Фельдмаршал Кутозов. Мифы и факты - Николай Троицкий

Кутузов усмотрел лишь «малое различие» между своим планом и царским. Поэтому 10 сентября он доложил Александру I: «…оставил я план сей, объясненный мне подробно флигель-адъютантом Чернышевым, в полной его силе». В тот же день фельдмаршал отправил Чернышева к Чичагову с царским планом. «Поспешаю препроводить оный в списке, дабы вы, — предписывал он адмиралу, — от произведения в действо прежних моих соображений удержалися, а приступили к исполнению высочайшей воли».

Советские «фанаты» Кутузова (П.А. Жилин, Б.С. Абалихин), которых не устраивало его признание «высочайшей воли», старались представить дело так, что царский план был «ошибочен», «принципиально отличен» и даже «противоположен» безошибочному плану Кутузова, поскольку-де по царскому плану «решающая роль в разгроме врага отводилась не Главной армии», а войскам Чичагова и Витгенштейна. Кутузов, мол, все это «прекрасно понимал» и, «хотя внешне (?! — Н.Т.) и принял присланный ему план, фактически проводил в жизнь свой („противоположный“! — Н.Т.) план разгрома врага». Поверить здесь Жилину и Абалихину может только тот, кто незнаком с текстом петербургского плана, ибо в тексте его черным по белому сказано: все «три наши армии соединиться должны», каждая из них обязана действовать «в частых сношениях со всеми другими войсками нашими», а фланговые войска имеют целью в назначенных местах «предупредить неприятеля, с другой стороны всегда неотступно поражаемого в тыл от главных соединенных армий наших под предводительством князя Кутузова». Конкретные детали петербургского плана (даты, маршруты) были по ходу событий, естественно, скорректированы, но, по сути своей, именно этот план (принятый Кутузовым!) лег в основу Березинской операции.

К середине октября соотношение сил на всем театре войны резко изменилось в пользу России. Наполеон в Москве имел тогда около 116 тыс. человек[523], Кутузов в Тарутине — 130 тыс. регулярных войск и казаков и, как минимум, 120 тыс. ополченцев. Артиллерии у Кутузова тоже было больше, чем у Наполеона: 622 орудия против 569?. Такого же перевеса в силах россияне добились и на флангах. На севере корпус П.Х. Витгенштейна (который с 15 октября, после объединения с корпусом Ф.Ф. Штейнгейля, стал называться армией)[524] с Петербургским и Новгородским ополчениями и рижский гарнизон И.Н. Эссена располагали 68 тыс. человек против 52 тыс. у Ж.-Э. Макдональда (включая прусский вспомогательный корпус), Н.-Ш. Удино и Л.Г. Сен-Сира. На юге в результате соединения 3-й Западной и Молдавской армий у П.В. Чичагова стало почти 83 тыс. бойцов, что вместе с 12,5-тысячным отдельным корпусом Ф.Ф. Эртеля обеспечивало россиянам двойной перевес против корпусов К.Ф. Шварценберга, Ж.-Л. Ренье и отдельной польской дивизии Я.Г. Домбровского общей численностью 46 тыс. человек. Даже прибытие в Смоленск 27 сентября 30-тысячного резервного корпуса «Великой армии» под командованием маршала К. Виктора[525], который мог при необходимости помочь и северному и южному флангам французов, не меняло соотношения сил, повсеместно определившегося в пользу россиян.

Теперь переход русских войск в контрнаступление стал вполне назревшей задачей. Важно было определить время и место первого удара. 3 октября генерал-квартирмейстер К.Ф. Толь предложил план нападения на авангард «Великой армии» под начальством И. Мюрата, который беспечно располагался на р. Чернишне в 6 км от русского лагеря. Другие генералы поддержали Толя. Кутузов неохотно (он предпочел бы и далее обойтись без сражений), уступая желанию генералов, одобрил план, но в самом бою, который условно называют Тарутинским, не участвовал. Руководил боем Беннигсен. Трехкратный численный перевес россиян обеспечил им победу. Мюрат был разбит и отступил к с. Спас-Купля. Но отказ Кутузова помочь Беннигсену резервами позволил французам спастись от истребления. Это произошло 6 октября.

