«Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг. - Алексей Тепляков

На суде обвинение фактически развалилось — основная часть подсудимых отказалась от показаний, приведя десятки фактов издевательств и принуждение. Признания у большинства вымотались голодом, холодом, шантажом, арестами родных, избиениями; били и сексотов. Незнамов заявил о держании в так называемой «тёмной» — «доведённый до крайности, подписывал свои показания не читая». Аналогично добились оговора и от Базарова. В протоколах допросов обвиняемых чередой идут факты вроде: «держали несколько дней в тёмной голым и голодным», «бил меня следователь Рабинович», «Крумин в ГПУ колол мне глаза пальцами»… Как показал М.А. Суржиков, уполномоченный секретного отделения Омгуботдела ГПУ 3.И. Рабинович ударил его пресс-папье «и рассёк лицо, после этого принесли телефонный аппарат, привязали провод к пальцу… стали крутить». Помимо начальника секретного отделения Новониколаевского губотдела ВЧК К.Я. Крумина, среди других активных следователей были руководящие работники полпредства М.Т. Ошмарин. В.Д. Кевейша, а также Н.В. Волоков и П.М. Кузьмин; курировал следствие сам Павлуновский.

На процессе оказались расшифрованы агенты ЧК-ГПУ Феокритов, который вербовал в «организацию» разных лиц и в Омске, и Новониколаевске, а также Н.А. Гуров, Избож, А, Окулич, агроном Н.И. Сакша, Л.А. Семёнова (Баратова), Чижевский. Многие сексоты были осуждены. Одним из основных свидетелей обвинения стал 19-летний Г.Г. Бутанов («Жорж»), активную роль сыграли 19-летний С.С. Иванов-Боярский, М.С. Гаркуш, С.И. Дудим, В.А. Колпаков, В.В. Малиновский, А.М. Михалевский, Г.Я. Оводов, сексоты Каинского политбюро Новониколаевской губчека М.А. Матюшкин с А.Н. Оземковским и другие[297].

Никаких реальных действий со стороны «организации» зафиксировано не было, в связи с чем утверждение современных исследователей А.А. Папчинского и М.А. Тумшиса о неких «остатках вооружённых банд, скрывавшихся в тайге после ликвидации так называемой «базаровско-незнамовской авантюры», выглядит отражением чекистской версии. 20 чел. суду пришлось освободить, а 12 — амнистировать. 30 чел. получили от года до 10 за укрывательство и недонесение. Судьи дали высшую меру 33 «заговорщикам», из которых власти утвердили расстрел 22 чел., в том числе многих сексотов; их казнили 28 июля 1923 г.[298].

Несмотря на сомнительность результата с заговором Базарова и Незнамова, чекисты не жалели усилий для вскрытия всё новых «организаций». В сентябре 1923 г. начальник отделения КРО полпредства Г.И. Валейко сообщал прокуратуре, что в мае в Томске арестовали А.Н. Молчанова — бывшего колчаковского чиновника — «при личном обыске которого был обнаружен явочный знак контрреволюционной организации, разрабатываемой ПП ГПУ по Сибири с января… Показаниями Молчанова были установлены и — арестованы имевшие с ним связь Елин, Петров, Кутолин и Шмурыгин, при обыске квартир которых также были обнаружены тождественные явочные знаки…». Валейко писал, что следователям тем не менее «ничего конкретного установить не удалось, все обвиняемые упорно отрицают свою виновность. Поступившими дополнительными материалами удалось выяснить, что указанная выше контрреволюционная организация имеет широкие разветвления не только в Сибири, но и связь с Дальним Востоком и другими, вне Сибири, губерниями СССР. В связи с этим разработка приняла затяжной характер и к настоящему времени находится в своей первичной стадии…». Валейко требовал заключить всех пятерых «заговорщиков» на три года в концлагерь.

Томские чекисты тоже имели особую «тёмную» комнату для упорных; по сведениям Молчанова, прошедший через неё арестант Ф.М. Самойлов «впал в нервное состояние» и после освобождения покончил с собой. Что касается пресловутых «явочных» знаков, то Молчанов писал, что в его бумаги был подброшен кусочек туши, с помощью которого и получились некие точки в коммерческом письме английской фирмы из Харбина, но ни он, ни замначальника губотдела ГПУ М.М. Чунтонов «не могли прочесть одну цифру на плане в Томске, а по приезде в Новониколаевск на плане кто-то пометил цифру карандашом». Томским и новониколаевским чекистам не удалось доказать вину А.Н. Молчанова, А.И. Кутолина, М.П. Петрова, Е.Д. Елина и Б.Е. Шмурыгина. В ноябре 1923 г., выполняя распоряжение Лубянки, Валейко подписал распоряжение об освобождении всех «заговорщиков»[299].

