О нас - Ирина Сабурова

-- Потому что вы имели дело видимо главным образом с пролетариями -- в белом воротничке или без него, но все равно, беспочвенными, и с такой же беспочвенной интеллигенцией. А вот с вашим графом, и с нашими баронами я, сын эстонского рыбака и хуторянина -- сразу заговорю на одном языке. Мне так же понятен его мир, как ему -- мой, потому что у нас этот мир один и тот же, пусть у него была раньше тысяча гектаров, а у меня двадцать. Впрочем, после реформы в двадцатых годах его тысячи тоже превратились в скромные сотни. Но это -- земля, на которой мы стоим оба. Вы вот пишете статьи, и выучились разным измам, а как растет хлеб, который едите, понятия не имеете. И не знаете, что это не только зерно и мука, рыба и сети. Если меня захватит норд-ост, если на мое поле ляжет град -- мне помогут только моя голова и руки, -- кроме Бога, конечно, да может быть еще не товарищи по партии, а друзья, у которых то же небо над головой и та же палуба или земля под ногами. Вот это небо и учит нас самому главному, и терпению прежде всего. Нет погоды -- сиди на берегу. И уважению учит ко всему живому, что и нашими, и не нашими руками создано. И благодарности за все, что дается. А прежде всего -- любви, миссис. Не к какому нибудь там человечеству, которое надо облагодетельствовать пришедшей в голову идеей, а настоящей, живой любви. Потому мне понятна любовь барона к его замку. Свою лодку и дом я так же люблю, и он это знает. А когда вечером зазвонит где нибудь дальний колокол -- мы оба скинем шапки и подумаем об одном: благослови и помилуй, Боже, и сохрани, Боже! Иначе не сохранить того, что мы строим, каждый по своему, каждый для себя и других, каждый на своем месте. Рыбу в замок я носил сперва на продажу -- но что такое искусство -- увидел впервые в этом замке. Ходили туда и за племенным быком, и за сельскохозяйственным каталогом тоже, когда своего не было ...

-- Как будто эти замки в карты не проигрывались, не прокучивались, и никаких расправ и безобразий не творилось!

-- Бывало. А у нас один рыбак семью по миру пустил, пропил все, и других искалечил. Были и такие, что из замков и хуторов уходили в город, отрывались от земли, сами пропадали и дом разваливали. В семье не без урода. Но вы ведь только плохое замечаете, и для вас мы, стоящие на земле -неприемлемы вообще. Чему же вы удивляетесь? У вашего польского графа и у меня, несмотря на различие веры, национальности, состояния, положения, возраста -- найдутся общие понятия: традиции и устои, притом в самом главном, в коренном. А для вас это пустой звук, даже еще хуже: либо враждебно, либо забавная экзотика. Это те корни, которые вы стремитесь выкорчевать у других, но сами не имеете никаких корней. Знаете, Берта, по имеющимся данным около двадцати пяти миллионов людей погибло за сорок лет от голода, расстрелов и пыток. Ужас, которого нельзя себе представить. Но это глыба на одной чашке весов. А на другой -- второе ваше достижение: неисчислимые миллионы нравственно искалеченных, изуродованных людей, теперь уже второе, скоро третье поколение. Вот вы, например, сами: неплохая баба, в конце концов, и неглупы, и работать умеете, в редакции и дома у вас тоже что-то прибрано и сварено, хоть и невкусно, дети есть. Но многие понятия атрофированы, и ничем не поможешь. И детям передадите эту пустоту, которая заполняется газетной статьей вместо чувства свободы, дома, достоинства, красоты...

-- Будущее все таки принадлежит нам, Викинг!

Юкку встал и расправил плечи, запрокидывая голову.

-- Как замечательно, миссис, что мне хватит еще нашего старого мира! Вот уеду в Канаду или Австралию. Там дивные краски, масса совсем новых сочетаний, невиданные скалы, деревья, пустыни... А потом все таки надо будет перекочевать на север. Экзотика хороша только на время. Если не Канада, то Норвегия. На берегу, конечно, чтобы лодка или шхуна была: трубку курить и картины писать. Женюсь наверное. Красавицы мне не надо, денег тоже, важно, чтобы человеком была ...

-- И о детях думаете?

-- Детей никаких, конечно. Это ведь только вы частнособственнические тенденции клеймите и мещанство, а сами не можете перестать плодиться, как кролики, и к детям вы, миссис, простите, но как самая настоящая баба относитесь -- с чисто животным материнством. Нет, я себя таким драгоценным совершенством не считаю, чтобы непременно постараться воспроизвести себя еще раз пять по крайней мере. Кроме того, хотя я еще сравнительно молод, но тоже осколок, наш мир викингов и графов окончательно вымирает, а создать себе подобных и обречь их на ваш мир -- ну, нет!

