Земля призраков - Эрин Харт

— А это не так?

— Нет, — Кормак медленно подбирал слова. — Когда мне было девять, он отправился на несколько недель волонтером в Южно-Американскую миссию, руководимую его старым другом. И был вовлечен в работу по защите прав человека, которой они занимались. Затем он вернулся, и так получилось, что он вошел в состав делегации, направившейся в Чили в тот момент, когда генералы захватили власть. Шесть недель его предполагаемого отсутствия превратились в шесть месяцев, и после этого, я думаю, моя мать поняла, что он не намерен возвращаться. Нам обоим было трудно, но особенно ей, полагаю. Она никогда не могла всерьез сердиться на него, он был героем-гуманистом.

Кормак опустился на колени и, дотянувшись до кочерги, расшевелил огонь.

— Он приехал домой, когда умирала мать, но затем вернулся в Чили. Я пытался поставить себя на место всех тех людей, которые потеряли там близких. Это сложно.

— Где он сейчас?

— Он вернулся в Ирландию два года назад, в свой родной край, в Донегал. Он написал мне, когда приехал домой, но я не мог… я не видел его с похорон.

Она поняла, что он впервые рассказывает кому-то об этом.

— Кормак, я сожалею.

— Да. Хорошо. Это мой собственный выбор. — Он сменил тему. — Вы бы хотели теперь послушать эту запись?

— Ну да. — Она не хотела больше настаивать. Не сожалел ли он теперь, что все ей рассказал? — Может, мы последим, не появится ли ваш блуждающий огонек, пока слушаем, — сказала она. — Где вы были, когда увидели это — как раз там, в нише?

— Да. Но, знаете, если вы отойдете от камина, вам лучше надеть это.

Он снял небольшое покрывало с постели и накрыл им ее плечи.

— Спасибо. А вы не замерзнете?

— Я очень теплый, — сказал Кормак и прижался тыльными сторонами пальцев к ее щеке, чтобы доказать это.

— Да, правда.

Нора с прижатыми к груди коленями устроилась в одной из глубоких, покрытых подушками оконных ниш. Кормак нажал на кнопку магнитофона. Они сидели, всматриваясь в темноту, вслушиваясь в шум разговора и переставляемых стульев. Хриплый голос миссис Клири впечатлил ее так же, как и в первый раз. Когда песня пожилой леди затихла, она спросила:

— Почему бы в песне просто не назвать имя девушки?

Кормак выключил магнитофон:

— Слишком опасно. Кроме того, в то время все в округе знали, о ком говорится. Содержание многих песен «зашифровано». Довольно-таки распространенный обычай в опасные времена.

— Полагаю, вы правы. Таковы аллегорические тексты с завуалированными обращениями к Наполеону, идущему спасать Ирландию. Робби знает песню, в которой упоминается не имя леди, а лишь тайная анаграмма ее инициалов — я все пытаюсь ее разгадать. Но вы знаете, кое-что не сходится. Песня миссис Клири — о солдате, сосланном на четырнадцать лет, а Катал Мор не был солдатом, он был разбойником и был сослан пожизненно. И песня говорит: «убита ты…», но есть серьезные основания утверждать, что нашу рыжеволосую девушку казнили. Она не может быть и той и другой одновременно.

Нора, пристроившаяся в оконной нише, вдруг, резко выпрямившись, вгляделась в стекло.

— Что там? Что вы видите? — Кормак присоединился к ней у окна.

— Просто молодая луна. Там, вы видите? — пробормотала она почти шепотом. — Луну я вижу, а луна — меня.

К ее удивлению, Кормак продолжил:

— Пусть Бог благословит луну, а заодно — меня.

Он был совсем рядом, и от его теплого дыхания колыхались ее волосы. Что-то странное было в звуке их голосов, слившихся в ночи, словно безобидное тихое моление стало заклинанием. Наверное, так оно и было: извечная попытка обуздать великую силу луны, обращая ее во благо, а не во вред. Нора вздрогнула и вдруг поняла, как сильно взволнована тем, что он стоит так близко. Если она не возьмет себя в руки, удары учащенного пульса скоро заглушат голос рассудка. А еще почему-то она не могла двинуться с места.

— Нора, могу я у вас кое-что спросить? — Она не ответила, но ощутила его смущение, когда он присел рядом с ней на подоконник. — В тот первый день, когда мы были на болоте, что-то, сообщенное Девейни, расстроило вас.

Молчание нарастало, но он ждал, не шевелясь. Он поделился с ней самыми сокровенными мыслями, которые никому еще не открывал. Что ей оставалось, как не ответить?

