Не царское дело - Галина Куликова

— Нет, рассказ не будет длинным. Просто здесь есть своя специфика. Не знаю, поймете ли вы. Впрочем, неважно.

Юлий Яковлевич сел на стул, сцепил на коленях тонкие руки и начал рассказывать:

— Произошло это лет пять назад. В тот недолгий период, когда мы с Мишей Прудковским на пару охотились за редкими марками. Иногда нам удавалось отыскивать удивительные экземпляры. О нас и наших находках тогда даже статьи писали в журналах. Так вот, один общий приятель — он собирает открытки, конверты, старые письма — наткнулся на любопытный семейный архив. Точнее — часть архива, которая хранилась в сарае на даче у каких-то стариков.

Не буду утомлять вас деталями, но из некоторых писем стала известна совершенно фантастическая информация. Такую фамилию — Юдолин — вам доводилось слышать? Нет? Я так и думал. Дмитрий Борисович Юдолин был известным коллекционером-филателистом. Марки он начал собирать еще до революции семнадцатого года, и в середине тридцатых годов в его коллекции насчитывалось немало редчайших экспонатов. Были у него и «Саксонские тройки», и знаменитая «Тифлисская уника», и первые раритеты СССР, и «Бычьи головы». Поговаривали, что в его коллекции имелся даже «Желтый трескиллинг», а это сегодня самая дорогая марка в мире. В конце тридцатых годов над Юдолиным нависла угроза ареста. И не просто ареста — он знал, что живым его из тюрьмы не выпустят. Дело в том, что на его знаменитую коллекцию положил глаз один из приближенных Берии.

Но каково же было всеобщее изумление, когда после ареста Юдолина у него дома не обнаружили самых ценных марок. Они исчезли. Дмитрий Борисович сгинул в сталинских лагерях и унес тайну с собой. Исчезновение его коллекции все эти годы волновало филателистов. Мы с Мишей тоже пытались найти ее следы, но — увы! — безрезультатно. И вот из писем, которые случайно обнаружил наш знакомый, выясняется: Юдолин, чтобы спасти жемчужины своей коллекции, придумал игру в почту. В нее он играл с детьми своих друзей. Дмитрий Борисович был почтальоном, а ребята поочередно — директором почтамта. Раз в неделю Юдолин выходил прогуляться на бульвар и передавал им конверты с письмами, а они должны были тщательно хранить их и потом, когда будет накоплено достаточное количество, отправить по адресу, который указан на конвертах. На конвертах, как вы поняли, были наклеены в числе обычных, почтовых, те самые редчайшие марки.

— И почта могла их пропустить? — удивилась Настя, слушавшая рассказ очень внимательно.

— Понимаете, если на конверте было наклеено достаточное количество знаков почтовой оплаты, то приклеенная где-то сбоку марка вряд ли обращала на себя внимание. К тому же марки просто могли лежать в конверте. Или он их приклеивал внутри. Я не знаю.

Юлий Яковлевич немного помолчал, потом продолжил:

— Когда мы узнали об этом, Миша прямо как с ума сошел. Он бросил все, стал копаться в архивах, разыскивать приятелей Юдолина, выяснять судьбу их детей, внуков. Я посчитал это утопией, поэтому мы с ним и рассорились. И вот теперь мне кажется, что Миша все-таки нашел. Либо тех, кто отправлял, либо тех, кто получал эти письма.

— Объясни, что ты там парила про Розовую Гвиану и Голубой Маврикий? — спросил Крутов, выходя на улицу.

— Да было бы тебе известно, так называются одни из редчайших марок на планете. Британскую Розовую Гвиану еще зовут «Принцессой филателии». Я даже не знаю, сколько она сейчас стоит. А за Голубого Маврикия можно выручить порядка пятнадцати миллионов долларов.

— Нет, это же надо — меня так обозвать! Никакой другой редкости для меня не нашлось?

— Ладно, не ворчи. Конечно, можно было тебя назвать Черный пенни, но эффект был бы не тот. И вообще, победителей не судят. Конечно, я несла полную ахинею. Но весьма специфическую, уху настоящего филателиста приятную. А как еще, скажи на милость, можно было остановить бред этого Юлия Яковлевича? Только другим, еще более серьезным, бредом. Но ведь сработало!

— Ладно, молодец, — согласился Крутов. — Но ты поняла, куда дует ветер?

— Чего тут понимать? Видимо, этот Прудковский докопался в своих изысканиях до Пчелки или каких-то ее знакомых. Но, скажи на милость, откуда он узнал про ее смерть? Про то, что она все свое имущество завещала мне? Ему что, как и этим любителям предсмертных писем, тоже некто неизвестный рассказал?

