Перед рассветом - Василий Анатольевич Криптонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Десяток металлических ступенек. Кромешная темнота на чердаке. Несколько осторожных шагов вдоль стены…
И странный звук, долетевший из того угла, где устроилась Света.
Я не сразу понял, что это смех. Света хохотала. Еще пара шагов, и я разглядел её свечение.
Дальше пошёл уже не таясь. Начал было издали:
— Какого чёрта… — но не договорил.
— Костя! — всплеснула руками Света. — Ты очень вовремя! Может быть, ты сможешь ему объяснить, что надо делать?
Перед Светой топтался Гаврила. Он по-дурацки развёл руки в стороны и выставил вперёд ногу.
Света держала в руках один из любовных романов, что я ей принёс. И смотрела — то на его обложку, то на Гаврилу. На обложке была изображена танцующая пара — статный красавец в гусарском мундире и рыжеволосая красавица в диадеме.
Света подошла к Гавриле. Одну его руку подняла повыше, другую согнула в локте. Снова посмотрела на обложку, придирчиво сравнивая результат.
— Ох, ваше сиятельство! — обрадовался, увидев меня, Гаврила. — Ну, наконец-то! Вот, барышня, — повернулся он к Свете, — вот ихнее сиятельство вам любой танец изобразят, какие только бывают! А меня — увольте, заради бога! Право слово, умаялся — хуже, чем вагоны бы разгружал. — Он опустил руки и принялся разминать плечи.
— Ты что здесь забыл? — резко спросил я.
Гаврила опустил голову и пробормотал что-то неразборчивое.
— Не слышу!
— Птичку покормить хотел, — повторил Гаврила.
— Чего⁈ — обалдел я. — Какую ещё птичку?
— Дак, известно, какую. Вашу, — Гаврила кивнул на Джонатана. — Давненько уж его в вашей комнате не видал-то. Вот и решил, что вы его на чердак переселили, чтобы господа наставники не гневались. И еда в корзинке — для него. Я ужин принёс и думаю — дай загляну? Понимать хоть, которое блюдо вашей птичке больше понравится. Чай, не щегол какой. Сурьёзная птица! Государя императора величает…
— Государю императору — ура! — с готовностью подтвердил Джонатан.
— Мне — откедова знать, чем таких кормят? — закончил Гаврила.
Хм-м. Ну, теперь хотя бы понятно, почему он вернул замок в исходное положение — создав видимость того, что тот заперт. Не хотел открывать мой секрет тому, кто случайно окажется рядом с решёткой.
— Узнал? — буркнул я.
Гаврила отвёл глаза.
— Ну и что мне теперь с тобой делать?
— Не волнуйся, Костя! — вмешалась Света. — Я объяснила Гавриле, что меня нельзя никому показывать. Он пообещал, что будет хранить нашу тайну. Мы так чудесно проводили время…
— Да, это я заметил. — Я со вздохом уселся на балку. Посмотрел на Гаврилу. — Память тебе, что ли, почистить…
Гаврила побелел, как мел. Прижал руки к груди.
— Ваше сиятельство! Христом-богом клянусь…
Видимо, доводилось слышать, с какими побочными эффектами связана так называемая зачистка памяти.
— Да шучу, успокойся. Пока — шучу… Ты понял, кто это? — я кивнул на Свету.
— Сестренка ваша, ваше сиятельство, — с готовностью отрапортовал Гаврила.
Вот теперь подвис я.
— Э-э-э…
— Двоюродная, — пояснил Гаврила. — На каникулы приехамши, академию поглядеть. А с размещением у нас тут строго, вот они и разместились на чердаке.
— Сам придумал? — заинтересовался я. — Или подсказал кто?
Гаврила хитро улыбнулся.
— Я, ваше сиятельство, третий десяток годов тута служу. Мне ли не знать, что за барышни к господам курсантам погостить приезжают? Вы, чай, не первый и не последний… И все барышни, как одна — двоюродные сестры!
— Ясно, — кивнул я. — В общем, так. Ты там себе думай, что хочешь, но запомни одно. О Свете не должен знать никто. Ни одна живая душа. Понял?
— Как не понять, — закивал Гаврила.
— А если я узнаю, что о ней кто-то узнал, — продолжил я, — зачистка памяти тебе рождественским подарком покажется. Клянусь.
Гаврила снова побледнел и забожился, что под страхом смертной казни никому ничего не расскажет.
— Перестань его запугивать, Костя! — нахмурилась Света. — Это не к лицу белому магу.
— Запугиваю я не так, — успокоил я. Поднялся. — Ладно. Гаврила. Коль уж ты теперь всё знаешь, дальнейшую организацию питания поручаю тебе.
— Чегось? — переспросил Гаврила.
— Я говорю, приноси Свете еду и дальше.
— Понял, ваше сиятельство, — поклонился Гаврила. — Уж теперь, поди, соображу, что заказывать. Пирожных барышне притащу. Сладостей всяких… — он улыбнулся Свете.
Та захлопала в ладоши. Мечтательно проговорила:
— Сладостей…
— Спелись, — хмыкнул я. — Всё, Гаврила. Уходим. Пока не хватились — ни меня, ни тебя.
— А мне что делать? — спросила Света.
— Что и прежде. Набирайся сил. — Я заглянул в корзинку. — Опять не всё съела?
— Нет. Мне нужно уже гораздо меньше еды, чем раньше. И чувствую я себя намного лучше!
— Это хорошо. Значит, скоро сможем начать работать. — Я вспомнил о книге Юнга. — Например, через пару дней.
— Хорошо, — кивнула Света.
— Доброй ночи, барышня, — поклонился Гаврила. И потопал к выходу.
Глава 20
Я догнал Гаврилу возле лестницы. Не сразу понял, что меня удивляет, потом сообразил.
Шагал дядька как-то слишком уж бодро. Раньше, хоть и старался держаться молодцом, было заметно, что даётся ему это нелегко. А сейчас и спину выпрямил, и ногами не шаркает, и глаза горят, как у молодого.
— Гаврила, — окликнул я.
Гаврила вопросительно обернулся.
— Ты, помню, на радикулит жаловался. Вылечил, что ли? До врача дошёл?
Гаврила потупился. Признался:
— Да какие у нашего брата врачи. Где их взять-то?.. Барышня ваша вылечила. Спрашивает — почему, дескать, ты такой кривой? Я и отвечаю — годы, мол, проклятые. Тяжело мне выпрямляться, спина болит. А она — ах, что за чушь! Годы не могут быть проклятыми, потому как сие есть кон-се-тра-сия жизненного опыта. С годами ты становишься мудрее, вот что главное! А несовершенство тела поправимо… И по спине моей пальчиками забегала. Я даже и не почувствовал ничего, разве что щекотало маленько. А через минуту — нету боли! Да и всё тело — будто новенькое. Словно два десятка лет разом скинул… Слыхал я, конечно, про магические чудеса, и видеть доводилось всякое. Но такое — в
