Король зимы - Бернард Корнуэлл

Никто из нас не знал тогда, что мир, который принес в Британию Артур, он же и разрушит той же ночью.

А пока все шло своим чередом. За раздачей даров последовало пиршественное питье и пение. Мы смотрели фокусы, мы слушали королевского барда и, заглушая его, ревели собственные песни. Один из наших вопреки запрещению Артура затеял драку с повисским воином, а двух пьяных пришлось вытаскивать на улицу и обливать водой, и уже через полчаса они приятельски похлопывали друг друга по плечу и клялись в дружбе до гроба. Костры разгорелись и с нарастающим гулом выбрасывали пламя почти до потолка. Хмельное вино лилось рекой. Вдруг я заметил, что Артур пристально смотрит в дальний угол зала.

Я с любопытством проследил за его взглядом и увидел молодую женщину, такую высокую, что ее голова возвышалась над толпой. Она не отводила глаз и смотрела прямо и вызывающе. Если ты сможешь владеть мною, говорил этот взгляд, то способен и овладеть всем, что сулит нам этот жестокий мир. Она стояла, окруженная шотландскими борзыми, такая же поджарая, как они, стройная и стремительная, с таким же чутким заостренным носом. Ее зеленые глаза были словно прозрачные виноградины с твердыми косточками внутри. И лицо этой женщины, как и ее тело, было лишено мягкости, округлости. Вся она казалась созданием четко прочерченных линий. Скуластое лицо женщины было красивым именно этой четкостью и твердостью. Прямая, как копье, она поражала гордой осанкой, а каскад рыжих волос, обрамлявших лицо и смягчавших слишком жесткие черты, и переливчатый смех опутывали мужчин, как сеть-ловушка, затягивающая глупого лосося. С тех пор как мир вышел из младенчества, много прошло по земле красивых женщин и тысячи из них наверняка были прекраснее ее, но едва ли нашлась бы среди них столь незабываемая, как Гвиневера, старшая дочь Леодегана, короля-изгнанника из Хенис Вирена.

И было бы лучше, как говаривал Мерлин, чтобы ее утопили при рождении.

* * *

На следующий день королевский отряд выехал на оленью охоту. Борзые Гвиневеры затравили годовалого безрогого оленя, но, слыша безудержные похвалы Артура, можно было подумать, что завалили самого Дикого Оленя, легендарного Самца Дифеда.

Барды пели о любви, вызывая неизбывное томление у мужчин и женщин, потому что никто не знает, что есть любовь, пока она не пронзит, как неожиданно вылетевшее из темноты копье. Артур не мог отвести взгляда от Гвиневеры, хотя боги знают, как он противился этому. Все прошедшие после помолвки дни он не отходил от Кайнвин, но не мог дождаться, когда вновь увидит Гвиневеру. И она, точно зная, в какую игру играет, мучила его. Ее нареченный, Валерии, был как раз при дворе, и она ходила с ним рука об руку, зазывно смеясь и бросая вдруг неожиданный призывный взгляд на Артура, для которого мир внезапно останавливался, а земля уходила из-под ног. Он просто сгорал от одного мимолетного взгляда Гвиневеры.

Изменилось бы что-либо, будь здесь Бедвин? Сомневаюсь. Даже Мерлин не сумел бы предотвратить то, что должно было случиться. С тем же успехом можно было просить дождь вернуться в облака или приказать реке течь к своим истокам.

На второй вечер после пира Гвиневера сама под покровом темноты пришла в дом к Артуру, и я, стоявший на страже, слышал рассыпчатый перезвон ее смеха и их бессвязное бормотание. Они проговорили всю ночь, а может, сотворили и большее, чем только разговоры, знать этого я не могу, но, стоя на посту у дверей его комнаты, я не мог удержаться, чтобы не подслушать их полушепот. Иногда разговор был слишком тих, и нельзя было разобрать ни слова, но время от времени я улавливал мольбы и просьбы Артура, слышал, как он убеждает, объясняет, настаивает. Должно быть, они говорили и о любви, но я-то расслышал лишь речи Артура о Британии и о мечте, которая привела его сюда через море из Арморики. Он говорил о саксах, об этой чуме, поразившей земли Британии. Он напористо толковал о войне, о кипучей радости врезаться на боевом коне в гущу битвы. И голос его звучал так же, как в разговоре со мной на продуваемом ледяным ветром крепостном валу Кар Кадарна, когда Артур рисовал перед юным воином картину мирного народа, не боящегося неожиданного появления смертоносных копьеносцев. Он говорил страстно, настойчиво, и Гвиневера слушала его с жадным вниманием, словно его мечты воодушевляли и ее. Артур ткал из своей мечты счастливое будущее, а Гвиневера становилась нитью, вплетаемой в эту ткань. Бедняжка Кайнвин обладала лишь молодостью и красотой, а Гвиневера своим острым умом узрела одинокую душу Артура и уверила его в том, что она сама и есть исцеляющее лекарство. Гвиневера ушла перед рассветом, и во тьме мелькнула ее гибкая тень, плывущая через Кар Свое с серпом луны, запутавшемся в пышных волосах.

На следующий день Артур, полный угрызений совести, гулял с Кайнвин и ее братом. На шее Гвиневеры красовался тяжелый золотой торквес, какого еще вчера у нее не было, и некоторые из нас сочувственно поглядывали на Кайнвин, но она была всего лишь ребенком по сравнению с Гвиневерой, зрелой и притягательной женщиной. Артур оказался беспомощным перед ее чарами.

Эта любовь была настоящим сумасшествием. Безумной, как Пеллинор, и потому грозящей увлечь Артура на Остров Смерти. Все для него исчезло: Британия, саксы, новый союз, вся великая, продуманная и аккуратно выстроенная идея мира, ради которой он самозабвенно трудился с того дня, как приплыл из Арморики. Все это закрутилось в разрушительном вихре только во имя обладания этой нищей, безземельной огненноволосой принцессой. Он понимал, что творит, но остановиться не умел, как не мог остановить восходящее солнце. Он был просто одержим, он думал о ней, говорил о ней, мечтал о ней, жить не мог без нее. И, уже не владея собой, продолжал бессмысленно цепляться за помолвку с Кайнвин. Делались приготовления к свадьбе. Как вклад короля Тевдрика в мирный договор, свадьбу решили праздновать в Глевуме, и Артур должен был приехать туда первым и сделать все распоряжения. Луна убывала, а свадьба могла состояться лишь в дни нового рождения луны. Никто не стал бы рисковать, зная, что умирающая луна — плохое предзнаменование для начала любого важного дела. Но через две недели наступит благоприятное время, и тогда прибудет Кайнвин с вплетенными в волосы цветами.

Но Артур носил вокруг шеи прядь волос Гвиневеры. Это была тонкая рыжая косичка, которую он тщательно прятал под воротником, но я успел заметить, когда утром приносил ему воду для умывания. Артур был обнажен по пояс и точил бритвенный нож о камень. Он лишь пожал плечами, когда понял, что я видел косичку.

— Ты полагаешь, Дерфель, что рыжие волосы приносят несчастье? — с усмешкой спросил он.