Год зеро - Джефф Лонг

— А куда все исчезли? — спросил Натан Ли.

— Словно испарились, как нас увидели. — Паренек показал на запад. — Каньон Чако. Это у них что-то вроде священного места. Большинство индейцев решили там переждать, пока все уляжется. Кое-кто из них вроде нашел работу в лабораториях.

Сделав привал ночью, Натан Ли видел город. Далеко-далеко над долиной сверкали его огни. Во всей Америке лишь в Лос-Аламос стабильно подавалось электричество. Правда, у солдат его не было. На других КПП он узнал, что к солдатским пайкам полагался химпакет для приготовления горячей пищи. А грелись солдаты Третьего разведывательного батальона сосновыми дровами. Тянуло ароматным дымком.

Было начало июля. Пушка огромного танка целила в безлюдную пустыню. Единственным их врагом было время. Кто-то поставил маленькие черные горшочки с пустынными многолетниками на броню танка. Цветы кактуса были желтыми. В тиши заливались луговые жаворонки.

Обстановка расслабленности и покоя сбивала с толку Натана Ли. Последние несколько дней с каждой преодоленной милей он чувствовал себя легче, шел быстрее, без особой опаски. Ощущение это постепенно нарастало, и только нынешним утром он впервые забеспокоился, что его чувство самосохранения уснуло. Слишком много пространства и бед осталось за спиной, чтобы поверить в счастливый конец. Очень важно, говорил он себе, быть в постоянной готовности к худшему. А если Окс переехал? Что, если он здесь вообще не появлялся? Как тогда искать Грейс?

Пока он ждал, с вершины холма внезапно сорвалась птичья стайка — черные точки в огромном небе. Натану Ли не приходилось бывать в Лос-Аламосе, и сейчас он видел, как сама география поспособствовала здесь режиму строгой секретности. Из долины к вершине плато вела единственная дорога: четырехполосная лента вплеталась в крутые склоны пестрых утесов. Меж тонких «пальцев» столовой горы забраться наверх можно — вот только вряд ли удастся сделать это незаметно. На языке военных — господствующая высота.

Через минуту его слуха достигли мощные пульсации вертолетных лопастей. Черные точки оказались не стаей птиц. Шесть вертолетов в рассыпном строю проследовали к северу.

— Охраняем мир и порядок? — спросил он солдата.

— Чистильщики, — ответил тот. — Пошли в города. Охотятся на яйцеголовых.

— Кто это?

Солдат покрутил рукой над головой.

— Ну, эти, безбашенные. Ученые.

Натан Ли не понял: то ли вертолеты разыскивали ученых в отдаленных городах, то ли собирали для них материал. Подошел врач с набором своих инструментов и сделал укол. Вскоре Натану Ли вернули подписанные и проштампованные документы, включая медицинскую книжку. Он прошел мимо танка с его маленьким садом, сел на лошадь и продолжил путь по шоссе 502.

Совсем скоро показался мост через Рио-Гранде. Стремительный поток приобрел шоколадный цвет из-за талых вод поздней весны. Отсюда он напоминал ползущую внизу огромную грязную змею. И Натану Ли вдруг почудилось, будто река уносит все его тревоги и страхи. Он ощутил прилив сил.

— Да не занимаюсь я вновь прибывшими, — сказала Миранда капитану.

— Это вам, — настаивал капитан.

В руках он держал картонную коробку. Капитан был зуни[49] лет шестидесяти. Военно-морской отставник с длинными волосами — густыми и седыми. Он отвечал за безопасность всей технической зоны номер три, но после возвращения клонов под опеку Миранды перенес свой кабинет в полуподвал «Альфы». Теперь им приходилось частенько видеться. От этих встреч становилось спокойно на душе: Миранда не предполагала, что найдет в капитане доброго друга.

— Мне некогда, — сказала она.

— Это передали вам.

— Ну, давайте, — вздохнула она.

Миранда запустила руку в коробку, и пальцы сомкнулись на лежавшем сверху письме, пахнувшем дымком сосновых поленьев, когда она развернула его.

— Остатки вашей смитсоновской партии. Довезли прошлой ночью. Как будто. — Последние слова он произнес нараспев.

Миранда взглянула на текст. Бланк Смитсоновского института. Письмо датировано двумя месяцами ранее. «Согласно Вашему запросу… нижеперечисленные тринадцать (13) позиций из смитсоновских коллекций». Миранда пробежалась пальцем вниз по списку: девять реликвий, три фрагмента костей и пузырек для сбора слез.

— А почему «как будто»? — спросила она.

— Человек сказал, что по дороге сюда одну коробку закопал.

— Какой человек?

— Курьер. Вроде бы врач.

