Истории Хейвена - Стивен Кинг

— Мистер Хиллман, все это очень интересно… — Не обращайте внимания, сказал Ив, вставая.

Кресло, в котором он сидел, откинулось резко назад и чуть не упало. Он смутно различал стрекот принтеров, звонки телефонов, людей, снующих по комнате с пачками бумаг в руках. Более всего он осознавал, что уже полночь, что он устал и его уже тошнит от страха, и что этот парень напротив считает его ненормальным.

— Не обращайте внимания, уже поздно и, наверное, вам хотелось бы вернуться домой, к семье.

— Мистер Хиллман, если бы вы взглянули на это с моей точки зрения, то вы бы поняли…

— Я уже смотрю на это с другой стороны, — сказал Ив. — Мне кажется, в первый раз. Я тоже должен идти, мистер Брайт. Мне еще предстоит долгая дорога, а посещения больных начинаются в девять. Извините, что отнял у вас время.

Он быстро покинул редакцию, по дороге с бешенством напоминая себе, что он должен был бы помнить с самого начала, что большего дурака, чем старый дурак, нет. А сегодняшний ночной разговор выставил его самым большим старым дураком во всем мире. По крайней мере, теперь уже нечего пытаться рассказывать людям о том, что случилось в Хэвене. Он стар, и будь он проклят, если ему еще раз придется оказаться в таком же положении, как сейчас.

Никогда в жизни.

6

Эта решительность сохранялась у него в течении 56 часов — до тех пор, пока он не увидел заголовки газет за понедельник. Взглянув на них, он почувствовал, что не прочь посмотреть на человека, занимающегося расследованием исчезновения двух полицейских. В «Ньюз» написано, что его зовут Дуган, и упомянуто, что он так же хорошо знал Рут Маккосланд — настолько, что даже оторвался от горячего материала, чтобы произнести краткую речь на ее похоронах. Вероятно, знал ее чертовски хорошо — так думал Ив.

Но когда он пытался отыскать в себе жар и возбуждение предыдущего вечера, то он нашел только кислую тоску и безнадежность. Две статьи на первой полосе газеты отняли последние остатки смелости, остававшиеся у него. Хэвен превращается в змеиное гнездо, и сейчас змеи начинают кусаться. Я должен убедить кого-нибудь в этом, но как я сделаю это? Как я смогу убедить кого-то, что в городе происходят странные вещи, связанные с телепатией и Бог знает еще с чем? Как, если я едва ли смогу вспомнить даже то, что я знал об этом? Как, если я сам никогда не видел этого? Как? И самое главное, как я смогу сделать это, если все эти дьявольские штуки происходят перед носом у всего города, а они даже не замечают это? Тут целый город неподалеку просто превращается в сумасшедший дом и никто не имеет ни малейшего представления, что же случилось.

Он снова вернулся к обзорной странице. Ясные глаза Рут смотрели на него с одной из тех странных газетных фотографий, которые представляют собой, не более чем кучу близко расположенных точек.

Ее глаза, такие ясные, искренние и прекрасные, спокойно смотрели на него. Ив подумал, что добрая дюжина мужчин Хэвена была влюблена в нее, но она никогда даже не догадывалась об этом. Казалось, что ее глаза отрицают саму мысль о смерти, объявляют ее смехотворной. Но, однако, она была мертва.

Он вспомнил, как они с Хилли выходили из дома, когда собиралась поисковая партия.

Ты могла бы пойти с нами. Рут.

Ив, я не могу… Свяжись как-нибудь со мной.

Он попытался однажды, считая, что, если бы Рут присоединилась к нему в Дерри, она была бы вне опасности… и смогла бы подтвердить его рассказ. В своем состоянии горя и замешательства. Ив не был уверен, что именно было наиболее важным для него. В конце концов, это не имело значения. Он трижды пытался позвонить в Хэвен, последний раз после разговора с Брайтом, но ни один из звонков не прошел. Однажды он попытался заказать разговор, а телефонистка сказала ему, что, вероятно, линия неисправна. Не мог бы он позвонить попозже? Ив ответил да, но не стал. Вместо этого он лежал в темноте, прислушиваясь к канализационным смешкам.

Сейчас, спустя немногим менее трех дней, Рут связалась с ним. Посредством обзорной страницы.

Он посмотрел на Хилли. Хилли спал. Доктора отказывались считать это комой — они говорили, что его энцефалограмму не походила на энцефалограмму коматозного больного, а скорее на энцефалограмму человека, находящегося в глубоком сне. Ива не волновали названия. Он знал что Хилли ускользал, и было ли это погружение в состояние, называемое аутизмом — Ив не знал что означает это слово, но он слышал как один из докторов, разговаривая с коллегой, произнес его тихим голосом, поскольку оно не предназначалось для его ушей или состояние, называемое комой, никакой разницы между ними не было. Все это только слова. Ускользание — это то, к чему все сводилось, и уже это было достаточно страшно.

Во время поездки в Дерри мальчик вел себя, как будто бы он находился в состоянии глубокого шока. Иву смутно казалось, что если увезти его из Хэвена, то это улучшило бы положение, но ни Брайен, ни Мэри, страшно обеспокоенные исчезновением Дэвида, казалось не замечали, как странно выглядел их старший сын.

Отъезд из Дерри не помог (Хилли все меньше отдавал себе отчет в происходящем вокруг него). Острота восприятия Хилли и адекватность его сознания продолжали снижаться. В свой первый день в госпитале он проспал 11 часов из 24. Он мог отвечать на простые вопросы, но более сложные ставили его в тупик. Он жаловался на головную боль. Он совершенно не помнил волшебное представление, и, казалось, считал, что его день рождения прошел только неделю назад. В ту ночь в глубоком сне он достаточно отчетливо произнес одну фразу: Все игрушки! У Ива по спине поползли мурашки. Это была фраза, которую он выкрикивал, когда все они выбежали из дома и обнаружили, что Дэвид исчез, а Хилли бьется в истерике.

На следующий день Хилли проспал 14 часов, и его сознание казалось еще более затуманенным, когда он находился в состоянии сонливого бодрствования. На вопрос детского психолога, занимавшегося его лечением, каково его второе имя, он ответил «Джонотан». Это было вторым именем Дэвида.

Сейчас он спал практически круглые сутки. Иногда он открывал глаза, казалось, что он даже смотрит на Ива или на одну из сиделок, но когда с ним заговаривали, он только улыбался своей мягкой улыбкой и отключался вновь.

Ускользал. Он лежал, как заколдованный мальчик в сказочной крепости, и только капельница у него над головой и редкие объявления по громкоговорителю в больничном коридоре разрушали иллюзию.

Вначале казалось, что основы невропатологии здорово пошатнулись: темная, неопределенная тень в области серого вещества мозга Хилли наводила на мысль, что необычная сонливость мальчика может быть вызвана опухолью. Но, когда два дня спустя Хилли снова отправили на рентгенограмму (на эти снимки не обращали внимания, объяснил оператор рентгеновской установки Иву, потому что никто не ожидал обнаружить опухоль в голове у десятилетнего ребенка, тем более, что не было никаких первоначальных симптомов в подтверждение этого не было), тень исчезла. Невропатолог начал спорить с оператором, и по оправдывающемуся голосу оператора Ив заключил, что дело плохо. Невропатолог сказал, чтобы были сделаны новые снимки, но он полагал, что они тоже ничего не дадут.