Исповедь бандерши. 100 оттенков любви за деньги - Рената Башарова

Я не знаю, что на меня нашло в тот момент, когда я приняла решение продать квартиру. Первое, мне противен стал Коля, хозяйничающий тут, как бы осквернявший своим присутствием мою прошлую жизнь и бывшую, такую сильную, любовь. Второе, вдобавок ко всем злоключениям, я оказалась беременна… К тому же на большом сроке уже, когда обычный аборт врачи делать не берутся! «Заливку» делать — банально нет денег, не говоря уже о моральной стороне. А это ведь тоже кем нужно быть, чтоб живого ребенка сжечь в себе солью? Брр…

Я решила тогда для себя, что это знак, мне нужно во что бы то ни стало сделать что-то хорошее для Аришки. И пусть этим хорошим будет родной человек, брат или сестричка. Ведь так плохо быть одной на свете, я ведь это прекрасно знаю. Тем паче, Ромина пассия тоже оказалась беременна, как сообщила мне Вандышева.

Умерла бабушка, моя любимая бабушка Дуся, вырастившая меня. Но этого и стоило ожидать, девяносто два года было старушке. И одной вещи никогда не прощу я себе.

Перед самой смертью, почувствовав наверное, она попросила мать позвонить мне, хотя жили мы в соседних подъездах. И в трубку я услышала: «Юляня, скорей приходи и купи мне крестик и тапочки». Разобрать, что она говорит, только я могла, после второго удара она стала путать местами слоги. Даже мать не понимала, а я почему-то понимала все, наверное, слышала ее сердцем! Я же, пообещав, что вечером забегу, положила трубку. На вопрос матери, что она говорила, я отмахнулась, соврав, что не поняла… Вечером я не зашла, где-то закрутилась. А на следующий день бабушки не стало… А я так и не принесла ей крестик и тапочки…

Но вернемся к тому, что в недобрый час я решила продать квартиру. Словно какая-то сила толкала и толкала меня делать откровенные глупости. Тем более, что жить с Колей в дальнейшем я не предполагала… Я оправдывала себя тем, что продать ее нужно именно сейчас, пока цены на пике, потом неминуемо должен последовать обвал цен… Вот тогда я и куплю себе или две, или одну, но большей площади. Ведь с двумя детьми в однушке…

Продала я ее просто каким-то чудом, причем по очень приличной цене. А чудом, это потому, что в квартире была прописана Арина, и, чтоб получить разрешение у опекунского совета на продажу жилплощади, в которой проживает несовершеннолетний, я должна была предоставить доказательства того, что пропишу ребенка в лучшие условия. В итоге Ариша и я прописались у Аветянов, а квартира пущена «с молотка».

Свою красивую резную мебель я вынесла к матери, в маленькую спальню. Там же поселились и мы с Колей. В руинах, среди кучи тюков и коробок, мебели, занимавшей треть комнаты, мы и угнездились.

Нужно сказать, что к этому моменту у меня совсем пропал вкус к жизни, и я себя бесконечно кусала и винила в душе за все происходящее со мной. От бесконечного безденежья вид я имела отнюдь не цветущий. Живот рос. А муженек опять присел на наркоту. Дошло до того, что я машинально прятала ценные вещи, зная, что он должен прийти домой. А из ценных вещей у меня осталась мобилка и фотоаппарат. Золото он все вынес, проиграл в автоматы.

Мать нашему подселению была не рада чрезвычайно. А я, беспомощная от того, что у меня был семимесячный срок беременности, лишь чувствовала тупое отчаяние. Недовольство матери можно было понять, Коля частенько затевал жуткие наркоманские скандалы, денег почти не приносил, мы все дружно проедали копеечные алименты (на которые лишь пару раз в магазин сходить можно было) и материну пенсию. Она через слово попрекала меня тем, что я продала квартиру, связалась с уродом моральным. Мои доводы насчет того, что я не в состоянии оплачивать коммунальные услуги и то, что через каких-то полгода-год упадут цены, и я, наконец, смогу расширить жилплощадь, она не слышала. Все пилила и пилила, доводя меня до исступления. Я ведь и сама мучались от того, что все так выходит! И сама прекрасно знала!

