Звездный скиталец - Николай Гацунаев

- Опять?

Он посмотрел на нее виновато и растерянно. Кивнул.

- Да, Люси. Хочу попытаться еще раз. Последний.

- Ну что ж. - Она взяла сигарету, затянулась одинединственный раз, положила в пепельницу. - Поступай, как считаешь нужным. Но учти: еще на одну вылазку в ту эпоху у меня просто не хватит сил.

- Откуда же ты знаешь, куда я собираюсь? - спросил Симмонс.

- Книги, - она кивнула на стол. - История. Или я ошибаюсь?

- Ты ошибаешься, - поспешно заверил он. - Я хочу побывать в будущем. Двадцатый век. Первая четверть.

- А обо мне ты подумал?

- Прости, Люси. - Он виновато покивал головой. - Ты ведь знаешь, ради чего я все это делаю.

- Это бесполезно, Эрнст. Неужели ты еще не убедился?

- И все-таки я попытаюсь, - упрямо сказал он. - В последний раз.

- Ну что ж... - Она помолчала. - С богом, как говаривали в старину. Но в случае чего на меня не рассчитывай.

Слухи один невероятнее другого ползли по Киркъябу.

- Слышали? Джума-то, Джума... Босяк, сын голоштанника Худакь-буа... На побегушках у Жаббарбия пробавлялся... Воистину неисповедима воля аллаха! Разбогател голодранец Джума, да еще как разбогател! Деньгам счету не знает! - выходил из себя торгаш. Дехканин в чугурме и драном чапане задумчиво поскреб заросший подбородок:

- Не иначе, как аламаном заделался. Ограбил кого-то, а может, убил.

- Или клад отыскал, - вмешался один из мардикаров. - Вокруг Куня-Ургенча до сих пор клады в пустыне находят. После каждой бури, говорят, йомуды на конях по пескам рыскают.

- А я слышал, будто он на пэри женился. Выманил у нее колечко изо рта, вот и женился.

- Сказки все это! Джума к сумасшедшему русскому служить пошел. Все боялись, а он пошел. Вот и пользуется. Сумасшедший-то - богач.

- Что ни говори, а привалило бедняге счастье, - вздохнул дехканин по имени Амин. - Вон какой дворец строить надумал. На каменном фундаменте, из жженого кирпича. Со стеклянными окнами.

- Ты-то откуда знаешь? - усомнился торгаш.

- Знаю, раз говорю. Я с ним вчера из Ургенча в его фаэтоне ехал.

- Ври больше!

- Вон у Эльтузара спроси, он видел.

- Амин правду говорит, - кивнул пожилой дехканин.

- Слышал?

- Да откуда у тебя деньги на фаэтонах разъезжать?

- Видели дурака? Ты что, только проснулся? Какие деньги? Фаэтон-то у Джумы свой.

- Как свой?

- А вот так. И фаэтон новенький, и ерга * - двулетка, и парчовый халат, и сапоги шевровые.

* Иноходец.

- И фуражка на голове! - съехидничал торговец.

- Фуражку не видел, а чустская тюбетейка есть.

- Ври, да не завирайся!

- Не слушай ты его, Амин! Рассказывай, что тебе Джума сказал.

- Я в Ургенче на базаре был. Продал мешок проса, купил детишкам кое-что, поел в рыбожарке и пешком обратно отправился. Иду по дороге, задумался и тут меня какой-то яшуллы * обогнал на фаэтоне. Я еще лошадь заприметил, уж больно хорош ерга. Такому под седлом ходить, а не в упряжке. Только подумал, а яшуллы коня остановил и мне рукой машет. У меня душа в пятки ушла: от яшуллы добра не жди. "Амин! - кричит, иди, садись, подвезу!" Я присмотрелся и глазам не верю: Джума, не Джума?

"Джума-ага, вы это, или не вы? - спрашиваю. -"Я, - говорит. И смеется. - С каких пор ты меня на вы величать стал? Забыл, как коз вместе пасли?"

- Так и спросил?

- Так и спросил. "Помню, - отвечаю, - как не помнить? Только вас не узнать, богатым, видно, будете". - "Почему буду? - смеется. - Я уже богатый. Коня вот купил, фаэтон. Хочу отцу дом построить". - "Давно пора, - говорю. - Старый-то совсем обветшал. Того и гляди завалится, еще придавит кого-нибудь". - "Не придавит, - говорит Джума, - Я такой дом отгрохаю, триста лет простоит. Из жженого кирпича. Да ты лезь в фаэтон, чего стоишь? Поехали".

Влезть-то я влез, а сесть не решаюсь: сиденья новеньким красным бархатом обиты. А Джума смеется: "Садись, не испачкаешься. А замараешь, - не беда, обновлю обивку". Деваться некуда, сел. Едем. Смотрю я на Джуму и не по себе становится: тот и не тот Джума. Лицо белое, руки такие, будто сроду кетмень не держали. А главное - глаза: большущие стали, задумчивые какие-то, печальные. И постарел вроде. А ведь всего месяц прошел, как виделись. Собрался с духом, спрашиваю:

"Ты не заболел, Джума?" - "Нет, - отвечает. - С чего ты взял?" - "Вид у тебя не такой какой-то". - "Не обращай внимания, - говорит. - Устал я, дел много всяких". Ну, я кивнул и молчу, а сам голову ломаю: какие такие дела могут быть у фаэтонщика? И откуда у него деньги, чтобы фаэтон с лошадью купить? А Джума еще масла в

* Уважительное обращение к старшему.

огонь подлил. "Дом под железной крышей построю, - говорит. Полы деревянные, потолки. Окна во всю стену стеклянные. Русские мастера строить будут. На прошлой неделе двери и ставни Абдулле Джину в Хиве заказали, из карагачевых плах режет.

- Абдулле Джину? Так ведь он самому Мухаммадрахимхану двери делает! - ахнул торговец.

- Вот и я не поверил. А Джума знай себе посмеивается: "То ли еще будет! Захочу, дорогу до самого дома камнем вымощу!"

- Дорогу? Камнем?

- Ну да.

- Аллаха бы побоялся!

- А что ему аллах, когда денег девать некуда!

- Тише вы насчет аллаха. Вон мулла Ибад идет, он вам такого аллаха задаст!

- А ты только увидел? Он тут давно ошивается.

- Что же ты молчал, ишак?

- Думал, ты видишь.

- Вот что, земляки, давайте-ка по-хорошему разойдемся, пока не поздно.

- Правильно говорит Амин.

- Верно.

- Айда по домам.

- Гляди, гляди, мулла тоже прочь захромал...

- Подслушивал, сын греха.

- Конечно, подслушивал, собака. Жди теперь беды. Все беку Нураддину доложит. Они с ним друзья.

Кучка быстро редела.

- Дружила собака с палкой! - издали крикнул Амин.

Мулла Ибадулла, уже поравнявшийся с воротами, обернулся, злобно прищурив изъеденные трахомой глаза, погрозил суковатым посохом.

Из увитой плющом беседки Эльсинора наблюдала, как Дюммель распекает прислугу. Выволочки Симмонса пошли барону явно на пользу: если прежде он бывал несдержан в гневе, орал, топал ногами и даже гонялся за провинившимися с кулаками, как это было при встрече с Джумой, то теперь олицетворял собой саму выдержку и олимпийское спокойствие.

Официанты и прочая челядь выстроились вдоль расставленных на аллее банкетных столов, и Дюммель, заложив руки за спину, прохаживался перед шеренгой и, не повышая голоса, монотонно отчитывал их за нерадивость и прочие смертные грехи. Отчитывал скорее для порядка и профилактики, чем по необходимости. Привыкшая к буйному нраву Дюммеля, челядь изумленно таращила глаза и перешептывалась.

- Разговорчики! - негромко, но тем весомее одернул слуг барон. - Предупреждаю: фарфор штучной работы, ему цены нет. Хрусталь - богемский, по специальному заказу изготовлен. Столовое серебро - фамильное. Хоть одна вещь пропадет, - на себя пеняйте. Шкуру спущу, понятно?