Черный трон - Роджер Желязны

— Избави нас, господи, — проворчал он.

Я услышал что-то вроде приглушенного всхлипывания с той стороны, где невидимо присутствовала Энни.

— Изгнание почти завершено, — услышал я или почувствовал, как она сказала.

Старик поднял голову, его черты смягчились. Его бледные губы беззвучно зашевелились, когда он пристально смотрел в том направлении. Казалось, словно он произносит имя «Энни».

— Я должна покинуть тебя, Перри, — услышал я ее голос.

— Нет! — отвечал я.

— Я должна, — сказала она с грустью, — чтобы помочь По.

— Не оставляй меня. Никто и никогда не значил для меня так много!

— Я должна. У меня нет выбора. Ты хороший, Перри, сильный. Ты можешь выжить в этом мире или в любом другом. По не может. Но чем станет наш мир без него? Я должна, если могу, остаться с ним. Прости меня.

Потом ее не стало.

Я выскочил из этой проклятой каюты, слезы слепили меня. Я побрел; мне было все равно, куда идти. Не было нужды прятаться в месте, где я, в общем-то, не существовал.

Я шел, позабыв о времени, впав в отчаяние. Иногда я съедал кусок заплесневелого хлеба или выпивал остывшего чая. Я прошел вдоль бортов этого древнего судна с его состарившейся командой, исполняющей свои обязанности в этом загадочном плавании. Они не обращали ни малейшего внимания на мое присутствие, а зеленые огоньки мерцали, как точки, заканчивая собой все, что имело значение.

И снова, по прошествии, должно быть, долгих дней, я почувствовал, что меня кто-то зовет.

— Эдди.

— Энни? Ты вернулась?

— Нет. Ты так далеко, Эдди. Я едва могу пробиться к тебе.

— Лиги?

— Да. Лучше. Это лучше. Ты должен вернуться к нам.

— Как? Я не знаю, где и почему. Я только что лишился самого главного в жизни.

— Ты должен попытаться. Ну, Эдди. Главное, принять решение.

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Придумай что-нибудь.

Я расхаживал по кораблю, проклиная его, его капитана, команду и погоду. Хаос бурлящей воды, лишенной пены, темнел вокруг, хотя время от времени в ней появлялись льдины и айсберги. Однажды даже возникли огромные валы холодной белизны, уходящие вершинами в темноту, как стены, преграждающие путь в бесконечность. Вперед, мы продвигались всегда вперед.

Ни мольбы, ни проклятия, казалось, не достигали своей цели. Я думал, что на какое-то время сошел с ума, потеряв Энни и оказавшись в кольце обстоятельств, которые далеко не способствовали нормальному образу мыслей. Ветры, возникающие из темноты и льда, стали холодными. Я видел, как капитан ходил туда-сюда, занимаясь своими делами, но ни разу не подошел к нему. Я заметил, что постепенно скорость нашего движения увеличивалась. Мы все еще шли на всех парусах, и ветер завывал с еще большей яростью.

В первый раз, когда судно целиком было поднято из воды, я испугался, хотя прошло много времени, прежде чем это повторилось. Но настало время, когда это уже происходило регулярно. Я увидел старика, зная теперь, что это было своеобразное воплощение По, в отдалении. На этот раз он пытался делать какие-то расчеты, а на самом деле смотрел, как ледяные горы проплывали и проплывали мимо нас. На его лице отражались боль, растерянность и блаженство, — последовательно или одновременно, не знаю точно (в этом месте Время уходит, как зеленый огонь…) — когда я понял обстоятельства нашего положения, — что нас закружит и увлечет в воронку водоворота. Я снова ощутил родство с этим человеком, которое объединяло нас в прежние дни, и мне захотелось подойти к нему, взять на руки, спасти его, вынести из этого места. Только я знал, что не могу сделать этого; а если бы и мог, я был уверен, что он не захочет этого.

Я взглянул на наше головокружительное вращение по спирали гигантского ледяного амфитеатра, увидел, что круги становятся все меньше среди рева, грохота и треска. Я знал, что чувствовал По. Глядя на ледяное пространство, приближающее час Смерти, он видел Жизнь во всей ее ясности. Я видел все его глазами и знал, что мог бы устремиться, как он, в последнюю бездну, сознательно, безоглядно, исполняя закон единства…

Видел, но не хотел этого. Был момент, когда мы с ним стали словно один и тот же человек. Он был художником, а я почти его творением. Хотя я порицал его за чрезмерное возвеличивание. На память пришли слова Лиги: «Придумай что-нибудь», — и я отвернулся от него.

Мир был распахнут, готовый жадно проглотить все. Что мог сделать человек?

Я попытался.

12

Высокая темноволосая женщина разглядывала ту, что пониже ростом, сероглазую, на том самом песке, покрытом оранжевыми и черными полосами. Стена тумана надвигалась на берег. Море было словно лист, отражавший пламя. Песочный замок размером с дом георгианской эпохи стоял наполовину окутанный туманом, крохотная трещина пролегла по его фасаду.

— Так это и есть твое королевство у моря? — сказала высокая женщина.

Другая, до крови закусив губу, кивнула.

— Хорошо продуманное сооружение, моя дорогая.

Как образец совершенного дизайна, оно наделено классической простотой.

Где-то в глубине материка послышались раскаты грома. Над головой появилось темное облако, тень от него упала на спящие воды.

— Я не знала, что вы можете сюда прийти, — тихо сказала молодая женщина.

— Поверь, это было непросто.

— Постарайтесь не причинить зла этому месту.

— Никогда, если ты поможешь мне, вместо того, чтобы сражаться со мной.

— Чего вы хотите?

— Мы должны вернуть его назад.

Показались еще два облака, за ними последовали новые раскаты грома.

— Кого?

— Единственного, кого мы еще в силах спасти. Или они уйдут оба.

Молодая женщина заплакала. В это время пошел дождь.

— Я хочу, чтобы они оба были.

— Прости меня, дитя, но так не получится.

— Они снова зовут меня. Уже поздно.

Она отступила назад, и земля разверзлась перед ней. Она бросилась в расщелину, но ее падение внезапно было остановлено.

Другая вытянула руки вперед.

— А сейчас, сейчас ты должна помочь мне. Они оба ушли так далеко.

— Очень хорошо, — ответила молодая, отводя руки от лица и вытягивая их перед собой. — Очень хорошо.

Небо почернело, океан вскипел. Они пошли, ступая по нему.

Я пришел в себя поверх плавающих облаков крушения. Что было до этого, я не помнил. Мне было холодно, поверхность воды была темной, хотя небо, чему трудно было поверить, сияло голубизной…

Я пошевелился, вытаскивая из воды замерзшую левую ногу, размял онемевшие руки, чувствуя как постепенно и болезненно в них восстанавливается кровообращение. Потом я понял, что затылок болит от солнечного ожога. Я зачерпнул пригоршню воды и побрызгал на больное место.

Если могущество Энни лежало в области сверхъестественных явлений, По — в невероятно остром восприятии, то чем отличался я, третий член этого единства? Далее, если следовать этой логике, можно сказать, что я — Причина. Каждый из них, так или иначе, принадлежал другому миру. А я — дитя этого мира — Земли; моя религия — это религия жизни, это выживание. Я — неотъемлемый компонент их фантазий и идеалов. Я положил ладони плашмя на ненадежную опору под собой и сделал попытку приподняться. Мне опять, как советовала Лиги, удалось найти выход; я знал, что надо повернуть голову налево и открыть глаза. Когда я сделал это, то почувствовал, словно кто-то неуловимо присутствовавший покидает меня.