Флот решает всё (СИ) - Батыршин Борис Борисович

* * *

Серёжа Казанков не полетел на палубу лишь потому, что с размаху, спиной врезался в клёпаную из броневых листов стену боевой рубки. Страшный удар вышиб из него дыхание, внутри что-то отчётливо хрустнуло, на ногах он сумел удержаться — и почувствовал, как нос корабля лезет вверх, как наклоняется палуба и скатываются по ней люди, стреляные гильзы, и всякая не закреплённая на своих местах мелочь вроде вёдер и гандшпугов. Пугающее движение, сопровождающееся оглушительным скрежетом и треском ломающегося дерева продолжалось, как ему показалось, бесконечно, а когда канонерка, наконец, замерла на одном месте, взору капитана второго ранга Казанкова предстало пугающее зрелище — левый борт почти ушёл в воду, правый, наоборот, был нелепо задран к синему африканскому небу; клубы угольной копоти из сбитой трубы заволакивали полубак, плыли по волнам — и сквозь эту дымовую завесу у самого борта он увидел наискось торчащие из воды мачты французского авизо. Всё было ясно: вместо того, чтоб пройти впритирку с подводным препятствием, которое с мостика было, конечно, ясно видно, рулевой, уводя корабль от пущенной с крейсера мины Уайтхеда, слишком резко переложил штурвал — и вот результат…

Орудия «Бобра» молчали, лишь с задранного вверх крыла мостика затявкала скорострелка Норденфельда. В ответ французы ударили слитным залпом, и Серёжа с ужасом увидел, как удачно нацеленный снаряд в щепки разнёс барказ, как наклонилась и повалилась за борт, волоча за собой оборванные снасти, грот мачта.

«Ну, всё, теперь мы мишень. — подумал он холодно, отстранённо, словно не о нём, не о его корабле шла речь. Десять, много пятнадцать минут — и 'Бобр» превратят в решето, причём мы даже и ответить толком не сможем…

Видимо, французский адмирал тоже это понял. Пушки умолкли, и оба крейсера повернули и стали приближаться к беспомощному бобру.

«Хотя взять канонерку целой. — понял Серёжа. — Сдёрнуть с 'рифа», в который превратилось затонувшее авизо — пара пустяков, после чего заделать наскоро подводные пробоины, которые не могли не появиться в результате столкновения — и вот он, трофей! После чего адмирал Ольри может торжествовать, а ему, капитану второго ранга Казанкову останется только пустить от невыносимого позора пулю в лоб — потому что нет для моряка Флота Российского участи хуже, чем видеть, как неприятель спускает Андреевский флаг на его корабле. Он поднял к губам жестяной рупор — и как только ухитрился не потерять его в этой свистопляске!..

— Всем слушать командира! — закричал он сорванным голосом. — Команде спускать шлюпки, готовиться покинуть корабль. Старшему офицеру приготовить к взрыву снарядные погреба, машинной команде — заклепать предохранительные клапана, поднять давление до упора и заложить под котлы подрывные патроны. Фитили подрывных зарядов и в котельном, и в погребах зажечь только по моей команде. Французы корабль не получат!

— Верно, вашсокобродь! — заорал с полуюта боцман Семикозов, и матросы поддержали его дружным гулом. — Хрена лысого лягушатникам, а не наш «Бобр»!

[1] (фр.) дикому казачьему атаману…

VII

Залив Таджура.

На траверзе

крепости Сагалло.

В кои-то веки капитан Ледьюк был вполне доволен начальством! Мало того — приказ адмирала Ольри — подойти к беспомощной русской канонерки и снять с неё остатки команды, после чего завести на «трофей» буксир и сдёрнуть его с остова «Пэнгвэна» — привёл его в совершеннейший восторг. И неудивительно — захватить вражеский корабль в бою — ведь это орден Почётного Легиона, никак не меньше! Он уже представлял, как примет шпагу у русского капитана, как скажет ему что-нибудь героическое, подходящее к этой ситуации и непременно годное для газетной публикации — должные же у него взять интервью по прибытии в la Belle France! Вот, к примеру: «Вы храбро сражались, мсье, но Фортуна сегодня благосклонна к нам!» — чем плохо?