Именно поэтому я и не выгоняла Колю. Не поверите, но он хоть как-то защищал меня от ее нападок! В общем, запуталась я так, что сама не понимала что творю. И она таки допекла меня своими бесконечными скандалами и требованиями, чтоб я куда-нибудь съехала. Она раз в неделю повадилась бегать к участковому, жаловалась и на меня, и на Колю, опозорила перед всеми соседями, что на улицу стыдно было выйти…

Покупать опять однокомнатную — это шило на мыло менять, и я решила купить недостроенный дом… Прикинув, если половину имеющейся суммы я потрачу на «коробку», остальной половины должно хватить на достройку… Все я правильно рассчитала, не внесла в смету лишь одно — Колю и наркотики…

«Коробку купила», и мы рьяно занялись стройкой. Описывать, каким это оказалось ужасом, мне и по сей день жутко. Коля хватался за все подряд, ничего не доделывая, брал деньги на покупку стройматериалов и пропадал, являясь через сутки без денег и без мобилки… Тогда я его выгоняла, а через недельку-другую опять пускала назад, устав отбиваться от нападок старой фурии. С ним я хоть была не так одинока, что ли…

Рассказывать можно долго, но стоит ли? Ничего особо примечательного нет, сплошная череда неприятностей, бесконечные убытки и нервотрепка, и что самое главное — постоянное ощущение безысходности. А уж о чувстве собственного достоинства я вообще молчу. Его у жены наркомана не остается вовсе. Вот что такое жизнь с наркоманом!

А как я плакала, лежа в роддоме. Родила девочку, в эту же ночь Колюня прибежал с цветами и убежал, сказав, что его ждут строители… А следующей ночью, накануне выписки, позвонила его мама и встревоженным голосом сообщила, что Коли нет, телефон отключен. А мне в восемь утра выписываться. Как же я рыдала! Я не могла остановиться часа три подряд, просто припадок какой-то случился. На меня недоуменно смотрели соседки по палате, мне было и стыдно, но и сдержать я себя не могла. Так я не плакала никогда в жизни, и надеюсь, никогда больше не придется… Наутро глаза отекли так, что морда стала похожа на жопу! Как ни странно, утром новоиспеченный папаша явился за нами, привез мать и Арину. А на выходе, когда предложили сделать памятную съемку, оказалось, что у него нет с собой ни копейки! Даже на фото нет! Может, это и к лучшему, думала я, потому что лицо было катастрофически распухшее…

Вспоминать жутко и противно. Я чувствовала себя настолько унизительно нищей, что мне абсолютно не хотелось выходить на улицу. Мне казалось, все вокруг знают, как я до этого жила и во что теперь превратилась моя жизнь. Если я и выходила, то старалась не смотреть вокруг, чтоб, не дай бог, никого не встретить и чтоб, не дай бог, никто не спросил: как дела? А если я все же на кого-то случайно натыкалась, я пробегала пулей, на ходу сообщая, что некогда, опаздываю…

Дом так и не вышло достроить, потому ютились мы вчетвером в маленькой спальне. Кроватку детскую приткнуть было негде, поэтому спала маленькая Кристиночка на двух креслах, составленных вместе. Недостроенный дом, который я не имела возможности навещать, потихоньку разворовывал Коля. А когда я все-таки обнаруживала пропажу — то сенсорной печки, то стройматериалов, он разыгрывал целые пьесы, рвал на себе волосы, делал вид, что сейчас побежит в милицию писать заявление… И я ведь прекрасно понимала, кто вынес. Но сил и желания что-то доказывать совершенно не было…

А еще он повадился воровать у меня карточку, на которую государство переводило пособие на ребенка… И таких «а еще» было миллион, только сил справиться со всем этим совсем не осталось. Ребенок был еще совсем крошечный, пойти на работу, чтоб хоть как-то отвлечься, я не могла, потому что мать наотрез отказывалась сидеть с ребенком. О том, что свекровь поможет, можно было и не мечтать, они сами еле сводили концы с концами, ей нужно было работать…

Но были и радостные моменты. Аришка очень радовалась тому, что у нее есть сестренка. Она даже в роддом принесла конфеты и куклу и очень удивлялась, что девочка не хочет конфет! А когда ее развернули и уложили на кровать, она удивленно принялась разглядывать младенца. Тихонько потрогала крошечный носик, пощупала ушко, волосики.

— Мама, мама! — восхищалась она. — Это ж ежик, смотри! А это иголочки! — смеялась она, трогая маленькие торчащие волосики девочки.

Почти каждое утро я просыпалась от того, что Арина стоит надо мной и с замиранием сердца ждет, что я проснусь.

— Мама, спасибо тебе большое, что ты Ежика родила! — каждое утро благодарила она меня. — Такого ма-аленького, добренького!

Так к ней и приклеилось это забавное прозвище — Ежик. И в эти моменты я понимала, что несмотря ни на что поступила правильно.

Дом, естественно, никто не достроил. Я, сидя дома с грудным ребенком, могла только догадываться, чего ж еще не досчитаюсь, если приеду посмотреть. Поэтому ехать туда совершенно не хотелось. Я стала настолько равнодушная, мне, наоборот, почему-то хотелось взять и распродать все, совсем все, что напоминало мне о прежней жизни! Я продала за бесценок мебель, вместе с ней и латуневые статуэтки, подсвечники. Тогда мне ничего не было жалко!