Двадцать отражений лжи (СИ) - Ольга Шумилова

Я смотрела. На расслоившиеся ногти, почерневшую, растрескавшуюся, всю в бурых прогоревших чешуйках кожу, на негнущиеся, застывшие в судороге пальцы. Больно не было.

Было обидно. В кои-то веки захотелось умереть красиво, со смыслом, раз уж живу как охотничий шпик на поводке, а этот урод…

В глазах защипало. Я до боли сжала зубы, но соленые капли все-таки появились, и, сверкая, побежали по холодным щекам. И ярко-синие глаза снова, как и почти сезон назад, смотрели на меня с почти физически ощущаемой растерянностью.

— Шалли, я в шоке. Ты же когда-то была умной женщиной, хоть и порядочной су… — Неро запнулся. — А во что превратилась? Что это за идиотизм?

— А я всегда такой была, — я неловко, предплечьем, вытерла мокрые щеки. С появлением этого шантажиста у меня с плеч свалился не просто камень — целая скала. Он же большой сильный мужчина, и вообще мой безраздельный хозяин по своей собственной версии? Вот и пусть решает проблемы, а я порыдаю в свое удовольствие. Или поязвлю, пока не решила. — Просто некоторые были обо мне очень однобокого мнения.

— Как-то многовато этих «некоторых» было, — он вытащил из кармана мятый платок и сунул мне под нос. Я с фырканьем отвернулась, продолжая вытирать слезы рукавом. И вообще я на него зла за выходку с Ивом — а то, что злиться в его присутствии не получалось, вопрос чисто технический, у которого ноги понятно откуда растут.

— А я-то думала, такие умные мальчики слухам не доверяют, — ядовито процедила я, потянувшись к руке Марлен, чтобы проверить пульс…И промахнулась, засмотревшись на его ставшую внезапно удивительно постной физиономию. — Так. Скажи, что я неправильно поняла. И мы не были знакомы раньше.

— Ты неправильно поняла, — послушно подтвердил Неро, засовывая блеснувший стволом «Ноксус-405» в кобуру на пояснице. Укуси меня мекал, он что — олигарх? Даже Корпусу на вооружение они еще не поступили. — Знакомством это назвать было сложно.

— Ах вот оно что.

Вот теперь мне все понятно, фарры. И откуда такая поразительная осведомленность обо всех поворотах моей бурной биографии, и откуда это милое стремление ткнуть меня носом в дерьмо по любому поводу.

— Личные счеты, значит. Так стоило минутку-другую подождать — и мой хладный труп принес тебе полное удовлетворение. А мстить так, как это делаешь ты — низко и недостойно мужчины.

— …Полное — навряд ли, я не некрофил, — отрезал Неро и добавил, давая понять, что понял, о чем я: — Низко и недостойно — это врать любимой женщине и заодно друзьям, сослуживцам и якобы родственникам. И все — исключительно «в высоких целях», конечно, — с неожиданным остервенением закончил он, вскидывая все еще пребывающую в обмороке Марлен на плечо. — Все, Шалли, на выход. Поистеришь потом — я тут неплохо прошелся, но сомневаюсь, что перестрелял всех.

Меня не слишком аккуратно подхватили под живот и закинули на второе плечо. Здоровенный, провались он в Бездну…

А я ошиблась. Личные счеты у него не ко мне одной… Значит, мы с Ивом действительно идеальная пара, несмотря ни на что.

— Как ты здесь вообще оказался?

— На большом корабле можно спрятать два десятка шпионов, не говоря уже об одном маленьком духе Филина, — невозмутимо отозвался Неро, не оборачиваясь. Гад… Теперь понятно, кто кого о чем и когда просил. Ну, мудрейший Санх…

— Да ты действительно дух — раз сканирующая система корабля тебя пропустила.

— Если бы я не умел договариваться с кораблями, меня бы уже давно не было на этом свете.

— Что же не объявился пораньше? Очередной сеанс макания меня, мерзавки, носом в дерьмо?

— Из той груды металлолома, в которую превратилась техническая палуба, теоретически нельзя было «объявиться» совсем, — буркнул он. — А тебя, идиотку, я бы придушил за этот парад альтруизма лично, если бы не знал, чья это на самом деле инициатива. Это ведь ребенок подбил тебя на самоубийство?

Я крайне неохотно, но утвердительно гмыкнула. Неро покачал головой, покосившись на Марлен.

— Бедная мамаша. Вынашивать Избранную и так не подарок, а если она начинает выкидывать такие фокусы еще в утробе матери…

— Ну что ты хочешь от неродившегося ребенка? Она ведь тоже хочет жить…

Отражение тринадцатое

Месяц спустя.

— …доктор сказал, что вы ее нервируете, так что на ближайшую неделю можете забыть сюда дорогу. Я вас просто не пущу. О… Видите, она спит. Так что…

— Я не сплю. И всю ответственность беру на себя, так доктору и передайте.

Я откинула одеяло и резко села на кровати. Дежурная бросила на меня неодобрительный взгляд, но все-таки впустила визитера и вышла в сестринскую, пригрозив действительно передать доктору и это, и все прочие сведения о моем поведении.

— Значит, я тебя нервирую?…

Ив присел на стул у кровати.

— Не обращай внимания. Ей по должности положено вести себя, как наседке.

— Все равно. Тебе и так сейчас тяжело, мне, наверное, не стоило…

— Стоило. Иначе было бы куда тяжелее.

Он понял, о чем я, и виновато отвел глаза.

Невысказанные вопросы, боль и разочарование грызли меня почти два месяца, не имея выхода, но неделю назад в палату стали пускать посетителей, и я наконец услышала голос Ива не только по переговорнику… В ту, первую, нашу встречу я так и не решилась подвести черту. Сухие улыбки, натянутые фразы и не слишком умело сыгранные сцены. «Я устала, Ив». Устала… Я устала лежать и бесконечно смотреть в потолок, в пустое белое пространство, и видеть там то, что могло бы быть — с нами.

Поверил. И ушел… Чтобы прийти на следующий день, и на следующий… Но глупому, слабому женскому сердцу хотелось, чтобы тогда, в самый первый раз, не поверил. Не поверил, не ушел, а силой бы вытащил на свет душившую меня мерзость.

И Неро еще говорит, что у меня все написано на лице… Видимо, только для того, кто знает меня настоящую. А Ив… Та единственная ложь, превратившаяся в пропасть между нами, далась ему тяжело — теперь я это знаю. А тот, кто не лжет сам, не может знать, как легко это делают другие.

Легко… Легко лгать самой себе, Командору, всему миру — а Иву лгать было невыносимо тяжело. И, когда вчера он прямо спросил, люблю ли я его, ответить безликим «Конечно» не хватило сил. Я рассказала все.

Ив спросил, почему я не сказала раньше, а я… Что могла ответить я? Что откладывала, бесконечно откладывала страшный миг, когда узнаю правду, потому что боялась ее так, как не боялась ничего в своей жизни? Или что с языка не шли слова, говорящие о том, что со мной никогда не было моего светлого астара, а был кто-то другой, неизвестный чужак? Или не могла своими руками разбить собственное счастье?