А потом он собственными руками спустит русский флаг и поднимет вместо него французский — непременно чтобы с дырами от осколков, надо распорядиться поискать заранее… Да, и хорошо бы запечатлеть сей исторический момент на фотопластинку — кажется, у артиллерийского офицера есть фотокамера, надо попросить, чтобы он прихватил её, и прочие принадлежности для съёмки с собой, когда они отправятся принимать капитуляцию русской канонерки. И пусть только попробует отказаться, сославшись на нехватку какой-нибудь ерунды!

И в этот самый момент, когда капитан уже видел, как снимает с фала белую с голубым диагональным крестом тряпку, а потом крепит на его место трёхцветное полотнище Третьей Республики, сладостные грёзы прервал тревожный крик сигнальщика.

— Большое судно на три румба! Дистанция пять миль, идёт прямо на нас!

И, спустя пару секунд, за которые Ледьюк выхватил из футляра бинокль, но не успел ещё навести его на незваного гостя:

— Это русский крейсер, мсье!

Капитан вскинул бинокль к глазам, и…

— Merde! Mon Dieu. pourquoi maintenant?[1]

* * *

— Иоганн Карлыч, командуйте начало посадки. — распорядился Казанков. — Раненых, раненых в первую очередь грузите — и пусть матросики разберут койки. Шлюпки будут переполнены, не дай Бог опрокинутся — а так хоть до берега доплывут, тут, вроде, недалеко.

Он только что вахтенный начальник барон Ферзен доложил, что корабль к взрыву подготовлен.

— А вы как же, Сергей Ильич? — осведомился Бирк.

Серёжа посмотрел на приближающийся французский крейсер. До него оставалось меньше мили. «Едва-едва хватит времени, чтобы шлюпки отошли на безопасное расстояние… — прикинул он. И надо ещё не забыть подрезать огнепроводные шнуры в котельном отделении — с таким расчётом, чтобы подрывные прозвучали одновременно с теми, что заложены в пороховых и бомбовых погребах. Французы, известные позёры — их капитан наверняка встанет с 'Бобром» борт — в борт, чтобы провести церемонию сдачи канонерки как можно торжественнее. За что и поплатится, когда придёт время.

…лишь бы только подошёл, не передумал…

— Не стоит совсем уж держать меня за болвана, Сергей Ильич. — сказал Бирк, понизив голос так, чтобы его не слышали остальные офицеры. — Или вы в самом деле полагаете, я не понимаю, что вы хотите взорвать канлодку вместе с «Вольтой»?

Серёжа помедлил.

— Вы, Иоганн Карлыч, хотите что-то возразить?

— Разумеется, хочу! — кивнул старший офицер. — Воля ваша, Сергей Ильич, а только это дурь несусветная, и ничего больше! Ладно, воевали бы мы сейчас с Францией, как во время Крымской кампании, я бы и сам тогда счёл за честь — но класть свою жизнь из-за какого-то дурацкого инцидента, которому мы даже и причины-то не знаем? Глупо, право же — дипломаты не позже, чем через месяц договорятся, историю эту как-нибудь замнут, а вас-то уже не будет в живых! И ведь было бы ради чего — а то, чтобы расколотить антикварное колониальное корыто да поубивать десяток-другой лягушатников? Сами подумайте, стоит ли овчинка выделки?

Казанков внезапно осознал, что согласен с Бирком. Первый запал прошёл, и теперь он оценивал ситуацию… если не спокойно, то хотя бы здраво. Ситуация с обстрелом Сагалло действительно тёмная, имеет смысл воздержаться от непоправимых поступков — дров и так наломано предостаточно. Конечно, сдавать канонерку целой нельзя — в Морском уставе Петра великого прямо сказано: «Все воинские корабли рос­сийские, не должны ни перед кем спускать флага», и правило это действует и по сей день, а вот стоит ли складывать голову ради того, чтобы нанести французам лишний урон — это ещё нужно подумать. Старший офицер кругом прав: дипломаты разберутся, это их хлеб, а его задача на данный момент — сохранить для России жизни её моряков. Включая. Между прочим, и свою собственную.