Аз есмь Софья - Галина Гончарова

Что же будет, что будет?

Но пока все было спокойно. Люди тихонько гудели, как высоковольтная линия, царь пытался увещевать, голос народа то повышался, то понижался, к боярам, кстати, почтения не проявляли.

Если царю поднесли что-то вроде петиции даже с поклонами, то боярам доставалось по полной программе. Хотя и не всем, а всех и не было…

Софье показалось, прошло не меньше суток, прежде чем толпа более-менее утихомирилась и двинулась в обратный путь. Это — все?

Или будет продолжение?

Она бы поставила на второе. Народные гулянки так легко не заканчиваются. Или в этом времени иначе? Другой менталитет?

Она вообще спровоцировала бы такое, чтобы убрать своих политических противников. Стрела из толпы или нож под ребро в суматохе — и нет вопросов. Но то — она. А тут?

Воин Афанасьевич пришпоривал коня, стремясь быстрее попасть в столицу. А в ушах стучало набатом одно и то же.

Анна.

Отец.

Отец.

Анна.

Они — там. А он ничего не может сделать. Ни вывести их оттуда, ни даже быть рядом с любимой женщиной. К отцу не прорваться, хотя ему и не должно что-то угрожать. В последнее время он резко сдал свои позиции при дворе Алексея Михайловича и принялся укреплять их при Алексее Алексеевиче. Так что на него руку поднять не должны — осознанно, а случайно?

А случайностей в жизни немало.

Что же до царевны…

Да, терем окружен стрельцами, да народ туда не пошел, но сколько их?

Не больше тысячи, вообще всех. А бунтовщиков тысяч пять. И ведь не простые люди, нет! Нескольких он узнал!

Шепелевский полк! Агея Шепелева Воин не любил — и было за что. Тварь худородная, но умная, этого не отнять. Можно сказать, мужчины были противоположностями. Шепелев, который лез из грязи в князи, не брезгуя ничем, прилеплялся то к одному, то к другому, собирал компромат по зернышку и строил из себя этакого вояку. И Воин, который в юности был слишком порывистым и нетерпеливым, да и рода древнего… схлестываться мужчинам не приходилось, но друг о друге они слышали.

Хорошо бы, если бы удалось доказать его участие в этом бунте. Полетел бы выскочка далеко и со свистом, факт.

Но это потом, потом… а сейчас надо как можно скорее добраться до Москвы и привести помощь! Все-таки повезло ему — служить Алексею Алексеевичу. Если мальчишка сейчас такого разума, что же будет, как он в возраст войдет? Великим государем будет, истинно великим…

Конь мчался, что есть силы, всадник зорко оглядывался по сторонам…

И ему повезло. Действительно, бунт, начавшийся в Москве, не могли оставить без внимания. Навстречу ему мчался всадник, хорошо знакомый Воину.

Патрик Гордон, офицер одного из полков…

— Осади! — рявкнул Воин. Патрик повиновался и посмотрел на мужчину. Узнал.

— Вы из Коломенского?

— Да. А вы… полк…

— Мой командир — полковник Крофорд.

— Что в Москве?

— Не знаю. Мятежники направились к вам, в Коломенское. Я хотел прорваться к царю…

— Это бесполезно. Там полно народу, вы не пройдете. Но у меня есть приказ. Скачите обратно, поднимайте полки и ведите их в Коломенское.

Патрик впился глазами в пергамент. Действительно, это был царский приказ, печать… да и сам он хотел идти туда с полком, просто тупица Крофорд колебался…

— Вы поедете со мной?

— Да. И мне нужно еще людей…

— Из Москвы вышли Матвеевский полк и полк Полтева. И Шепелевский должен быть где-то поблизости…

— Вы их не видели?

— Нет.

— Что ж, либо они, либо…

Мужчина хищно ухмыльнулся, снискав молчаливое одобрение казаков. Не то, чтобы они были сильно против бунта, им тоже не нравилась ситуация с медью и серебром. Просто царевич был в Коломенском. А его они знали. И его действительно стоило защищать.

Алексей Алексеевич не замечал этого, но люди уважали мальчишку. За ум, пытливость, терпение, за отношение к людям… одним словом — за державу драться никто не собирался.

А вот за своих родных и близких…

Впрочем, людям это чаще всего и свойственно.

— ВЫ!!! Ходите невесть где!!! Мать глаза выплакала!!!

Алексей с Софьей переглянулись, безмолвно спрашивая друг друга — это еще что за явление хвоста народу? А хвост был впечатляющим. Пухлая темноволосая девочка лет так восьми — десяти гневно топала на них ножками.

Ну да, это оно и есть — сестрица Марфа.

