Театр. Том 2 - Пьер Корнель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И душу ей не жжет ревнивая досада,
И опостылел трон, и дорог мир в стране,
И не грозит ничто царевичам и мне?
Итак, недолжные питаю подозренья,
И все ее дела — защиты честной звенья,
И может слыть она примером доброты?
Как я была права, как заблуждалась ты!
Теперь ты поняла?
Лаоника.
А ты, ты поняла ли,
Как я тебе верна? Не высказать печали,
Не выразить тоски, стеснивших грудь мою.
Да, заблуждалась я, и это признаю,
И, нарушая долг пред госпожой своею,
Ужасный замысел тебе раскрыть я смею.
Родогуна.
Не дожила бы я до завтрашнего дня,
Когда б не твой рассказ. Но, предварив меня,
И дальше помоги. Придумай, посоветуй,
Как выбраться живой мне из ловушки этой,
Сквозь все опасности искусно проведи…
Лаоника.
Советовать тебе? Молю, освободи
Меня от этого! Подумай: разве мало,
Что я от госпожи тебя остерегала?
С тобою здесь Оронт, он разумом богат,
Его послал сюда парфянский царь, твой брат.
На брачных торжествах владыки представитель —
Вот кто советчик твой, твой бдительный хранитель.
Тебе подскажет он спасенья верный путь,
А мне к его речам пристало слух замкнуть.
В любви царевичей прибежища ищи ты:
Ни в ком ты не найдешь надежнее защиты,
И все ж не поручусь, что та, чье сердце лед,
Убийцы тайного к тебе не подошлет.
О небо! Если ей шепнут про нашу встречу,
Смерть подползет к тебе, я головой отвечу…
Не медли же. Прощай! Я больше не могу…
Родогуна.
Иди и знай, что я перед тобой в долгу.
Лаоника уходит.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Родогуна, Оронт.
Родогуна.
Что скажешь мне, Оронт? Смерть нас к стене прижала,
Назначен трон тому, кто лезвие кинжала
В меня вонзит. Как быть? Бежать? Смиренно ждать?
Или сражение ей, вероломной, дать?
Оронт.
Бежать? Но сможем ли мы одолеть преграды?
Везде, куда ни глянь, дозорные отряды;
Тебе не отойти отсюда ни на шаг,
Коль жребий твой решен. Но может быть и так,
Что в западню тебя толкает Лаоника:
В ней лжива искренность и преданность двулика.
Царице надобно в тебя боязнь вселить,
Чтобы из Сирии немедля удалить
И ненавистный брак порвать, но столь умело,
Как будто ты сама его порвать посмела,
И возгласить потом, злорадство затая:
Тобой нарушен мир, во всем вина твоя.
Увидев, что к войне он снова приневолен,
Не ею, а тобой царь будет недоволен
За малодушный страх, тебе затмивший взор,
И за неверие в высокий договор.
Вторжением армян наш властелин так занят,
Что, оправдав ее, тебя презреньем ранит.
Ты ныне отступить не можешь ни на пядь,
Здесь, только здесь должна венец иль смерть приять:
Не уготовано тебе венца другого,
Так не пятнай себя и будь к борьбе готова!
Родогуна.
Как твой совет хорош и как отважна речь!
Но ты забыл, Оронт: отваге нужен меч.
Мой брат увел войска. Возможно ль нам сразиться,
Нам, жалкой горсточке, с разгневанной царицей?
Оронт.
Тот разум потерял, кто стал бы уверять,
Что эта горсточка рассеет вражью рать.
Мы жизнь с готовностью к твоим ногам положим,
А более ничем помочь тебе не сможем.
Но есть союзница, которая сильней
Всех небожителей и всех земных царей:
Любовь царевичей — твой щит, твоя ограда.
Довольно, госпожа, улыбки или взгляда —
И против матери любой из них пойдет.
Обоих между тем боготворит народ.
Рукой железною царица правит ими,
Но и сыновних чувств любовь неодолимей.
Теперь дозволь уйти. Я соберу парфян
И подготовлю их. Наш малолюден стан,
Но мужеством силен. Предупрежден заране,
Не посрамит себя в ожесточенной брани.
А ты к царевичам немедля воззови:
Чтоб власть завоевать, дай властвовать любви.
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Родогуна одна.
Родогуна.
Как! Мне унизиться до хитрости презренной!
Молить царевичей, прикинувшись смиренной,
Уловки женские искусно в ход пускать,
Надеясь в их сердцах прибежище сыскать!
О нет, стократно нет! Такие ухищренья
Рожденным в пурпуре внушают отвращенье.
Я службу их приму — довольно и того:
Пусть всем пожертвуют для счастья моего.
Измерю их любовь, ее порыв и силу,
Приманкой не дразня, не разжигая пыла.
Кто будет верен мне и непоколебим,
Тому я власть вручу, но властвуя над ним.
Разбужен замыслом царицы вероломным,
Взлети, взметнись, мой гнев, пожаром неуемным!
Ты, память-узница, освободись, восстань:
Великому царю мы задолжали дань.
Пылала в нем любовь и ненависть пылала,
Когда, весь залитый струями крови алой,
Мне крикнул: «За тебя я гибну. Отомсти!»
О дорогая тень, прости меня, прости!
Не отомстила я. Скрывая стыд и муку,
Уже готовилась предательскую руку
Поцеловать как дочь. Свой долг перед тобой
Я не исполнила, затем что долг иной
У нас, у избранных, чей корень благороден:
Чем царственный побег, тем менее свободен.
Любовь и ненависть! Вам не разбить препон,
Которые кладет нам разума закон.
Уже возмездие шагало по дорогам,
Но мира шаткого я сделалась залогом,
И, самое себя безжалостно поправ,
Я жертву принесла во благо двух держав.
Но строит в тишине мужеубийца ковы,
Спешит твои следы стереть с лица земного:
Ты отдал сердце мне, его в груди таю,
Вот почему пронзить ей нужно грудь мою.
Нет мира для нее, нет чести, правды, долга.
Себя смиряла я, смиряла слишком долго…
Любовь и ненависть! Вам больше нет препон.
О царь, отныне ты — единый мой закон!
А ты, в ком Никанор