Постоянной мишенью чекистов были эсеры, которых арестовывали как в период больших политических кампаний (вроде столичного процесса над эсеровскими лидерами летом 1922 г., когда во всех крупных городах Сибири были арестованы многие десятки эсеров, что привело к полному прекращению их подпольной организованной работы), так и в постоянных попытках связать с заговорщицкой деятельностью. От эсеров требовали убедительных подтверждений лояльности: так, видного эсера Н.М. Любимова, вступившего в РКП(б) заставили сотрудничать с ГПУ. В составе Всесибирского бюро бывших эсеров, организованного чекистами в январе 1923 г. для окончательного разложения ПСР, был агент Омского ГПУ С.И. Богомолов. Отказавшихся «разоружаться» подвергали репрессиям.

Ещё в начале 1921 г. в Канск была сослана большая группа эсеров-максималистов. Согласно чекистским сводкам, они распространяли листовки, приняли активное участие в районном съезде учителей и выборах членов волостного правления. Опасаясь эсеровского влияния на местных жителей, власти арестовали 27 максималистов и некоторых из них затем выслали за пределы Енисейской губернии. Но, как потом выяснилось, в среду ссыльных чекисты внедрили провокатора, который давал в ЧК ложные донесения с преувеличением масштабов эсеровской деятельности.

В сентябре 1923 г. томские чекисты попытались сфабриковать дело на ссыльного Я.П. Волк-Штоцкого, обвинив его в создании повстанческой эсеровской организации и шпионаже в пользу Польши. Получив материалы, оперативник Секретного отдела полпредства ГПУ Я.М. Краузе заключил, что они «не могут служить для передачи его суду, а устанавливают: что Волк-Штоцкий, находясь на свободе, всегда будет проводить свои контрреволюционные антисоветские намерения…». Чекист предложил ссыльного как «крайне опасного элемента» заключить в Соловецкий концлагерь.

В 1922 г. чекисты Новониколаевска арестовали нескольких сионистов, но вскоре были вынуждены отпустить их из-за незначительности обвинительных материалов, ибо после 1919 г. организованная деятельность сионистов в городе почти прекратилась[300].

Не удалось сфабриковать открытый политический процесс Новониколаевскому губотделу ОГПУ и после ареста местных социал-демократов. Весной 1923 г. в производство губсуда из ГПУ было передано дело по обвинению меньшевиков в распространении контрреволюционной литературы. Но суд оказался в неловком положении, ибо в деле напрочь отсутствовали серьёзные улики, а один из подозреваемых сообщил следствию, что найденную у него литературу он получил от коммуниста, о чём собирался во всеуслышание заявить на процессе. С точки зрения судебных властей, дело во время открытых слушаний могло принять «нежелательный оборот». Опасаясь возможного судебного конфуза и раскрытия провокационных методов чекистской работы, президиум губкома РКП(б) своей властью постановил дело в суд не передавать, а ограничиться административной высылкой арестованных меньшевиков.

Попытки фабриковать дела на представителей антисоветских партий предпринимались и позднее: так, в октябре 1925 г. в Красноярске арестовали шестерых эсеров, хотя упоминавшуюся в агентурных сводках крамольную литературу чекистам при обысках обнаружить не удалось. Всем арестованным эсерам дали новые сроки ссылки. Тогда же красноярскими чекистами были произведены аресты и обыски среди «сочувствующей ссыльным эсерам» молодёжи; часть арестованных была сослана. В декабре 1925 г. за создание «антисоветской организации» арестовали 9 сионистов, отбывавших ссылку в Нарыме. Часть из них во внесудебном порядке была заключена в тюрьму, остальным продлили ссылку.

О характерной для высокопоставленных чекистов мании везде видеть заговоры говорит выступление Б.А. Бака, председательствовавшего на 4-й губернской конференции уездных уполномоченных Новониколаевского губотдела ОГПУ 5–6 мая 1924 г. Бак отметил, что в центре внимания врагов советской власти — деревня и армия. Главную опасность для деревни представляли оживление кулачества и его смычка с середняками против бедняцкой части, а также рост активности середняков, стремящихся создавать свои политические структуры: крестьянские союзы и «самостоятельную крестьянскую кооперацию». В армии были замечены многочисленные группировки офицеров, которые старались потеснить выдвинутых гражданской войной краскомов. Бак отметил, что старые военспецы за годы войны успели тесно связаться с красноармейской массой и в силу этого потенциально способны стать проводниками таинственного «бонапартистского "демократизма" — фашизма в армии». Между тем подобную информацию сибирских чекистов Дзержинский считал образцовой. Так, 7 мая 1924 г. председатель ОГПУ направил в ЦК РКП(б) доклад о положении на селе и в армии, базирующийся именно на информации Павлуновского, и предложил на его основе подготовить директивы ЦК местным парторганизациям.