Закончив все дела с гонцом, дети решили вернуться под присмотр мамок-нянек, чтобы потом к ним не было претензий — и первым делом наткнулись на это чудо в перьях.

И дорогих перьях. Одна душегрея чего стоит — вся жемчугом расшита. А золотая лента в волосах? Кстати — достаточно жидких и редких. Софья даже порадовалась за себя, она-то куда как лучше смотрелась. И румянец на щечках играл, и под платьем гуляли мышцы, а не сальце, как тут. И к чему это обиженное выражение?

На обиженных, Марфуша, воду возят…

— В чем дело? — надменно поинтересовался Алексей, перехватывая инициативу у сестры. Ему с рук спускалось то, что никогда не сошло бы Софье — и он быстро это понял. И научился пользоваться.

— Дети неразумные!

Марфа пыталась подражать кому-то из взрослых, но куда там.

Алексей, не долго думая, ухватил за руку ближайшую девку.

— А ну позвать сюда Лобанову-Растовскую!

И перевел взгляд на Марфу.

— Ты, девка безмозглая, решила, что можешь на царевича орать? Тебе кто вообще разрешал голос поднимать?

Все-таки мальчишка тоже переволновался — и сейчас с удовольствием срывался на сестре. Софья его не останавливала. Зачем?

— Твое бабье дело сидеть ровно да молиться громко, а остальное тебя не касаемо. Бодливой корове бог рога не дал!

— Государь царевич?

Анна Никифоровна себя долго ждать не заставила, вихрем принеслась. А и то ж… если царевич в покоях, надо об этом первой царице сказать, а то и сына к ней привести…

Мальчишка ее опять разочаровал.

— Княгиня, возьмите вот это и умойте, что ли?

Марфа, действительно слегка испачканная чем-то вроде киселя, надулась. Царевич посмотрел на сестру с презрением.

— Невместно царевне себя, как девке кухонной держать! Ежели не знаешь, что сказать промолчи. А взрослым не подражай, пока ума не нажила.

Потом взял Софью за руку и потянул за собой, оставив княгиню с царевной в легком шоке хлопать глазами. Девочка только головой покачала. Взрослеет братик. И это — хорошо.

Если так и дальше пойдет — не мальчик вырастет, но муж. Дай-то Бог.

Алексей, тем временем, прошел через расступающуюся перед ним толпу мамок и нянек и присел рядом с бессильно лежащей на кровати царицей. Погладил ее по руке.

— Маменька, не бойся. Все хорошо будет.

Из темных глаз Марии Милославской покатились крупные слезы. Софья стояла рядом с братом незримой опорой и разглядывала свою мать.

М-да, первый бунт, во время которого толпа ворвалась в Кремль, сильно ее подкосил. Вот и сейчас… боится. Очень боится. И все же…

Ты — царица.

Должна держать себя в любой ситуации, что бы там не происходило. А Мария расклеивается на глазах.

Судить — легко. А смогла бы сама Софья держать себя?

Хотя… странный вопрос. Она уже здесь. Она уже ведет себя, как царевна и не срывается в пропасть истерики. Или она просто не представляет всей опасности бунта?

В любом случае — не стоит судить мать. Ей и так тяжело. Лучше подумать, что можно сделать, чтобы помочь ей и примет ли она помощь. Как-то так…

Алексей утешал царицу.

Софья, которую никто не осмеливался оттеснить, думала. Больше им ничего не оставалось. Ждать и верить. Молиться?

Она бы молилась, если бы умела. Но произносить заученные слова — и вкладывать в молитву душу — вещи безусловно разные. А раз второго не дано, то не паскудь таинство первым…

Когда Алексей Михайлович появился в тереме, Алешка первый бросился отцу на шею.

— Тятенька!!!

Царица лежала без чувств. Софья тихо стушевалась в уголке. Ни к чему ей громкая известность. Вот Лешка — тот да, должен быть на виду. А ей хватит и того, что Ордин-Нащокин жив. Не хотелось бы сейчас лишиться такого полезного кадра…

— Как вы тут? Все в порядке?

— Все хорошо. Стрельцы входы перекрыли, — отчитался Лешка. И тут же, без перехода, повесил голову. — Тятенька, ты прости меня… я за подмогой послал!

— Как? Кого?

— Так младшего же Ордина-Нащокина! — Лешка был абсолютно безмятежен и наивен. — Кому ж еще и доверять, если не ему?

Старший расцвел в улыбке.

Алексей Михайлович потрепал сына по голове.

— Все в порядке будет… не волнуйся.

— Да я и не волновался. Вот матушке плохо…

— Что с ней?

— Боится она сильно…

Алексей Михайлович кивнул.

— Сейчас схожу, успокою…

Алексей незаметно переместился в угол, к Софье.