Курганские - Валерий Карышев

Я раскрыл. Почерком Олеси было написано: «Дорогой Олежек! Я тебя очень люблю! Я узнала о твоих неприятностях. Все будет нормально, крепись! Я буду с тобой. Тебя скоро выпустят. Все остальное расскажет адвокат. Крепко целую. Твоя Олеся».

Мне стало как-то легко и свободно. Я даже спросил адвоката:

– А не будет ли у вас закурить?

Адвокат пожал плечами.

– Закурить? – переспросил он. – Вы ведь не курите...

– Не курю, но сейчас что-то захотелось...

– Я тоже не курю. Давайте пойду стрельну у кого-нибудь!

– Да ладно, – махнул я рукой, – бог с ним! Расскажите, как она там?

– Да ничего, нормально. Мы вас долго искали.

– В каком смысле?

– Когда вас арестовали и держали в РУОПе, нам сначала дали одну информацию о вашем местонахождении, потом – совершенно другую. Ездили по всей Москве, вас искали. Нигде вас нет.

– Что же вы сюда не приехали?

– Нет, сюда-то мы и приехали сразу, в первый же день, как вас сюда доставили. Однако почему-то нам сказали, что вас здесь нет.

– Как это нет? А когда вы приехали?

Адвокат назвал число.

– Да, это был день моего приезда.

– Дело в том, что на практике, – объяснил адвокат, – бывает так, что вы заезжаете в один день, а информацию о том, что вы здесь находитесь, дают только на следующий. Вот таким образом и получилось – в тот день информации на вас не поступило.

– Понятно! А потом?

– А потом мы вас искали, – повторил адвокат. – Наконец нашли.

– Что мне грозит?

– Да ничего не грозит. Скоро, в ближайшее время, вас выпустят. Ничего они на вас не имеют! Задержали по указу. Сейчас таких, как вы, по указу, задерживают очень много. Возможность такая есть, по закону. Тридцать дней, а потом – либо на свободу, либо... – адвокат показал на решетки, – дальше срок мотать. Но для этого оснований у вас никаких нет. Да, сегодня вы получите продуктовую передачу. Олеся вам ее уже сделала. Мы ее послали вместе с ней.

Это меня очень обрадовало.

– Расскажите мне о ней еще что-нибудь, – попросил я адвоката. Он стал рассказывать, как они встречались, в каком Олеся была волнении, что просила передать мне на словах.

Наконец беседа подошла к концу.

– Когда придете в следующий раз?

– А когда вы хотите?

– А могли бы прийти завтра?

– Зачем? – поинтересовался адвокат.

– Ну как-то все же повеселей будет...

– Завтра у меня не получится, а послезавтра я постараюсь к вам прийти. Ну что, давайте прощаться...

– Да, – вспомнил я, – а можно у вас газету попросить почитать?

– Конечно, конечно, – отозвался адвокат и протянул мне газету. – Читайте! В следующий раз я вам еще и журнальчик какой-нибудь принесу.

– Нет, журнальчики отметут, – сказал я. – А вот газеты можно.

Я вернулся в свою камеру. Настроение у меня было хорошее. Слава богу, что Олеся вернулась! Я думал о превратностях судьбы. Жили мы с ней мирно, спокойно, тут – бах! – неприятности. Вот она, любовь русской женщины! Она познается в беде, в несчастье! Нет, думал я, выйду – начну новую жизнь! Да нет, какая новая жизнь! Как я могу выйти из старого круга, да и кто меня выпустит!

На следующий день меня ждала неприятность. В камеру к нам заехал еще один здоровяк, по кличке Сугроб. Он уже был здесь неоднократно, сразу вычислил, кто старший, кто смотрящий, моментально списался с кем-то. Целый день он только и засылал «малявы».

Видно было, что он тут был раз пятый или шестой. Да и сроков у него было парочку – я понял это по колоколам, которые были вытатуированы на его груди.

Сугроб старался говорить только по-блатному, на криминальном сленге. Но самое страшное случилось позже. Вечером я понял, что Сугроб – из бригады центральной группировки, работал рядом с Громом и Бароном. Мне стало не по себе. Ну, все, думаю, вот и третье испытание! Мало мне этих бугаев из «пресс-хаты», Хобота из карцера, так теперь Сугроб какой-то попался... Клички-то какие неприятные – Хобот, Сугроб... Ну что, сейчас он меня «расшифрует», и всей камерой задавят! Получат какую-нибудь одобрительную «маляву» от воров – и приговор обеспечен!

Сугроб вел себя достаточно надменно. В первый же день, как заехал, он поставил себя – вошел по-блатному, затем у дежурного шныря, который мыл камеру, выхватил тряпку, вымыл камеру своими руками чисто-пречисто, отжал и сказал:

– Вот чтобы каждый день был такой порядок, падла! Понял меня?

Шнырь испуганно закивал головой. После этого Сугроб больше никогда к тряпке не прикасался. Но зато сразу установил свой авторитет – тюремный, который был всегда непоколебим.

