Последнее лето - твое и мое - Энн Брашерс

На следующее утро, когда она, наслаждаясь утренним солнцем, устроилась на террасе с миской и коробкой хлопьев, в тростнике вблизи тайной тропы появились две маленькие белокурые головки. «Жизнь продолжается», — подумала она.

В течение месяца Алиса развлекала свою маленькую стайку. Приходили не только Элен и Бонни, но и Габриэль, и другие. Как оказалось, ей нравится их учить. Она учила их ловить крабов, выкапывать песчаных блох, кататься на бугиборде. Нельзя было допустить, чтобы эти традиции исчезли. Она учила их, как убивать чешуйниц и как приноровиться прихлопывать москитов.

Алиса обучала Элен, Габриэля и другого пятилетнего мальчика по имени Бо езде на двухколесном велосипеде. Бонни она учила ездить на трехколесном велосипеде. После этого она учила их ездить «без рук». «Те, кто сам ничего не умеет, учат других», — подумала она.

Глазам ее вновь открывалась красота этого места. Не та красота, что присуща по-настоящему красивым вещам, а красота вещей обыденных, вроде ряда телеграфных столбов вдоль Главной аллеи или того, как солнце поблескивает из-за свисающих кабелей. Она восхищалась тем, как деревья смыкаются в виде арки над аллеями, бегущими параллельно от океана к бухте, — так что, стоя спиной к океану, на другом конце можно увидеть сквозь зеленый тоннель дугу голубой бухты. Она замечала, как быстро прорастает тростник под ногами через щели между досками и как за один сезон новые желтые планки превращаются в серые.

Однажды она стояла на берегу перед штормом. Вода ушла так далеко от берега, что стали видны фундамент и плита под очагом от старого дома, давным-давно смытого волной. По временам, когда Алиса наблюдала за своей маленькой компанией, ей хотелось предостеречь их: «Берегитесь, малыши. Это место имеет свойство завладевать человеком и не отпускать его. Можно провести остаток жизни в тоске по единственному неповторимому моменту, который может никогда не наступить».

Вечерами Алиса вязала шарф, ни для кого не предназначенный. Начинала она его для Райли, и не закончить его казалось неправильным. Но потом, примерно на второй неделе августа, она вдруг решила, что подарит его Эмили. Даже если у нее не хватит смелости предложить шарф Эмили, все же вязальщица должна знать, для кого вяжет.

Глава двадцать третья

ИЗ ТОГО МИРА В ЭТОТ

В первый день сентября за беседкой, увитой клематисом, появилось чье-то большое и красивое лицо. Человек занимал в несколько раз больше места, чем обычные гости Алисы.

Тело Алисы словно одеревенело. Элен и Бонни подняли на него глаза.

— Кто ты такой? — спросила Элен, слегка обескураженная тем, что незнакомый взрослый дядя прерывает их рисование.

— Я — Пол. А ты кто?

— Элен, — ответила девочка. — Я живу вон там.

И она указала на свой дом.

Алиса наблюдала за лицом Пола, который осмысливал сказанное.

— Правда?

— Да.

— Тебе там нравится? — спросил он.

— Нам нравится приходить в гости к Алисе, — ответила Элен.

Девочка удивилась и обрадовалась тому, что Пол смеется.

— Мне тоже, — сказал Пол.

Бонни продолжала черкать синим мелком, рисуя воду.

— Она моя сестра.

— Ух ты. Повезло тебе.

— Мы знаем тайную тропинку, — выпалила Элен.

Потом, боясь, что сказала лишнее, взглянула на Алису.

— Все в порядке, — сказала Алиса. — Он тоже знает.

Пол сидел за деревянным столом на террасе Алисиного дома и смотрел, как две маленькие белокурые головки исчезают в тростнике. Он боялся смотреть на сидящую напротив Алису, которая поджала под себя ноги и охватила руками колени. На ней были его любимые укороченные шорты и белая футболка, возможно, некогда принадлежавшая ему. К ней возвращались ее краски. Солнце покрыло ее кожу прелестным рыжеватым загаром, который он видел только у Алисы. Вновь появились веснушки, волосы стали отливать медью, в зеленых глазах вновь показались золотистые точки. Ее пышное цветение буквально ослепляло. Но она даже об этом не догадывается, подумал он. Ее поза говорила о том, что она понятия об этом не имеет. Запущенные ногти говорили о том же.

Им вновь овладевало знакомое чувство. Оно открывалось перед ним, как коридор, зовущий вдаль. Он почти негодовал на нее за эту красоту. И опять ощущал исходящую от нее опасность. Угрозу представляло также и то, что Алиса успела завоевать восхищение двух маленьких девочек, живущих теперь в его бывшем доме. Его путь по жизни не был таким уж оригинальным. Кто мог жить рядом с Алисой и не полюбить ее? А ей самой, которую так легко любить, нужна ли его любовь? Что эта любовь может ей дать? Что он может ей предложить?