-- Добровольно, значит, складываете оружие?

Юкку никогда не видел польского графа в колымском лагере. Но Берта помнила его взгляд, когда тот стоял, скрестив руки, у выгребной ямы, куда несколько урок с улюлюканьем собирались его столкнуть, для забавы -- и отступили. Сейчас увидела его снова. У графа были голубые, красивые глаза, у Юкку -- зеленовато-серые, прищуренные слегка, но смотрел он тоже из того, их мира, куда ей так же не было доступа, как и этим уркам, поджавшим хвост. Когда он говорил об автомате -- не сомневалась, но может быть именно потому и тянуло к нему -- сила дразнила чувственность, била по нервам. "Все таки я развратная баба -- подумала про себя Берта -- но какой экземпляр!" Только этого взгляда не могла выдержать.

-- Бросьте, викинг. Выходит, что вы мой самый заклятый враг, а относитесь лучше, между прочим, чем так называемые друзья. Поговорим о другом.

Почему он относится так -- Берте не хотелось разбираться. Может быть потому, что тогда стало бы ясно: не столько симпатия, сколько протест против этой "ползучести" -- выдумал же слово!

* * *

Сам Юкку тоже не слишком задумывался. На следующее рожденье Берты -нарочно постарался запомнить этот день -- он был ее единственным гостем, явившись с цветами, коробкой конфет невероятных размеров и бутылкой шампанского. Берта расчувствовалась, а он обнял ее и потрепал по плечу, но вовремя снял руку. Нет, остальное не входило в его планы. В данном случае он должен быть безукоризненным, хотя бы из-за ползучих.

А бомба оказалась затяжного действия, и второй взрыв произошел только года через полтора после первого. Утром раздался захлебывающийся звонок, по телефону.

-- Викинг, непременно зайдите ко мне. Знаете, только что звонили с радиостанции! Сам директор посылает за мной автомобиль, и просит скрипты... ничего не понимаю, голова идет кругом ... что-то произошло. Что мне делать?

-- Поезжайте, конечно Вечером я зайду, тогда расскажете.

Звонки к Берте начались снова. Берту приглашали, поздравляли -- с чем? Любезными приветствиями, вопросами о здоровье обходили очевидно кончившийся разом бойкот. Деликатно не затрагивали вопроса -- почему он возник -- и кончился. Встречающиеся знакомые теперь нарочно переходили с другой стороны улицы, чтобы поздороваться с нею. Кто-то прислал даже цветы ...

-- Что же это за метаморфоза, миссис?

-- Я сама поверить не могу...

Берта смеялась, всплескивала руками и готова была кажется заплакать. Остинформ держится пока что уклончиво, но директор радиостанции объяснил мне все. Помните дело со Станиславом Любомирским? Конечно нет, вас он не интересовал. Но зато меня! Я этого Стаську как еще знала! Он занимал большой пост в польском комитете госбезопасности, потом в восточном Берлине, а оттуда, из-за связи с Берией, когда того прикончили, махнул на Запад. Ну, таких сразу на самолет конечно, и в соответствующее учреждение... Во всех газетах было. Теперь карантин прошел, его выпустили, и Стась рассказал, что в Берлин его послали с разными поручениями, и одно из них, между прочим, было: "заткнуть рот Берте Штейн". Так он и сказал по польски" "стурить пыск"! Ну, мне и заткнули...

-- Позвольте. Поручение то от советских властей? И сидя в советском Берлине, он его выполнил -- на Западе? Каким же образом7

-- Викинг, не наивничайте, это вам не идет. Как это делается -- он вам не расскажет. Но существует такая система, как "каналы". Говорится, кому надо, и все. Решили бы меня прихлопнуть -- тоже было бы сделано. Но возиться не захотели, а просто нажали кнопки, где надо шепнули, или слух пустили -свои люди повсюду есть. Вот меня и повыкинули отовсюду, и хода нет, сиди и молчи, раз рот заткнут. Ай да Стаська! Всегда говорила: способный парень...

Берта реабилитирована и, конечно, торжествует. Но в радости и подголоски восхищения "своим парнем". Ловко же он и американцев и немцев вокруг пальца обвел! Знай наших! Вот вам хваленые права человека, свобода и прочее!

* * *

-- ... Конечно, я рад за нее, но по правде говоря, меня от всего этого немного тошнит... -- сказал в заключение Юкку, вздохнул и прибавил: -- И сам не могу разобраться: от чего больше. Но вы то поймете, Маргарита Васильевна.

Маргарита Васильевна -- бывший настоящий профессор, теперь одна из редакторов в Остинформе (в отличие от некоторых других "профессоров" которые сами называют себя так по безграничному нахальству, а другие их -- из плохо понятой вежливости).