и воинов Князя в восторженное состояние во время размышлений о смысле собственной жизни. Харас жгли в курительницах. Для своих слуг Князь должен быть мировой осью, вершиной и основой их бытия. Дым из курительниц помогает достичь этого ощущения. Значит, в комнате у раба все время жгли харас… Тогда понятно, почему у него плохо с сердцем и остекленел взгляд.

Энкино чудилось, что комната медленно поворачивается вокруг него. Он опустил голову на стол, на сложенные перед собой руки. Он уже не помнил, что кто-то вошел.

Лодия подержала его за плечи, заставила поднять голову и поднесла к губам свою флягу с отваром. Энкино, ощутив на пересохших губах горький, сильный, незнакомый вкус, почти пришел в себя. Он тревожно спросил, отстраняясь:

— Кто ты? Опять?..

— Нет, я здесь первый раз, — ответила Лодия.

Она огляделась. В комнате не было кровати, а была плетеная из соломы циновка на полу с брошенным поверх одеялом, ничуть не смятым. «Он ни разу не ложился», — поняла Лодия.

— Пойдем, тебе надо лечь. Держись за меня.

— Мне ничего не надо, — тихо, но внятно сказал Энкино. — Я же все понимаю. Мне дали увидеть, что я сам — ничто и спасти себя не могу. А теперь я должен понять, что спасение может прийти только от вас и от вашего Князя?

Видя, что он не слушает ее, Лодия силой заставила его подняться. Энкино не сопротивлялся: он почти не понимал, что с ним делают. Когда она уложила его на циновку, он сразу закрыл глаза.

— Я еще послушаю сердце, — сказала Лодия, приподняв рубаху у него на груди и доставая деревянную трубку с расширяющейся на концах воронкой.

Энкино не шевельнулся.

Сердце пропускало удары. Лодия перевела взгляд на лицо Энкино.

— Когда-нибудь раньше с тобой так уже было?

Он не ответил и, кажется, ее слова скользнули мимо его сознания.

Лодия наклонилась. Она верно определила и болезнь сердца, и то, что состояние больного было отягчено глубоким душевным угнетением.

— Что с тобой делали? — мягко спросила она.

— Один раз отвели к кому-то в синем. Как у тебя. (Энкино скользнул взглядом по синей хламиде целительницы, надетой поверх серого платья из тонкой шерсти. Лодия слегка подняла брови. Она догадалась, что это Мирт). Он говорил, что я должен понять истину. Это же чепуха! — неожиданно воскликнул он и вдруг приподнялся. — Истину не познают… через пытки.

Девушка придержала его:

— Хочешь сесть?

Она слегка нахмурилась, обдумывая его слова.

— А что с тобой еще происходит?

— Сколько прошло времени? Я здесь давно? — Энкино снова лег, ощутив такой приступ слабости, что закрыл глаза.

Его долго держали запертым в этой комнате, часто не приносили даже воды. Энкино яснее всего помнил первый раз, когда комната стала медленно наполняться дымом. Сперва это был только странный, пряный запах, только потом он разглядел сизые струи, больше всего вокруг воздуховода в потолке. «Зачем? Зачем?!» — думал Энкино, хватаясь за край стола, чтобы не упасть. В глазах темнело. Но страшнее всего было, когда он стал понимать, зачем. Чтобы он видел: спасти его может только Князь, его милость. «Зачем ему это? Через страдание он хочет привести к истине… Зачем?!»