— Это не из-за того, что сказал Девейни, — начала она. — По крайней мере, поначалу. Это из-за рыжеволосой девушки. У моей сестры Трионы были роскошнейшие рыжие волосы, словно море, густые и волнистые. Я всегда ей завидовала. Когда мне было двенадцать, а Трионе семь, мне приходилось причесывать ее каждое утро перед школой. Я всегда ворчала по этому поводу, но на самом деле мне это очень нравилось. У вас нет брата или сестры?

— Нет.

— Пять лет между нами были тогда как пропасть. Сейчас разница в возрасте кажется вовсе незначительной. Когда я увидела рыжие волосы, выступающие из торфа… Все это напомнило мне о Трионе, а также о том, что я отчасти ответственна за ее смерть.

— Почему вы думаете так?

— Потому что именно я убедила ее уйти от мужа в тот самый день, когда она исчезла. Это не простое совпадение, Кормак. Когда мне пришлось опознавать тело, я узнала Триону лишь по ее прекрасным рыжим волосам. Я не могла смотреть на ее лицо, знаете ли, потому у нее не было больше лица.

— О, Господи, Нора.

— И я единственная знала, что убил ее муж. Я знала это. Полиция также это предполагала, но они ничего не могли доказать. Его допрашивали, но не было улик, чтобы арестовать его. Получилось так, что Триона, кроме меня, никому не рассказывала о том, как Питер извращенно, с удовольствием, мучил ее. Она говорила: ей слишком стыдно рассказать об этом еще кому-то. Он был достаточно осторожен, чтобы не поднимать на нее руку при людях. Кто же станет подозревать его? Он богат, он красив, он участвует в десятках почтенных благотворительных организаций. И все сочувствуют ему из-за той версии, которую он выдвинул: какой-то одурманенный крэком угонщик автомашин убил мою сестру. Он клялся, что она никогда не упоминала о намерении уйти от него. Из-за показаний против него меня сочли чуть ли не сумасшедшей. Он сообщил полиции: они с Трионой провели вечер дома, утром она отправилась в оздоровительный клуб на массаж и не вернулась. Ее машина нашлась на обочине автомагистрали четырьмя днями позже. Ее тело было в багажнике.

— И ничего, что указывало бы на мужа, никакой существенной улики?

— Ничего, кроме того, что у него нет надежного алиби. Все это время я твердила себе, что не собираюсь мстить и хочу только справедливости. Когда дело Трионы положили в долгий ящик с прочими нераскрытыми преступлениями, Питер предъявил претензии на ее страховку. Конечно, страховая компания отклонила иск, ибо он оставался главным подозреваемым, но он подал в суд, и в конце концов им пришлось урегулировать спор без судебного разбирательства. Он забрал деньги и мою племянницу и уехал так далеко, как только мог. Я не видела Элизабет почти четыре года; ей в октябре исполнится одиннадцать. — Нора замолчала и посмотрела на Кормака. — Она потеряла мать, и я была бы счастлива, если бы ее отец тоже исчез. Черт возьми, я могла бы посодействовать этому. Но, похоже, не могу.

— Вот почему вы здесь?

— Отчаянно пытаясь залатать то, что осталось от моей жизни и моего благоразумия.

— Я сожалею, Нора.

— Я не заинтересовалась бы так сильно рыжеволосой девушкой, если бы не появился разыскивающий жену Хью Осборн. Без алиби и без улик.

По выражению лица Кормака она поняла: что-то в нем изменилось. Он заколебался.

— Кажется, несправедливо обвинять Хью Осборна, когда у нас нет фактов.

— Тогда вы не поможете мне отыскать хоть что-то? Мы бы восстановили его репутацию.

— Нора, мы не можем врываться в судьбы людей… Я хочу сказать: свет, который я видел, может быть связан с исчезновением Майны Осборн, а может быть, и нет. Должно быть, ужасно — вот так потерять близкого человека, даже представить невозможно. Однако необходимо отличать одно от другого. Вы не должны позволять, чтобы охватившие вас гнев и разочарование влияли на ваше отношение к людям. Поймите это.

— Я заметила нечто в его глазах, Кормак, в тот первый вечер, когда приехала сюда. Я не могу сформулировать, что именно, но напоминающее вызов. Словно он сказал: «Докажи!» прямо мне в лицо. Вас не было в комнате тогда. Вы не видели.

— Интересно, насколько ваше желание, чтобы он оказался виновным, может влиять на ход ваших мыслей.

— А теперь скажите, что я не в себе, — проговорив это, Нора услышала собственный чрезмерно громкий, почти неузнаваемый голос.

— Я так не думаю, — смягчился Кормак. — Господи, Нора. Я не… Просто, — он приблизился к ней, но она отстранила его и пошла к двери, сбросив одеяло, которым он ее укутал. Когда она уже была в дверях, то почувствовала, что рука Кормака легла на ее руку. — Пожалуйста, Нора, вы не должны так уйти.