Отвага - Паскаль Кивижер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охотники миновали подъемный мост и стали подниматься на холм, что возвышался над спящей припортовой деревушкой и черными водами Овечьей бухты. Осенний туман развесил повсюду серые полотнища. Они расплывались, светлели, мешали любоваться пейзажем. Лучшая погода, чтобы проскользнуть незамеченными, так что Жакар был счастлив. Он обожал охоту и всерьез готовился к ней, а главное, назначил ее на особый, праздничный день: ровно год назад погиб Тибо. Эту крупную дичь нелегко оказалось выследить, подстеречь и убить. Знатный охотничий подвиг! Отчего же не повторить его? И Жакар в память о брате надумал убить могучего молодого оленя.
У Креста Четырех Дорог охотники выбрали ту, что вела к Центральной провинции, и вступили под сень могучих старых деревьев, свидетелей последних шести царствований, хранящих вековое молчание об увиденном. Желтые листья усыпали склон и приглушали топот копыт. Все к лучшему в этом лучшем из миров, кроме проклятого холода в затылке Жакара. Он давал о себе знать при каждом шаге коня, при каждом просвете в тумане. И внушал Жакару вполне определенную мысль, но тот знать ничего не хотел, не желал его слушать.
Холод – назойливое, ненужное напоминание. Он возвращал короля в Траурный покой за несколько часов до погребения Тибо. Жакар старался убедить себя, что ничего особенного не произошло, однако по-прежнему носил в кармане те весомые улики. Холод вполне реальный, болезненный. Что же это такое? Месть призрака? Вот еще! Угрызения совести? Чушь! Чтобы ощущать угрызения совести, нужно ее иметь, а Жакар прекрасно без нее обходился. Мораль – самооправдание для слабаков. Только сильнейшие могут себе позволить абсолютную свободу. Никаких угрызений! Причина холода в другом. Может, инстинкт самосохранения? Как вздыбленная шерсть на загривке Стикса в ночь полнолуния? Борясь с мучительным холодом, Жакар гордо поднимал голову, жадно втягивал свежий воздух и расправлял плечи под плащом, подбитым лисьим мехом. Кожаные перчатки приятно поскрипывали, он натягивал поводья коренастого жеребца, на котором обычно выезжал на охоту. Он назвал его Бенуа, чтобы досадить мажордому. А чтобы досадить Инферналю, крикнул:
– Эй! На этот раз опасайтесь индюшек!
Герцог из вежливости кивнул. Прошлой весной он выстрелил в дикую индюшку, приняв ее за кабана. Да еще и промахнулся. Жакар обожал посыпать раны солью. Он приказал сделать чучело индюшки, самой уродливой на птичьем дворе, и подарил ее герцогу в качестве «охотничьего трофея». Глаза у индюшки из яшмы, а перышки на голове позолочены.
– Если вы предпочитаете мелкую дичь, разве я вправе вас осуждать? – продолжал Жакар в порыве вдохновения. – У нас на острове изобилие зайцев, барсуков, рябчиков и бекасов. Благословляю вас, охотьтесь на них!
Самому Жакару подавай только крупную добычу. Выследить, измотать, преследовать, загнать и уничтожить мощного зверя – что могло ему доставить большее удовольствие? Одна мысль об этом пьянила и бодрила.
– Нам не хватает только Наймита, – внезапно посетовал Жакар.
Герцог промолчал с равнодушным видом. Вот уж без кого он вполне мог обойтись.
– Впрочем, признаю: он достоин восхищения, поскольку всегда последователен, – снисходительно продолжал Жакар. – Не ест мяса и отвергает охоту – логично, не так ли?
– Вполне логично, сир, – процедил Инферналь сквозь зубы.
Он не испытывал симпатии к вегетарианцу-втируше. Считал, что чужак не внушал ни малейшего доверия, коль скоро добровольно лишал себя всех удовольствий: мяса, алкоголя, табака, женщин, сплетен, роскоши. Наймит пристрастился исключительно к воздержанию, а это несвойственно человеческой природе. Подозрительно, крайне подозрительно! Полно, человек ли этот Наймит?
Герцог с утра пребывал в дурном настроении. А радостное возбуждение Жакара добавляло ему беспокойства. Сам он терпеть не мог парфорсную охоту. Лай взбудораженных гончих и охотничьи рожки грубо нарушали лесную тишину. Запах крови, освежеванная дичь, охотники в поту и грязи, пена на боках лошадей, сломанные перья на шляпах – все оскорбляло чувства, раздражало нервы. Банкир, пристрастившись к бархату и утонченности, возненавидел грубость и вульгарность.
А главное, считал куда более разумным отметить годовщину в курительной, раскупорив пару-тройку дорогих бутылок. Ведь насильственная смерть Тибо – незаживающая рана острова, она воспалилась, она гноилась. Естественно, в этот памятный день Инферналь ожидал возмездия. Народ вскоре догадался, что Жакар выезжает из крепости только на охоту, и каждая охота теперь не обходилась без неприятностей. То испакостят охотничий павильон, то цимбалами собьют с толку собак, то лес подожгут, то опрокинут на охотников навозную жижу. Разумеется, виновников вскоре находили и вздергивали на виселице, однако повстанцы не унимались. Страшно подумать, что за сюрприз они приготовили сегодня королю. Неудивительно, что Инферналь предпочел бы с удобством сидеть в курительной.
– Какой-то вы невеселый, канцлер, – как раз в эту минуту изволил заметить король. – А вам бы радоваться удаче. Вы настаивали на том, что нужно выехать тайно, и вот вам, пожалуйста: туман!
– Не стану спорить, сир, туман – это прекрасно. Мы покинули дворец рано, безо всякого шума, с нами всего четыре охотника, восемнадцать слуг, пятнадцать гвардейцев, и ни единый зевака не приветствовал восторженно наш отряд. Вы выказали примерную скромность, сир, с чем я вас и поздравляю.
– Спасибо. А вот баронет Отой чуть было все не испортил. Без женских глаз он теряет интерес даже к охоте. Или я не прав, Филипп?
– Вы что-то сказали, ваше величество?
Филипп ехал рядом, но слышал плохо из-за шапки с ушами и надвинутого поверх нее небесно-голубого капюшона.
– Ничего особенного, успокойся.
Жакара раздражал баронет Отой и его шапки. Король машинально пошарил в кожаном кошельке на поясе, достал горький миндаль и несколько яблочных зернышек. Он старательно повышал свой иммунитет против цианида. И делал это по возможности при канцлере, напоминая ему, что не забыл об отравлении. Вот и сейчас он сначала долго жевал антидот, а потом продолжил:
– За что я себя хвалю, так это за хитрость. Я приказал приготовить пять охотничьих павильонов. Признайтесь, вполне достаточно, чтобы сбить их со следа. Кто догадается, в какую сторону мы поедем? На этот раз, ручаюсь, мы будем охотиться без приключений.
– Рад бы, – отозвался Инферналь не без иронии.
– Рабы? При чем тут рабы? – удивился Филипп.
Инферналь не удостоил его ответом.
