Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

Но тут же оборвал смех и сказал со страстной тоской и горечью:

— Эх, Оля, эх, товарищ сержант! Все равно бы я ни на что свой бомбардировщик не променял. Ни на какие мины! Надо же было нам гробануться, да еще когда — перед самым концом! Сиди вот теперь и истории про чужие подвиги слушай, вместо того чтобы воевать!

— А зачем истории слушать? — возразила Кротова. — Мы и воевать можем, товарищ капитан. Просто рано нам было…

— С чем воевать? — спросил Бунцев. — С этой пукалкой? — Он хлопнул ладонью по бедру, на котором висела кобура пистолета. — С ней много не навоюешь! Ты правильно говорила: шести пуль фрицам мало!

Кротова внимательно рассматривала свои унты.

— Товарищ капитан, — сказала она. — У меня план есть… Может, одобрите?

— А ну, — сказал Бунцев, — выкладывай, какая идея тебя осенила.

— Да идея не новая, — сказала Кротова. — И в общем-то выполнимая. Если захотеть.

— Говори!

Кротова оторвалась от унтов.

— Идея, товарищ капитан, такая… Прежде всего оружием разжиться, ну, а потом…

Ветер не стихал. Сосны все раскачивались, и раскидистые ветви их все метались в облачном небе, и только скрип стволов да свист ветра нарушали тишину леса.

3

…Нина лежала, слушая затихающий шорох кукурузных стеблей за спиной, злобный лай собак, перекличку немцев, тяжелое дыхание оставшейся рядом Шуры, и кровь гулко била в виски, а руки не слушались.

В школе она сдавала зачет на значок «Ворошиловский стрелок», там ее научили целиться, но стрелять приходилось из малокалиберной винтовки, а не из автомата. Тем более немецкого.

Нина видела, как стреляют немцы, понимала, как надо обращаться с оружием, и все-таки ей было страшно, что автомат не заработает…

Все шло так хорошо! Крестьянин, назвавшийся Иоци, привел их на свой двор. Его жена принесла чугунок кукурузной каши и сало. Беглянок устроили в сарае на соломе, принесли им старые половики, а для Шуры — старый тулупчик. Мех был потерт, но грел.

Выпив вина, Шура забылась. Уснула и Нина. И всю ночь они спали спокойно, а утром им опять дали каши и сала.

Хозяева просили об одном: не выходить из сарая до ночи. Нина обещала, что никто не выйдет. Но в полдень уснула, а одной из женщин захотелось пить, она прокралась к колодцу, стала спускать бадью, и с этого началось. Не успела несчастная вытянуть бадью, как на улице затарахтел мотоцикл. Женщина опрометью бросилась в сарай. Но проезжавшие мимо немецкие солдаты заметили торопливо скрывшегося человека, заметили брошенную бадью, остановили мотоцикл, зашли во двор, подозрительно поглядели на сарай, о чем-то посоветовались, развернули свою машину и стремительно укатили…

— Надо скрываться! — сказала Нина, как только ее растолкали и рассказали о беде. — Скрываться! Что вы наделали?! Людей подвели!

Крестьянин уже стоял в дверях сарая.

— Немцы оглядывались… — растерянно сказал он. — В поместье поехали. Там соберут своих…

— Уходите и вы! — сказала Нина. — Уходите.

Иоци покачал головой.

— Из своего дома?.. Куда?.. Как-нибудь отговорюсь… А вы бегите. Спрячьте оружие. Утопите его. Бегите!

— Нет, оружие я не отдам! — сказала Нина.

Они ушли со двора Иоци среди бела дня. Выбрались на зады, опять побежали полем, опять скрылись в кукурузе. Но уже через полчаса услышали треск мотоциклетных моторов и собачий лай.

— Разбегайтесь! — приказала Нина беглянкам. — Разбегайтесь! Я задержу немцев.

— Тебя убьют! — твердила Шура. — Убьют!

— Уходи! Я одна!

Она легла и приладила автомат. Оглянулась. Шура стояла рядом с ней на коленях, в глазах подруги дрожали слезы.

— Уходи!

— Нет. С тобой.

— Тогда ляг! Ляг!

Шура легла, прижалась к Нининому боку.

— Если тебя ранят, я смогу… — сказала Шура.

— Лежи.

