Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова - Виктор Мануйлов

«— Знаете ли, откуда я? — спросил Белинский.

«— Откуда?

«— Я был в Ордонанс-гаузе у Лермонтова и попал очень удачно. У него никого не было. Ну, батюшка, в первый раз я видел этого человека настоящим человеком! .. Вы знаете мою светскость и ловкость: я взошел к нему и сконфузился, по обыкновению. Думаю себе: ну зачем меня принесла к нему нелегкая? Мы едва знакомы, общих интересов у нас никаких, я буду его женировать, он меня… Что еще связывает нас немного — так это любовь к искусству, но он не поддается на серьезные разговоры… Я, признаюсь, досадовал на себя и решился пробыть у него не больше четверти часа. Первые минуты мне было неловко, но потом у нас завязался как-то разговор об английской литературе и Вальтер-Скотте… „Я не люблю Вальтер-Скотта, — сказал мне Лермонтов, — в нем мало поэзии. Он сух“, — и начал развивать эту мысль, постепенно одушевляясь. Я смотрел на него — и не верил ни глазам, ни ушам своим. Лицо его приняло натуральное выражение, он был в эту минуту самим собою. В словах его было столько истины, глубины и простоты! Я в первый раз видел настоящего Лермонтова, каким я всегда желал его видеть. Он перешел от Вальтера-Скотта к Куперу и говорил о Купере с жаром, доказывал, что в нем несравненно более поэзии, чем в Вальтер-Скотте, и доказывал это с тонкостию, с умом и — что удивило меня — даже с увлечением. Боже мой! Сколько эстетического чутья в этом человеке! Какая нежная и тонкая поэтическая душа в нем! .. Недаром же меня так тянуло к нему. Мне наконец удалось-таки его видеть в настоящем свете. А ведь чудак! Он, я думаю, раскаивается, что допустил себя хотя на минуту быть самим собою, — я уверен в этом». (И. И. Панаев. Литературные воспоминания. Гослитиздат, [Л.], 1950, с. 136–137).

16 апреля. Запрос Штаба Отдельного гвардейского корпуса в канцелярию петербургского Ордонанс-гауза о том, где содержится под арестом Лермонтов. Ответ: «Лермонтов содержится под арестом в Ордонанс-гаузе».

ИРЛИ, оп. 3, № 13, л. 58. Факсимиле запроса см.: ЛН, т. 45–46, 1948, с. 427.

17 апреля. Отдан приказ по Отдельному гвардейскому корпусу за № 57 за подписью генерал-фельдцейхмейстера вел. кн. Михаила Павловича о переводе Лермонтова в Тенгинский пехотный полк тем же чином.

ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, № 5, л. 4.

19 апреля. Военный министр гр. А. И. Чернышев отношением за № 1540 сообщил командиру Отдельного гвардейского корпуса вел. кн. Михаилу Павловичу, что в ответ на его доклад Николай I «изволил сказать, что переводом Лермантова в Тенгинский полк желает ограничить наказание».

Дело штаба Отдельного гвардейского корпуса. ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, № 13, л. 64.

Между 20 и 27 апреля. Письмо Лермонтова к вел. кн. Михаилу Павловичу с просьбой защитить его от требований Бенкендорфа написать письмо Баранту с признанием ложных показаний на суде. «Граф Бенкендорф предлагал мне написать письмо к Баранту, в котором бы я просил извиненья в том, что несправедливо показал на суде, что выстрелил в воздух. Я не мог на то согласиться, ибо это было против моей совести…, я решил обратиться к вашему императорскому высочеству… и просить Вас защитить и оправдать меня во мнении его императорского величества, ибо в противном случае я теряю невинно и невозвратно имя благородного человека».

Лермонтов, АН СССР, т. VI, письмо № 41, с. 453; Дело III Отделения собственной е. и. в. канцелярии. ИРЛИ, ф. 254, оп. 3, № 14, лл. 1–2; черновик письма в рукописном собрании ГПБ.

Михаил Павлович согласился защитить Лермонтова и направил его письмо на высочайшее рассмотрение (ср. дату 29 апреля 1840 г.).

27 апреля. В «Литературной газете» от 27 апреля 1840 г. (стлб. 805) извещение о выходе «Героя нашего времени».

29 апреля. На письме Лермонтова к вел. кн. Михаилу Павловичу карандашная надпись генерал-лейтенанта Л. В. Дубельта: «Государь изволил читать» и далее «К делу, 29 апреля 1840».

Высочайшей резолюции на это письмо не последовало, но Бенкендорф отказался от своих требований, оскорбительных для Лермонтова.

Конец апреля — начало мая. Шутливая дарственная надпись Лермонтова на экземпляре первой части «Героя нашего времени», адресованная Ольге Степановне Одоевской. Под заглавием «Герой нашего времени» рукой Лермонтова чернилами: «упадает к стопам ее прелестного сиятельства, умоляя позволить ему не обедать».

Лермонтов, АН СССР, т. VI, с. 393 и 692.

Конец апреля — начало мая. Написано стихотворение «Благодарность».

Лермонтов, АН СССР, т. II, с. 159; ЛН, т. 58, 1952, с. 409.

Весна. Предположительно датируются посвящение М. П. Соломирской («Над адской бездною блуждая») и стихотворение «Пленный рыцарь» («Молча сижу под окошком темницы»).

Лермонтов, АН СССР, т. II, с. 156–157 и 348.

Весна 1838 — весна 1840. Письмо Лермонтова к графу А. П. Шувалову. «Дорогой граф, сделайте мне удовольствие, ссудите мне вашего пса Монго, чтоб увековечить породу, которой он меня уже одолжил. Вы меня обяжете чрезвычайно. Преданный вам Лермонтов».

Лермонтов, АН СССР, т. VI, письмо № 33, с. 448 (перевод с французского с. 741); воспроизведение письма см.: ЛН, т. 58, 1952, с. 485.

3, 4 или 5 мая. Отъезд Лермонтова из Петербурга. Прощальный вечер у Карамзиных. Стихотворение «Тучи».

«Русский инвалид» от 7 мая 1840 г.: «Выехавшие из СПб. мая 3-го, 4-го и 5-го числа 1840 года… До с. Ивановского Тенгинского пехотного полка поручик Лермантов». Ср.: Висковатый, с. 338.

5 мая. В «Северной пчеле» (№ 98) на с. 392 и в ряде следующих номеров — извещение о выходе в свет «Героя нашего времени».

8/20 мая. Е. А. Верещагина пишет дочери А. М. Хюгель:

«Об Мише Л<ермонтове> что тебе сказать? Сам виноват и так запутал дело. Никто его не жалеет, а бабушка жалка. Но он ее так уверил, что всё принимает она не так, на всех сердится, всех бранит, все виноваты, а много милости сделано для бабушки и по просьбам, и многие старались об нем для бабушки, а для него никто бы не старался. Решительно, его ум ни на что, кроме дерзости и грубости. Всё тебе расскажу при свидании, сама поймешь, где его ум, и доказал сам — прибегнул к людям, которых он верно считал дураками. Он иногда несносен дерзостью, и к тому же всякая его неприятная история завлечет других. Он после суда, который много облегчили государь император и великий князь, отправился в армейский полк на Кавказ. Он не отчаивается и рад на Кавказ, и он не жалок ничего, а бабушка отправляется в деревню и будет ожидать там его возвращения, ежели будет. Причину дуэли все расскажу при свидании. Такая путаница всего дела, и сам виноват, не так бы строго было. Барант-сын еще не возвращался — он в Париж уехал. А толков сколько было, и всё вышло от дам».