Raw поrно - Татьяна Недзвецкая

Отблевавшись, я грубо отталкиваю его. Присев на корточки, мочусь в подворотне. Он жадно смотрит на змеевидную струйку, вылезающую из-под моих ног. Мастурбирует. Кончает — его сперма капает в мою мочу — слияние этих выделений образуют бесцельный союз.

Кое-как Илья приводит меня в порядок. Выходим к дороге. Он держит меня под локоть, пошатывающуюся, держит крепко. Ловит такси.

— Мне домой, — едва ворочая языком, говорю я.

— Да-да, не волнуйся, — успокаивает он меня и называет таксисту незнакомый мне адрес. У меня нет сил протестовать.

Едем в тишине, Илья гладит мои спутанные волосы. Пару раз я прошу водителя остановиться, открыв дверь, блюю на проезжую часть. Вечер уютный и теплый, ласковые пальцы Ильи — мне вдруг становится спокойно и уютно, и совершенно безразлично, куда он, малознакомый, меня везет. И что со мной после будет. Провал. Обрыв…

Просыпаюсь утром — одна. На разложенном диване. Голая, но заботливо укрыта байковым одеялом. Оглядываюсь. Вижу, что моя одежда, аккуратно сложенная, лежит на стуле. Кричу:

— Эгей! — в надежде, что кто-нибудь ответит. Мне густо и многозначительно отвечает тишина.

Встаю, иду осматриваться дальше. Выясняю, что нахожусь в однокомнатной квартире. Довольно убого меблированной. Обои — старые, местами тронуты подтеками и плесенью. Ванная и туалет и того хуже. Взгляд из окна информирует меня о том, что квартира эта находится этаже где-то на шестом или пятом. Так что из окна на волю не сиганешь, да и крепкие металлические решетки помешают это сделать. По пейзажу и по вчерашним воспоминаниям о том, как долго мы ехали, — понятно, что находимся где-то на окраине Москвы.

Охереть! Я что, узница теперь, что ли? Заложница маньяка. Воплощенная в новой реальности героиня Фаулза? Приехали… кажется… подобное положение вещей называется и на старуху бывает проруха или попросту — пиздец! Надо же было так оплошать…

Проверяю входную дверь — металлическая, закрыта крепко. Никаких тебе записок. На кухне вдруг обнаруживаю завтрак: ничего особенного: апельсиновый сок в пакете, булочки, масло. Но видно, что продукты эти поставлены для меня специально. Трогательная заботливость. Почти в моем духе — сначала ласкаю, целую и обнимаю, потом вскрываю глотку.

Решаю сначала пожрать, а потом начать паниковать.

Голова раскалывается. Я не могу понять: с какого такого расклада я вчера так ужасно напилась? Нервы ни к черту? Либо новый знакомый мне что-то подсыпал? А если он это сделал, то когда успел? Предаваясь подобным нерадостным размышлениям, пытаюсь привести себя в порядок.

Мою голову шампунем с тошнотворнейшим запахом, по мнению производителей, обозначенным как «морской бриз». Если были бы такие бризы, то к морю без противогаза никто не ходил. Одеваюсь… Что теперь-то мне делать? В этой квартире даже телевизора нет.

«Телефон!» — радуюсь я. Достаю свой мобильник. Все, как в плохом кино, — батарейка разряжена! Зарядного устройства у меня нет. Стационарный телефон, кажется, отсутствует. По крайней мере я его не вижу.

Теперь уж точно: приплыли…

Я всегда знала, что молодые и отчаянные особи оказываются недостойны этой жизни. Вот я в буквальном смысле — Дева Орлеанская и что же? Смелость моя так и не нашла достойного применения. Нарывалась, нарывалась… За благое дело, за справедливость, елки-палки, шла. И каков исход? В расцвете сил погибнуть в душном заточении, не успев оставить после себя даже потомство, не успев размножить свой уникальный генотип.

Итого — мораль: побеждает осторожность. Девиз: «Не высовывайся, останешься цел». Побеждает трусость. Побеждает посредственность. Как ни крути, так творится абрис человеческой природы. И чем далее, тем прогрессивней. Закон эволюции: выживают все более осмотрительные, все более равнодушные, все более блеклые, изворотливые…

Беспомощно хожу из угла в угол. Смотрю на узкие, золотистые лучи, что пронизывают комнату, — в них крохотные пылинки. Солнечное утро нарождающегося дня. Я всегда знала, что от катастрофы меня, да и любого, отделяет лишь одно неверное движение, один неправильный шаг, поворот на пути, взгляд не на того, чих налево, вместо того, чтобы направо. Балансируя — между… в сердцевине Здесь и Сейчас, замирая на этом великом просвете, не имеющем под собой никаких оснований. Что есть — Я? Я есть — Обман. Я — есть — пустой Наперсток. Горошинка где-то рядом. Я есть — Никто.

Молочная река — кисельные берега, присказка и только. Набор ни к чему не ведущих мыслей, пустых мечтаний, неоправданных надежд. Одиночества нет — есть только скука.

Я вздрогнула от неожиданного звука. Мысли мои прервал энергичный и короткий скрежет — звук поворачиваемого в замочной скважине ключа. Реакция моя — испуг, удивление и радость — одновременно.

— Ау! Ты все еще спишь? — слышу я бодрый голос своего тюремщика.

Я молчу. Сначала он заходит на кухню, потом в комнату, где я нахожусь. Видит меня:

— Ну чего не отзываешься?

— Ты — идиот! — говорю ему я.

— Здрасьте! За что такой немилосердный вывод?

— Я думала, что ты меня запер!

— Ну ты и дура! Я же записку на кухне оставил! Что не заметила?

Захожу на кухню: на стене белый печатный лист, на котором крупно красным фломастером написано: «Не хотел тебя будить! Сейчас вернусь!»

Бьюсь об заклад, что этого послания там и в помине не было. Я же не крот слепой.

— Опять вранье? — спрашиваю его я.

— Я тебя не понимаю, — с наивным равнодушием отвечает Илья. Вываливает на стол из пакета продукты: — Будешь мне помогать? — спрашивает.

— Я готовить терпеть не могу, — бурчу я, — и вообще я домой хочу. Потом как-нибудь встретимся.

— Ну если так хочешь, — равнодушно говорит он, — не смею тебя задерживать.

Не человек, а парадокс какой-то. Ненормальный. Конечно, после таких слов — я остаюсь.

Он готовит, я смотрю. Разделывает мясо. Видит, что я наблюдаю за его действиями.

— Ты — хищница, присматриваешься ко мне, словно изучаешь мои повадки.

— Раз дело пошло на откровенность, то вот, что я скажу, — я не хищница, но я — собственница. Душевный покой по мне — быть единоличной обладательницей. Я хочу — банального! Я хочу, чтобы в меня втюрились и точка! Чтобы только в меня. Не хочу ни слышать, ни думать, ни знать о том, что на горизонте будущего либо в подвале памяти у моего избранника есть или был кто-то там.

— Милая, но ревность и тому подобные чувства — это простейшие, первобытные инстинкты. Это пережиток. Они были нужны в дикие времена, помогали выжить тогда. Сейчас же — это никчемные вещи. Руководствоваться ими при моделировании отношений, применять их в качестве оси — это глупо, при подобном раскладе ни черта хорошего у тебя не получится. Ты лишь измучаешься, лишишься многих удовольствий, предоставленных современностью.