— Пока не знаю, — сказал Крутов, садясь в машину. — Но этот вопрос — ключевой. Такое впечатление, что кто-то искусно дирижирует этим разноперым оркестром. Хорошо бы еще нам знать цели дирижера.

— Интересно, почему полиция до этого не докопалась?

— Шутишь? Для этого надо было шерстить филателистов, выискивать свидетелей. Зачем им это нужно? Тем более Юлий Яковлевич в ближний круг Прудковского не входит, и до него очередь может вообще не дойти. Когда я расспрашивал филателистов, они и то не сразу припомнили о нем. Говорю тебе — проще списать на случайное убийство. Хорошо, приехал бы следователь к этому Юлию Яковлевичу. И либо сразу отправил его в психушку, либо после ухода от него повертел бы пальцем у виска. Да еще и Прудковского объявил бы сумасшедшим. По принципу — скажи мне, кто твой друг. В общем — разборки между психами.

— Как думаешь, эту линию расследования можно считать отработанной?

— Почему? Выясним, кто убийца, тогда — да. А пока имеем что? Лишь предполагаемый мотив. Если безумный Юлий Яковлевич рассказал нам все, что знал, можно предположить следующее. Прудковский действительно напал на след исчезнувших раритетов. Однако кому-то не понравилась его активность. Не исключено, что нынешний владелец не захотел расставаться со своими сокровищами, а Прудковский стал настаивать или даже угрожать.

— Но ко мне он зачем приходил?

— Наверное, был уверен, что часть марок у тебя. Не исключаю, что он и к другим людям вот так являлся. Хорошо бы покопаться в его личном архиве, если только убийца нас не опередил.

— Ты знаешь, как это сделать?

— Конечно. А тебе об этом лучше не знать. Вообще-то я бы сейчас с удовольствием…

— Поел? — предположила Настя, у которой от голода уже слегка кружилась голова.

— Нет. Поехал бы разбираться с гибелью твоего хорошего знакомого Виталика. Там у меня один человечек занимается этим вопросом, пора и мне подключиться. Заводи машину, я пока звякну Дремину. Узнаю, как он там. Если Льву Михайловичу хоть немного лучше — задам несколько вопросов.

— Едем в магазин или к Виталику домой? — уточнила Настя.

— Сначала в магазин.

Минут через десять Крутов перестал терзать клавиши телефона и невнятно ругнулся.

— Ни мобильный, ни домашний не отвечают. Может, его перевезли в больницу?

— Он не мог умереть? — встревоженно спросила Настя.

— Надеюсь, нет. Хотя домработница сказала, что врачи опасаются за его жизнь. Он действительно был плох.

Когда подъехали к знакомому Насте ювелирному магазину, Крутов сказал:

— Ты посиди в машине, я пойду поговорю с преемником Виталия и его гундосой секретаршей. Барышня может на тебя плохо среагировать. Ведь неизвестно, что ее связывало с бывшим начальником. Вдруг не только служебные отношения? Думаю, часа мне хватит. Пока я с ними поговорю, глядишь — мой человек подъедет, расскажет, что накопал.

— А я что буду делать все это время? — обиделась Настя на такое распределение ролей.

— Ты пока иди пообедай. Видишь, вон там ресторанчик? Между прочим, не исключено, что я к тебе там присоединюсь. Вдруг разговор с ювелирами будет коротким и неплодотворным?

Однако этот прогноз не сбылся. Крутова не было часа полтора. За это время Настя успела поесть, выпить две чашки кофе и сделать несколько звонков знакомым, чтобы не забывали о ее существовании. Потом она позвонила Даше. Та была словно пьяная, видимо, всю ночь не спала. Похоже, она уже поняла, что случилось самое худшее, однако никак не могла с этим смириться. Затем Настя сделала звонок Роману, но он снова не взял трубку.

«Странно, — подумала Настя, — обиделся, что ли? Тогда непонятно на что. Наверное, мне стоило побыть сегодня с Дашей. Поеду к ним вечером».

Наконец позвонил Крутов.

— Ты где?

— Там, куда ты меня отправил, — в ресторане.

— Отлично. Уже поела?

— Давным-давно. И даже кофе попила. Не хочешь присоединиться?

— С удовольствием, сейчас буду. Ужасно голоден, и есть новости.

Александр появился довольно быстро. Он стремительно вошел в зал, не прерывая телефонного разговора, который начал еще на улице. Официант, тотчас притащивший меню, топтался возле него минут пять, но Крутов не обращал на него внимания — похоже, тема обсуждалась нешуточная.

Настя вопросительно поглядывала на него, стараясь понять, о чем идет речь, но так и не поняла.

Напоследок Крутов сказал:

— Составь рапорт с полным изложением этих фактов и завтра утром передашь мне. И глаз с него не спускать, ясно?