В беседе, в разговоре Сугроб никогда особо много не говорил, а вставлял слово только тогда, когда нужно было сделать вывод или решить спор.

Сугроб целый день сидел и разговаривал о чем-то с пацаном-сокамерником. В основном они говорили о криминальном мире столицы. Сугроб очень много рассказывал о Громе, какой это был авторитетный человек, справедливейший вор, но горячий.

Я все время думал: неужели он не подозревает, что я сижу в этой камере, или, может быть, он просто придуривается. Черт его знает!

Однако через пару дней ситуация в камере накалилась. Кто-то принес газету, где было описано в подробностях убийство какого-то уголовного авторитета. Сугроб взял эту заметку, прочел внимательно и ни с того ни с сего начал рассказывать сокамерникам из числа блатняков подробности гибели Грома.

– Точно такая же ситуация была! Точно, это те же самые махновцы, беспредельщики его завалили! – сказал Сугроб. – И почерк тот же, как у Грома и у Барона!

– А кто их завалил? – поинтересовался один из сокамерников.

И тут Сугроб произносит название нашей группировки! И, бросив взгляд на меня, как бы между прочим сказал:

– Вот такие, как Олег, пацаны по внешнему виду. Вроде они не блатные, не «синие», не при делах – ну махновцы, одним словом!.. Слышь, землячок, а ты, кстати, откуда будешь? – повернулся ко мне Сугроб.

Мне стало не по себе. Сердце опять сильно забилось. Что мне сказать? Что я из Москвы? Да меня «расшифруют» в три минуты! Какой город мне назвать?

– Из Брянска, – произнес я. Почему я назвал именно этот город, не знаю...

– Из Брянска? А где такой? – поинтересовался Сугроб.

– Да это там, к Украине ближе, – махнул я рукой.

– Никого не знаю в Брянске, никогда там не был. А че, там у вас люди серьезные есть? Кого из воров знаешь? Или из авторитетов?

– Да я так, коммерсант, никого не знаю...

– А, ясно, – лох, – презрительно глянув на меня, сказал Сугроб.

Однако вскоре мои волнения закончились – меня выпустили.

Конвоир выкрикнул мою фамилию и добавил:

– С вещами на выход!

Я вышел в коридор.

– Все, отбарабанил ты свой срок, – сказал мне дежурный конвоир. – Пойдем вещи получать! Выпускают тебя.

– В связи с чем?

– Кончились твои тридцать суток. Ну что, доволен, что на волю идешь?

Я кивнул головой и улыбнулся.

Через несколько минут я получил свои вещи, в сопровождении милиционера вышел за калитку.

– Гуляй, парень, – сказал мне вслед милиционер, – до лучших времен!

Я вышел на улицу. Неожиданно возле меня затормозила машина с затемненными стеклами. Это была вишневая «девятка». Окно чуть приоткрылось... Я вздрогнул, ожидая, что оттуда высунутся дула автоматов. И вдруг увидел улыбающееся лицо Олеси!

– Олежек! – Она выскочила из машины. – Наконец-то!

Затем из машины вылез адвокат, сзади неожиданно появился Севка. Мы обнялись, расцеловались. Я нежно поцеловал Олесю.

– Севка, а ты как здесь оказался? Ты же сидел, как и я, на «Петрах»!

– А меня на полчаса раньше тебя выпустили, – улыбнулся Севка. – Мы тут тебя ждали.

– Здорово, ребята! Ну что, поехали!

Олеся за это время поменяла квартиру, в целях конспирации. Теперь мы с ней снова стали жить вместе.

Целый вечер мы отмечали наше с Севкой возвращение. Пришла его новая девчонка, была моя Олеся. Несмотря на то, что наше возвращение мы праздновали в ресторане, было достаточно весело. Я глядел на лицо Олеси. Оно казалось мне грустным.

После ресторана разговор с Олесей возник как-то спонтанно. Я спросил:

– Почему ты такая грустная?

Она внимательно посмотрела на меня:

– А отчего мне веселиться? Ну, выпустили тебя сегодня, удалось тебе уйти. Следующий раз снова посадят, может, снова выпустят. А потом не выпустят... Зачем тебе нужна такая жизнь? Можно жить гораздо спокойнее.

Я посмотрел на нее. Так, опять старая песня! Не было смысла обсуждать все заново, так как каждый оставался бы при своем мнении.

– Пойми, Олеся, – ответил я ей, – я не могу уйти просто так. Кто меня выпустит? Слишком большое число людей тут задействовано.

– Послушай, – с какой-то надеждой в голосе произнесла Олеся, – а давай уедем в другой город, никто об этом не узнает!

– Брось ты! Этого делать нельзя, – сказал я.

Несмотря на то, что мы с ней тридцать дней были раздельно – я в ИВС, а она дома, – все равно спать мы легли в разных комнатах. Ссора наша продолжалась.