Пикник на Аппалачской тропе - Игорь Зотиков

Я вглядывался вверх, пытаясь разглядеть среди кипарисной зелени темную массу дикобраза.

— Что вы, Игорь Алексеевич, в Америке никто, кроме самоубийц, не полезет на дерево за поркупайном. Он подпустит вас к себе очень близко, а потом хлестнет вас своим спрятанным до времени хвостом с иглами. Человек может от неожиданности и боли упасть на землю и сломать себе шею. Но даже если человек удержался на ветках после нападения, он будет весь покрыт ранами от его острых игл. А кончики этих игл настолько хрупки, что ломаются в теле и долго болят и нарывают. Ведь природа сделала так, что каким-то образом кончики их игл аккумулируют всю грязь и заразу, какую только можно собрать в лесу.

После этого рассказа у меня пропало желание лезть за поркупайном на дерево.

Вообще диких животных в Америке на удивление много, и их отношения с двуногим населением страны довольно сложны. Среди американцев одноэтажной Америки, имеющих помимо домика и сада еще и лесные массивы, существует мнение, что диких животных надо не уничтожать, а сохранять. Все это привело к тому, что даже в парки маленьких городков по ночам приходят и грузные поркупайны, и еноты, которых здесь зовут ракунами, и сканки, которых мы зовем скунсами, не говоря уже о белках, которые бегают здесь повсюду. Эти животные, конечно, наносят определенный ущерб садам и огородам жителей, но каким-то образом люди и звери, по крайней мере в Лебаноне и Хановере (штат Нью-Гемпшир), устойчиво соседствуют.

В наши края пришла весна. Всем известны, наверное, удивительные золотые цвета осени по картинам Рокуэлла Кента. Такие цвета дает особая разновидность клена — сахарный клен, которого много в этих местах. И сахарным он называется потому, что когда-то индейцы весной надрезали его стволы, собирали сок этого клена и выпаривали из него патоку. И вот оказалось, что этот способ приготовления сахара не только сохранился, но и превратился как бы в ритуал, праздник. Все сейчас только и говорят о «кленовом сиропе», «мейпл-сируп», как он здесь называется. И некоторые уже с гордостью приносят на работу баночки с этим сиропом. В это время года он почти обязателен за столом во время завтрака у жителей этих мест. Им поливают горячие оладушки, которые хозяйки пекут по утрам, им поливают бутерброды с маслом. Никогда не едят тут так много сладкого, как в это время года.

В субботу и я ездил на «ферму сахарных кленов», то есть в дом к одному знакомому фермеру, у которого есть рощица этих деревьев. Уже за несколько дней до этого все волновались: вдруг испортится погода и клены перестанут «доиться». Ведь, оказывается, они дают сок в условиях, когда дни теплые, а ночи холодные. Если такая погода стоит долго — каждое дерево может давать одно-два ведра сока каждый день в течение месяца.

Но погода не подкачала, и в субботу мы были уже в лесу. Еще по дороге по сторонам мы видели необычное оживление в окрестных лесах. Люди шли в разных направлениях по еще глубокому снегу с ведрами. Над лесом поднимался в воздух дым от костров. А когда приехали на ферму — там тоже оживление: много машин, гостей, радостно бегающих по сугробам детей.

Когда зашли в рощу, увидели, что почти в каждое дерево на высоте около метра от земли вбит мощный стальной уголок-крючок, так что желобок его позволяет соку стекать в специальное ведро с крышкой, повешенное на этом крючке.

Я открыл одну из крышек. В ведро капала обычная по виду прозрачная вода, похожая на наш березовый сок. Сунул как бы нечаянно в ведро палец, облизал — и по вкусу как березовый, может, чуть слаще. В середине рощи, куда вели следы, стояла небольшая бревенчатая избушка с кирпичной трубой, из которой валил дым и летели искры. Перед избушкой стояли в ряд несколько соединенных трубками кипящих чанов, под которыми ярко горели большие поленья. Рядом — большие поленницы заранее приготовленных дров, несколько пустых и полных ведер с соком и масса ладей, как на пикнике. Все старались быть полезными общему делу, подбрасывали дрова, выливали сок из чанов. Но было ясно сразу, что это не стихийная деятельность. Руководил ею фермер — бородатый пожилой мужчина в телогрейке и высоких резиновых сапогах. Оказалось, что в этих чанах выпаривается сок. Система чанов такова, что сок в процессе выпаривания, по мере долива свежего сока в первый чан, переходит частично во второй, потом в третий и так далее, становясь все гуще и гуще. В последнем, восьмом чане сок был уже совсем густой и темный.

Фермер, оказалось, устанавливает скорость долива сока в первый чан, судя по густоте, цвету и вкусу массы в последнем отсеке. Когда он сцеживает оттуда готовую продукцию, чаны начинают работать как система сообщающихся сосудов и сок течет из отделения в отделение. Из двадцати литров сока получается не больше литра знаменитого на всю Америку «вермонтского кленового сиропа». Поэтому даже сейчас, в пору урожая, этот сироп совсем не дешев, и, когда вечером все пришли с фермером в его дом, он угощал всех чаем с блинчиками бесплатно, но продавал только что полученный сироп довольно дорого. А может, и не дорого, судя по тому, как все гости фермера с удовольствием, не торгуясь, брали у него этот сироп по баночке-другой. Кончилось тем, что и я взял.

Моя жизнь здесь в свободное от работы время стала чуть более разнообразной. Недели две назад мне позвонила вдруг Мегги — американский лаборант на шельфовом леднике Росса. В Антарктиде все с удовольствием наблюдали, как она и огромный добродушный механик Боб «уходили гулять за околицу». А потом они вдруг организовали свой «хутор». В стороне от ряда утепленных и отапливаемых джеймсвеев, где спали все мы, они разбили обыкновенную островерхую зеленую палатку без пола, поставили в нее маленькую жестяную печурку, две раскладушки прямо на снег и жили там, хотя при одном взгляде на эту легкую, продуваемую всеми ветрами палатку нам становилось холодно.

И вот сейчас Мегги приехала к своему другу и вдруг узнала от него, что и я здесь. Когда ее Боб уехал куда-то в командировку, она захотела повидать меня.

Решили поехать в ресторан. Мегги заказала телятину, я — жареную рыбу. Выпили по фужеру белого сухого вина. Разговорились. И вдруг оказалось, что Мегги несчастна с Бобом, собственно, не несчастна, но ей ясно, что она не сможет выйти за него замуж. Мегги повидала за свою небольшую жизнь много. Вдвоем с приятельницей, адвокатом из Лондона, она путешествовала по Вьетнаму и Индонезии, жила в глухих деревнях и поняла, что маленькие странные вьетнамцы и малайцы — тоже люди. Они также думают, с кем дружат их дети, как уберечь их от дурного влияния, как научить их жить, как научить профессии. Потом она путешествовала по Европе: Англия, Италия, была в Германии, там у нее появился бой-френд, думает приехать в США летом (он кончает юридический факультет — и они поженятся, возможно, поженятся). А Боб, бедный, здоровый громила Боб не понимает ее, он такой узкий, как все в этом деревенском Вермонте, и ей здесь с ним просто скучно.