Ересь Хоруса: Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Столь решительный шаг, безусловно, не был осуществлен за один день, и преобразование не могло не вызвать недовольства, но после обращения Льва в пользу объединения рыцарей, когда он пообещал воинам новую славу на службе Императору, недовольные голоса умолкли, хотя и не все.

Еще больше трудностей возникло после появления на Калибане представителей других подразделений — солдат Имперской Армии. Проводимые Астартес испытания уже определили наиболее вероятных кандидатов на пополнение рядов Легиона, но значительное большинство жителей планеты было призвано служить Императору в армии.

До возникновения Ордена привилегией заниматься военным делом пользовались только представители знати, а имперские вербовщики проникли во все слои населения Калибана и каждому предлагали воспользоваться шансом сражаться во славу Императора в тысячах разных миров. Они обещали возможность путешествовать, посетить далекие загадочные планеты и стать частью истории.

Десятки тысяч жителей Калибана стекались на приемные пункты Имперской Армии, и рыцари недовольно ворчали, что после того, как крестьянам будет позволено принимать участие в боях, пропадет все благородство воинского занятия. Война — занятие для аристократов, а если позволить участвовать в ней людям низкого происхождения, она превратится в ужасную массовую резню.

Как только армейские экзакторы набрали достаточное количество рекрутов, по всему Калибану были организованы тысячи лагерей, где мастера муштровки и сержанты начали обучать взрослых жителей Калибана имперским способам ведения войны.

В течение невероятно короткого времени поверхность планеты из царства непроходимых лесов и замков превратилась в мир, подчиненный нуждам военной промышленности, звенящий от грохота заводских кувалд и топота ног. Население активно готовилось к войне.

Это было время великих чудес и надежд, время перемен, но никакие перемены не проходят безболезненно.

Захариэль и Немиэль не спеша обходили крепость Алдарух по наружной стене. Они широко шагали и держали спины идеально ровно. Оба, казалось, стали немного выше и держались с большей гордостью, чем накануне.

Доспехи юношей сверкали свежей полировкой, и черные пластины брони слепили глаза отраженным светом, а оружие было так тщательно вычищено, словно от этого зависела их жизнь. Не были забыты ни кожаные сапоги, ни белоснежные стихари, наброшенные поверх доспехов, и оба рыцаря, прогуливающиеся по стене, представляли собой внушительное зрелище.

— Интересные времена настали, ты не находишь? — спросил Немиэль, поглядывая вниз, на группу новобранцев, марширующих по обширному плацу, построенному механикумами к прибытию Императора.

Десятки других таких же отрядов под лучами полуденного солнца занимались строевой подготовкой, отрабатывали приемы боя, а несколько групп проводили занятия внутри крепости, что еще месяц назад даже невозможно было себе представить.

Захариэль кивнул, затем спросил:

— Разве не ты говорил, что эти дни были сплошным мучением?

— Ну, говорил. А как еще можно было назвать те дни?

— Удивительными, — ответил Захариэль. — Волнующими, захватывающими.

— Что ж, я не стану этого отрицать, брат, — согласился Немиэль. — Но разве тебя немного не тревожит, как быстро все меняется?

— Нет, — сказал Захариэль и указал на просторную площадку, расчищенную от леса. — Ты только посмотри, что с нами происходит. Мы воссоединились с Террой, о чем мечтали… Не могу сказать, как давно, но с тех самых пор, как появились первые легенды, все, чего мы так сильно желали, воплотилось в жизнь, а ты все еще сомневаешься?

— Нет, не то чтобы сомневаюсь, — взмахнул руками Немиэль в примирительном жесте. — Просто… Не знаю… Призываю к осторожности. Это ведь разумно, не более того.

— Думаю, да, — не стал спорить Захариэль, скрестил руки на груди и наклонился над парапетом.

На горизонте высоко к небу поднимались столбы дыма, и он знал, что там расчищаются громадные пространства для строительства гигантского производственного комплекса и рабочих поселений.

Несколько дней назад он съездил верхом к одному из таких сооружений и был поражен размахом работ, производимых механикумами: склоны гор разорвали глубокие шрамы траншей и тысячи акров леса бесследно исчезли, уступив место перерабатывающему комбинату.

Нравится им это или нет, но Калибан уже никогда не будет прежним.