Он испытывал знакомое побуждение подавить ее. Потребовать вернуть то, чего он сам толком не мог дать. Но он не поддастся этому порыву. Скоро он встанет и пойдет по дощатому настилу к парому, чтобы никогда ее больше не увидеть. Один раз он уже возвращался. И второй тоже. Больше ни одного шанса он не заслуживает. Он дал себе обещание, что запретит себе появляться перед ней, если не в состоянии любить ее по-настоящему.

Он должен ей доверять. С ее дарованиями она может взять от жизни все, что пожелает. Может просто подняться и потребовать этого. Но она не берет, она отдает. Ему надо поверить в то, что, даже полностью осознавая свои способности, она использует их во благо.

Самое сложное для него — поверить в ее любовь к себе. Он понимал, что это — испытание не для Алисы, столь одаренной по части любви, а скорее для него, обделенного этим даром.

— Ты остаешься здесь на ночь? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он. Ему не хотелось ее пугать. — Я мог бы остановиться у Кули или Лэбов. Я плыл на пароме с Фрэнком. Думаю, у них есть свободные комнаты, поскольку дети уехали. Ты заметила, что у него из ушей растут волосы?

Она рассмеялась. Потом стало совсем тихо.

— Хочешь пойти со мной на прогулку? — спросил он. — Долгую, изнуряющую прогулку по жаре?

Она с улыбкой кивнула, но он заметил, что на губах у нее вертится вопрос.

— Зачем ты приехал?

Он обдумывал несколько возможных ответов: «Надо было уладить дела по дому. Том Кули уговаривает меня сыграть в турнире по софтболу. Нечего было делать, а погода хорошая».

— Чтобы повидать тебя, — сказал он.

Шагая рядом с Полом, Алиса подняла на него взгляд. Теперь он держался более прямо. Она заметила, что он наконец-то сделал себе профессиональную стрижку. Пол стал похож на совершенно взрослого человека. Мужчину. И, хотя у него были, как и у отца, темно-карие глаза и челюсть такой же формы, Алиса подумала о том, до чего маленький Пол был похож на снимки Робби.

Она пыталась понять его настроение. Сердится ли он? Сожалеет ли о чем-то? Прощает ли ее? Старается ли он проанализировать то, что произошло? Придется ли ей всю жизнь оглядываться на те слова, которые они произнесут сегодня, осознавая, что это финальный эпизод?

Когда он смотрел на нее, в глубине его глаз что-то скрывалось. Что-то рвалось наружу, словно он тянулся к ней, чтобы наладить с ней контакт — так ей казалось. Это выражение глаз на миг появлялось, а потом вновь пропадало. Он хотел ее о чем-то спросить, но не решался.

— Год тому назад я пришел за тобой, а тебя здесь не было, — на ходу сказал он.

Алиса кивнула. Она тоже помнила это, только по другой причине.

— Я ждал в твоем доме. Потом пошел к Коэнам узнать, не работаешь ли ты у них. Я побывал в яхт-клубе, на кортах, в полях, на берегу. Я не мог тебя найти и не мог найти Райли. Я часами сидел у тебя на кухне. И просто ждал.

Она знала, что такое ждать. Наверное, впервые ждал он, а не она.

— Там я тебя и нашла, когда вернулась, — сказала она.

Он кивнул.

— Ты знаешь, где я была?

В глубине души она все еще опасалась ответственности за разглашение секрета.

— Думаю, да. Теперь знаю.

— Райли не хотела, чтобы ты узнал. И я не могла тебе рассказать.

— Знаю.

Накопившееся в ней сочувствие как бы отделилось от нее, но стало просачиваться наружу. Сочувствие к нему в том, что его отвергли безо всякого объяснения. Сочувствие к ним — к ней и Полу, потому что они любили друг друга. Самым странным было, пожалуй, испытывать жалость к себе — жалость за год мучений, потерь и искупления. Она тогда думала, что справится. Думала, что сможет все изменить к лучшему, но не смогла.

Они миновали Лонливиль, проходя мимо лачуг и бунгало, стоящих вкривь и вкось. Из всех городков этот, пожалуй, нисколько не изменился.

Он взял ее за руку. Поначалу было так странно ощущать его прикосновение. Это вызывало в памяти тысячу других, каждое из которых означало что-то особое.

— Она заболела не из-за нас, — сказал он. — Я знаю, так могло показаться, но мы тут ни при чем.

Она, сама того не понимая, сильно сжала его руку. Слезы застилали ей глаза и мешали идти. Сглотнув, она с трудом заговорила: