Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа - Борис Михайлович Носик

брак ее снова рушится…

Она все более активное участие принимает в христианском движении, ездит по стране… А потом умирают обе ее дочки, и в горе видит она свой новый путь к Богу – через монашеский постриг к «огнепальному» концу.

В 1932 году Елизавета Юрьевна Скобцова (как пишет о ней о. Сергий Гаккель) «отложила мирское одеяние, облеклась в простую белую власяницу, спустилась по темной лестнице с хоров Сергиевского храма и распростерлась крестообразно на полу».

Она не пожелала укрыться в молитвах за стенами монастыря: она хотела служить ближним в миру. Мать Мария основывает движение «Православное дело», устраивает общежитие в доме на рю Лурмель, оборудует церковь в гараже и сама ее расписывает. Экономический кризис, французские беды и нищета собирают под крышу ее общежития пропащих русских бедолаг. Еще до света мать Мария уходит на парижский оптовый рынок («Чрево Парижа») с тележкой, и под утро французы-торговцы сваливают ей на тележку все, что не продалось за ночь. «Сюда, матушка! – кричат они, растроганные собственным порывом. – Русская матушка, бери!» Она везет тележку на рю Лурмель, где готовит обед, кормит самых обездоленных, потом утешает их, обшивает, врачует их души. Дни ее проходят в черном труде, хлопотах, уборке, уговорах, ибо океан человеческого горя плещет вокруг…

Пронзила великая жалостьМою истомленную плоть.Все мы – ничтожность и малостьПред славой твоею, Господь.Мне голос ответил: «Трущобы –Людского безумья печать –Великой любовью попробуйДо славы небесной поднять…»

Люди, которые приходят к ней, не только обнищали, оголодали, потеряли надежду. Они огрубели, утратили человеческий облик, они пьют, воруют. Монахиня, поэтесса, богослов (она духовная дочь отца Сергия Булгакова, автор богословских статей, сотрудница журнала «Новый Град»), мать Мария пытается спасать их души…

А потом началась война, Париж сдался без боя, пришли оккупанты, началась тыловая жизнь. Вначале были арестованы русские, которым начала помогать с воли мать Мария. Потом русские были освобождены, и теперь только одной части русской колонии угрожала смертельная опасность – евреям. Христианская подвижница мать Мария и ее соратники из «Православного дела» – отец Димитрий Клепинин, юный Юра Скобцов, Ф.Т. Пьянов, Ю. Казачкин и другие – как могли спасали невинных. А мать Мария еще и пыталась вселить в души преследуемых мужество, гордость и стойкость. Ее стихотворение, обращенное к евреям, переписывали тайком, оно разошлось по Парижу:

Два треугольника – звезда,Щит праотца – царя Давида,Избрание, а не обида,Великий дар, а не беда.Пускай же те, на ком печать,Печать звезды шестиугольной,Научатся душою вольнойНа знак неволи отвечать.

Потом пришли гестаповцы – забрали мать Марию, отца Димитрия, юного Юру, Ф. Т. Пьянова, Ю. П. Казачкина.

Мать Мария давно провидела свою мученическую смерть, предсказывала ее в стихах, драмах – «огнепальный конец». Как и друг ее Илья Фондаминский, тоже сгоревший в печи нацистского крематория, мать Мария считала, что «особенно ярко идея любви как самоцели выражается в мученичестве». Ей выпало сгореть в огне лагерного крематория.

…В лагере погиб и юный сын матери Марии Юра Скобцов, которого сгинувший позднее в Бухенвальде отец Димитрий рукоположил в священники еще в Компьенском лагере.

Елизавета Юрьевна Скобцова, мать Мария

Бар. МЕДЕМ НИНА ВЛАДИМИРОВНА, 1882–1972

О судьбе семьи фон Медем так рассказывала историку А. Васильеву дочь баронессы Н.В. Медем, Кира Александровна фон Медем: «Когда уходила Белая армия, мой брат остался в Крыму. Он был начальником пулеметной команды и оборонял Крым, а затем был расстрелян большевиками».

Среди архивных документов, преданных гласности московским издательством «Гея», есть и сообщение (от 8.12.1920 г.) начальника Особого отделения дивизии П. Зотова «о проделанной работе» в Крыму: из 1100 «зарегистрированных» (то есть сдавшихся в плен) белогвардейцев расстреляно тройкой под руководством тов. П. Зотова 1006 человек.

МЕРЕЖКОВСКИЙ ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ, 4.08.1865–7.12.1941

Здесь почиет рядом с супругой своей Зинаидой Гиппиус знаменитый русский поэт, прозаик, драматург, философ и литературный критик Дмитрий Мережковский.

Он родился в Петербурге, в богатой семье: отец его был придворный чиновник, тайный советник, дед с материнской стороны возглавлял канцелярию петербургского обер-полицмейстера. 16 лет от роду Д. Мережковский напечатал первое свое стихотворение. В 23 года выпустил в свет сборник стихов, чуть позже книгу критики, а потом и первые труды в биографическом жанре – портреты великих писателей России и Запада. Потом стали появляться одна за другой трилогии его историко-философских романов, так что к началу Первой мировой войны у Мережковского успели выйти сперва 17 томов его первого Собрания сочинений, а потом и 24 тома второго, более полного. А он ведь прожил 30 лет после этого, написал и выпустил еще несколько блистающих эрудицией трилогий из жизни России, Древнего Рима, Древнего Египта, европейского Средневековья, из евангельской истории…

Это все была серьезная литература, и все же… Собратья по перу и критики – от Достоевского и Розанова до Адамовича и молодого Поплавского – имели к Мережковскому почти одинаковые претензии: «головная» литература, мало души и сердца, не всегда четкая политическая и религиозная позиция. Философ Ильин писал, что Мережковский – «художник внешних декораций и нисколько не художник души». Эмигрантский критик Е Адамович убеждал: «Его мало любили, мало кто за всю его долгую жизнь был близок к нему. Было признание, но не было порыва, влечения, доверия…» В. Розанов, близко знавший Мережковского, писал: «О, как страшно ничего не любить, ничего не ненавидеть, все знать, много читать, постоянно читать и, наконец, к последнему несчастью, – вечно писать, то есть вечно записывать свою пустоту и увековечивать то, что для всякого есть достаточное горе, если даже и сознается только в себе. От этого Мережковский вечно грустен».

Но при всем этом – какой блеск эрудиции, «интуитивное постижение скрытого смысла, разгадывание евангельских притч» (Вышеславцев), опыт «непрерывного интеллектуального экстаза» (Б. Поплавский), прозрения и пророчества, фейерверк гипотез…

Роль Мережковского как одного из столпов символизма и как философа не сводилась к усилиям творческим. В 1901–1903 годах он явился одним из деятелей религиозного возрождения в России, одним из создателей Религиозно-философского общества, отчеты которого он печатал в редактируемом им журнале. Позднее, в эмиграции, он царил как непререкаемый авторитет на литературно-философских «воскресеньях» у себя дома (в квартире на рю Колонель Боне), а потом и в обществе «Зеленая лампа» – то есть радел о продолжении интеллектуально-литературной жизни, столь важной для писателей в изгнании (особенно для молодых, не закончивших образования, не варившихся в атмосфере петербургского Серебряного века).

В 1888 году 23-летний Д. Мережковский встретил 19-летнюю Зинаиду Гиппиус, еще через полгода обвенчался с ней в Тифлисе и увез ее в Петербург. В последующие 52 года, как любила напоминать 3. Гиппиус, они не разлучались с мужем «ни разу, ни на один день». С другой стороны, нетрудно догадаться, что это не был обычный,