— Да, — наконец заговорил Захариэль. — Я согласен, все происходит очень быстро, но это ради нашего же блага. Став частью Империума, мы должны посильно участвовать в Великом Крестовом Походе.

— Конечно должны, — согласился Немиэль, подходя ближе. — Но мне стыдно, что все происходит именно так.

С этими словами он показал на приземистые сооружения, разбросанные вокруг крепости: казармы, оружейные склады, столовые и ангары для военных машин. Там же стояли уродливые коробки на гусеницах, которые имперцы называли «Химерами». Эти шумные и неудобные для езды машины мгновенно превращали землю в грязное месиво.

В них не чувствовалось никакого благородства и даже само название после многих лет страхов перед подобными существами, обитавшими в темных лесах Калибана, вызывало у него смутное беспокойство.

— Не станешь же ты утверждать, что счастлив делить Алдарух с этими старыми крестьянами? Новый лорд Символ от одной этой мысли готов взорваться.

— Не стану возражать, это кажется мне немного странным, но я искренне верю, что все идет к лучшему. Ладно, разве ты не рад, что нас выбрали для финальных испытаний Астартес?

Немиэль сверкнул улыбкой, и к нему сразу вернулось все его высокомерие.

— Конечно рад. А разве я тебе не говорил, что так и будет?

— Говорил, братец, — усмехнулся Захариэль. — И ты снова оказался прав.

— Это уже входит в привычку, — не удержался от колкости Немиэль.

— Не слишком на нее надейся, — предупредил его Захариэль. — У меня такое чувство, что чем больше мы узнаем об Астартес, тем чаще можем ошибиться.

— Как это?

— Не далее как вчера я сказал Исрафаэлю, что Император подобен богу, и его чуть не хватил удар.

— В самом деле?

Захариэль серьезно кивнул:

— Да. Он взял меня за плечи и приказал никогда больше так не говорить. Объяснил, что их миссия частично состоит и в том, чтобы положить конец глупым суевериям и сказкам о богах, демонах и тому подобному.

— Они не верят во все это?

— Нет, — решительно ответил Захариэль. — Не верят сами и не хотят, чтобы верили остальные.

— Это звучит как-то ограниченно.

— И мне так кажется, — признал Захариэль. — Но вдруг они правы?

Немиэль повернулся к брату:

— Может, правы, а может, и нет, но я считаю, что каждый должен относиться к неведомому без предубеждения.

— С каких это пор ты стал таким разумным? — улыбнулся Захариэль. — Обычно ты без оглядки прыгаешь первым.

Немиэль рассмеялся:

— Да, верно, но, видимо, с возрастом я становлюсь мудрее.

— Тебе всего пятнадцать, как и мне.

— Тогда я, вероятно, более внимательно прислушиваюсь.

— К чему ты прислушиваешься? — прищурился Захариэль.

— К разговорам членов Ордена, — пояснил Немиэль. — К словам старших рыцарей.

— И что же говорят старшие рыцари? — спросил Захариэль.

— Тебе лучше послушать самому, — ответил Немиэль, и его серьезный взгляд удивил Захариэля, не раз упрекавшего брата за излишнее легкомыслие.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Сегодня ночью будет собрание. И мне кажется, стоило бы на нем присутствовать.

— А где оно состоится?

— Подходи к Монастырским Вратам Круглого Зала после вечернего колокола, и я тебе покажу.

— Звучит загадочно, — заметил Захариэль. — И предвещает неприятности.

— Пообещай, что придешь.

Захариэль задумался, прежде чем ответить, но честное выражение глаз брата помогло ему принять решение.

— Хорошо, — сказал юный рыцарь. — Я приду.

— Отлично, — обрадовался Немиэль. — Ты не пожалеешь.

Как только отзвенело эхо последнего удара колокола, Захариэль остановился у Монастырских Врат. Лампы уже потушили и сенешали, подметавшие коридоры, разошлись. По какой-то неведомой причине Захариэль предпочитал, чтобы его никто не видел, хотя о том, что его вылазка должна сохраняться в тайне, не было сказано ни слова.

Юноша не мог отрицать, что в душе сам испытывает желание принять участие в загадочной встрече, и мятежный дух не был чужд его сердцу. Монастырские Врата казались закрытыми, и Захариэль, оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, пересек проход и прикоснулся к теплому дереву створок.