Миранда вздохнула. Капитан этим утром был в образе Энди из Мэйберри[50]. Так он не вел себя ни с кем другим, подметила она. Он, наверное, полагал, что в его обязанности входит иногда вытягивать ее из омута собственных мыслей. Ей даже не нужно было мириться с этим — Миранда просто обитала в ином измерении, позарез занятая не только делами лаборатории, но и всего комплекса. Она остро ощущала, что все науки переплетены, как нити паутины, и была готова ухватиться за малейший шанс на исцеление. Это означало постоянную бдительность. Вот капитан и решил, что ее надо чуток остудить.

— Ну так, — выдохнула она. — Что значит «вроде бы»?

— Начнем с того, что результаты его анализов крови — подделка. Охрана при проверке медицинской книжки в инфракрасном свете обнаружила следы клея. Мы не знаем, кто этот человек. А он не говорит. Заявился сюда верхом на аппалусе.

— Аппалусе?

— Порода лошади.

Миранда постучала пальцем по крышке стола.

— А зачем закопал посылку?

— Хочет поторговаться. Короче, охрана отфутболила его к вам.

— Желает устроиться сюда, — подытожила Миранда.

Каждый день кто-нибудь настойчиво просился «за забор». Здесь был клочок той, прежней Америки, теплое и хорошо освещенное местечко. И полки с продуктами.

— Скажите ему: мест нет.

Так оно и было. Никто не предполагал, что Лос-Аламос так быстро наполнится до краев. Не успели оглянуться, как миссия национальной лаборатории сделалась сентиментальной, говорили специалисты по вооружению. Как только чума вышла из-под контроля, наука в Лос-Аламосе перепрофилировалась: с плутония — на геном человека. На этом холмистом плато с пальцевидными полуостровками, торчащими над долиной Рио-Гранде, где вчерашние творцы бомб основали свой городок, охотники за чумой построили целый город.

Миранда еще помнила привлекательное местечко Норман Рокуэлл — лавку с газировкой, кинотеатр и магазинчик ремесленных товаров. Почти ничего этого не осталось, даже площадки для гольфа, — все снесли, чтобы обеспечить рабочие места и проживание двадцати семи тысячам ученых, персоналу обеспечения и их семьям общим числом около девяноста тысяч. Не считая солдат, расквартированных отдельно в лагерях.

— Здесь особый случай, — сказал капитан. — Прежде чем войти, он удостоверился, что сможет выйти. Он не намерен оставаться — хочет топать дальше.

— Вот как.

— Он договорился, чтобы охранники покормили его лошадь, пока будет улаживать свое дело. Это по вашей части.

— А мы, оказывается, еще и конюшнями занимаемся? Что ему надо?

— Полагаю, ему нужны вы. То есть главный здесь.

— Тогда ему к Кавендишу.

— Да Кавендиш пристрелит его, и делу конец.

— А мне как поступить? Я не господин директор.

— Ни в коем разе. Вы просто Миранда. Эббот, — добавил капитан.

Капитан так и стоял с коробкой в руках. Как и все здесь, он знал: Миранда обладает властью, которой никогда не будет у Кавендиша. Она — дочь Эббота. А с начала эпидемии даже генералы повиновались ему, соглашаясь с мнением Царя науки. Кавендиш мог быть рулевым ЛАНЛ[51], но им самим руководил Пол Эббот. Кавендиш соблюдал это правило, но явно через силу.

У Миранды с Кавендишем прежде нередко бывали стычки. Их философии разнились как ночь и день. В ее понимании ученые должны иметь прикрепленные к ногам амортизирующие тросы, позволяющие делать гигантские, отчаянные прыжки в неизвестное и благополучно возвращаться, чтобы готовиться к новому прыжку. Они не должны прекращать попыток. Но в понимании Кавендиша, всякий эксперимент для каждого ученого — путешествие в его собственные темные джунгли. Исследователям нельзя выходить на поверхность до того момента, пока желанная добыча не окажется в руках. «Конечная остановка — смерть, — любил он напоминать им. — Провал недопустим».

Эта система была порочной уже оттого, что ошибку в нее ввел сам Кавендиш. Получив после смерти Элис полную власть, он заново создал систему такой, какой хотел видеть ее. Дело в том, что он питал симпатии к неудачникам, по крайней мере определенного типа. Большинство его рекрутов были учеными, испытавшими крупные провалы. Люди, пошедшие на безумный, неоправданный риск и добившиеся результатов по необъяснимым либо случайным причинам. К великой досаде Миранды, Кавендиш воспринимал ее саму как превосходный образец энергичного ученого, способного в конце концов вывернуть микроб наизнанку.