Кровь гулко била в виски. Было страшно. Страшно, что автомат не заработает. И когда Нина увидела в просвете стеблей рвущуюся вперед черную овчарку, а за овчаркой — немца, еще молодого, розового, но вдруг посеревшего и попытавшегося кинуться в сторону, — и когда автомат все-таки заработал, и овчарка, подпрыгнув, завизжала, а немец перегнулся пополам и ткнулся в землю, Нину охватила радостная ярость. Ей стало легко, легко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Встав на колени, забыв об осторожности, она поливала свинцом кукурузу, где прятались окружавшие враги, и кричала им, обзывая их ублюдками, и звала их идти, чтоб им сдохнуть, идти, если им их поганая жизнь надоела, идти, если хотят получить пулю…

Автомат захлебнулся.

Нина трясла его, нажимала на спусковой крючок, но магазин иссяк, автомат молчал.

И тогда послышались шаги…

— Ну, — крикнула Нина. — Идите, ну!

Она вскочила, подняла автомат над головой, и стала ждать.

Ее оглушили ударом сзади.

4

— Тебя надо расстрелять, Кандыба, — сказал майор Вольф. — А еще лучше — повесить. Потому что веревка дешевле. Вы согласны, что веревка дешевле?

— Так точно, господин майор, — поспешно согласился мордастый, с разбойничьим чубчиком парень, стоявший навытяжку перед разведчиком. — Виноват, господин майор. Простите, господин майор… Выпимши был… Гнались за мной…

Он хотел было переступить с ноги на ногу, но остерегся и только сопнул разбитым носом.

Он не понимал, чего хочет от него этот незнакомый майор. Ну, верно, он, Кандыба, вчера украл золотой портсигар у Пилипенки, Пилипенко пронюхал, кто вор, и вчера же по пьянке они подрались. Кандыба вырвался из рук пилипенковых дружков, бежал, кого-то сшиб на улице, тут его самого настигли и свалили, а потом всех забрал немецкий патруль… Но почему же всех выпустили, а его держат и вдобавок привели к этому майору? Что он, Кандыба, хуже других, что ли?..

— Вы знаете, почему вас надо повесить?

— Никак нет, господин майор.

— Ах, ты не знаешь, сукин сын! — сказал Вольф, выходя из-за стола. — Ты не знаешь!

— Господин майор!.. Господин майор!..

— Вчера в пьяном виде ты нанес оскорбление офицеру германской армии, мерзавец!..

— Господин майор!.. Господин майор!.. — твердил Кандыба.

Глаза у него остановились, в животе заурчало.

— Господин майор!! — взвыл Кандыба и бухнулся в ноги Вольфу.

Разведчик торопливо отступил. Такой опереточной сцены он не предвидел. А Кандыба лежал перед ним, покаянно стуча чубатой головой о паркет, и заклинал:

— Помилуйте! Помилуйте! Помилуйте!..

Ему было страшно. Если он оскорбил офицера — немцы повесят. Факт.

— Помилуйте! — басом взревел Кандыба.

Вольфа обуял приступ неудержимого смеха.

«Думать о серьезном!» — приказал себе Вольф.

Но думать о серьезном мешал неумолкающий тупой стук кандыбиной головы о пол и равномерные призывы: «Помилуйте!»

Наконец Вольф справился со смехом, вынул платок, отер глаза и, брезгливо обойдя вопящего, остановился у стола.

— Встать!

Кандыба тут же замолк. Недоверчиво приподнял голову, жалобно скривился было, но понял, что стоны не одобрят, и поспешно поднялся.

— Если выполнишь мое задание, тебя не повесят, — сказал Вольф.

— Слушаюсь! — вытянулся Кандыба. — Готов все сделать, господин майор…

Кандыба действительно готов был выполнить любой приказ разведчика. Лишь бы остаться в живых. Чтобы уцелеть и выжить, Кандыба всегда находил возможным делать, что прикажут.

Петро Кандыба с детства учился жить умнесенько. Он внимательно прислушивался к речам Кандыбы-старшего, после стопочки поучавшего супругу и сына, что все люди сволочи и каждый, за красивыми словами прячась, только норовит изловчиться да побыстрей горло ближнего перегрызть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Работа — она дураков любит, — угрюмо вещал Кандыба-старший. — Ты только подставь шею — на нее враз усядутся!.. Не-е-е! Лучше уж в таком разе я сам на чью-нибудь усядусь, чем хрип надрывать! Социализм, коммунизм! Один в кабинете пухлявочку щупает, а другой на холоду гайки крутит… Вот и весь ихний социализм!