Материальные плоды Тарутинского боя для россиян, по сравнению с тем, на что рассчитывали в штабе Кутузова, были невелики. П.П. Коновницын считал даже, что, поскольку Мюрату «дана возможность отступить в порядке с малою потерею <…>, никто не заслуживает за это дело награды». Тем не менее, по русским данным, Мюрат потерял 2500 человек убитыми и ранеными плюс 1000 — пленными, тогда как русские потери были почти втрое меньшими: 1204 человека[526] (в числе убитых был командующий 2-м корпусом генерал-лейтенант К.Ф. Багговут).

Главное же, эта первая в 1812 г. победа россиян в наступательном бою стала если еще не началом, то уже прологом русского контрнаступления. Она необычайно подняла боевой дух русской армии. Кутузов понимал эту сторону тарутинского успеха и гордился ею. «Не достало еще немножко щастия, и была бы совсем баталия Кремская, — написал он жене. — Первый раз французы <…> бежали, как зайцы». С другой стороны, именно Тарутинский бой стал «последним, решающим толчком, заставившим Наполеона наконец выйти из Москвы»[527].

В Москве Наполеон провел 36 дней, со 2 сентября по 7 октября. Столь долгое сидение на московском пепелище он назовет позднее «величайшей ошибкой» всей своей жизни, рассудив, что не пожар Москвы погубил его, как считали многие, а пятинедельное ожидание мира; пожар, напротив, должен был спасти «Великую армию», ибо он доказывал, что «русское правительство и народ не хотят вступать ни в какие переговоры» и что надо было уходить из Москвы сразу, «на другой же день по Калужской дороге»[528].

Так рассуждали post factum и другие военные авторитеты. Например, английский фельдмаршал герцог А. Веллингтон считал, что, «войдя в Москву, Наполеон должен был бы сделать распоряжение в тот же день об очищении ее». По мнению Дениса Давыдова, если бы Наполеон ушел из Москвы хотя бы двумя неделями раньше, он мог бы избежать постигшей его катастрофы. Тогда, с одной стороны, Кутузов не успел бы подготовиться к контрнаступлению, а с другой — холода не успели бы настигнуть французов раньше Смоленска или даже Березины.

Если бы ушел… В том-то и дело, что, заняв Москву, Наполеон, по крайней мере в первые три недели, не мог уйти: он ждал со дня на день от Александра I просьбы о мире, «льстил себя надеждою, что Россия, раненная в самое сердце <…>, должна пойти на переговоры, как это всегда делали другие государства Европы, столицы которых он завоевывал». До тех же пор, пока мир не был заключен, он старался демонстрировать перед всей Европой «позу победителя», ибо понимал, что «оккупация этой столицы, поскольку он в нее вступил и так долго здесь остается, производит моральное впечатление <…> как на Россию, так и на Европу».

Глава IV. «ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ, ПРЕД КЕМ НАПОЛЕОН БЕЖИТ…»

Сладко гнать пред собою первого в свете полководца.

1. Малоярославец

С утра 7 октября «Великая армия» Наполеона потянулась из Москвы восвояси. Она насчитывала в тот день 89 640 пеших и 14 314 конных воинов, 12 тыс. нестроевых, больных и прочих — всего 115 954 человека и 569 орудий. Армию сопровождал колоссальный обоз: 10–15 тыс. повозок, в которые «были напиханы, как попало, меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы Московского театра». Все это походило «на татарскую орду после удачного нашествия». Оставляя древнюю столицу России, Наполеон приказал взорвать Кремль — «в отместку Александру за то, что тот не ответил на три мирных предложения» (таково мнение Е.В. Тарле)[529], или, быть может, в отмщение россиянам за то, что они сами сожгли «мать городов русских». Этот приказ — пожалуй, самый варварский из всех приказов Наполеона — осужден даже во французских источниках. Друг семьи Наполеона, а позднее приятельница О. де Бальзака, герцогиня Л. д’Абрантес возмущалась: взрыв Кремля должен «показать нас варварами, более первобытных скифов». К счастью, дождь подмочил фитили и ослабил мощь подготовленного взрыва, а часть фитилей загасили русские патриоты. Были повреждены соборы, разрушена часть кремлевских башен, стен и палат, взорвано здание Арсенала. Иван Великий и Спасские ворота не пострадали.

Итак, 7 октября Наполеон ушел из Москвы. Куда же он повел свою «Великую армию»? На Калугу! Почему? С какой целью? Традиционная точка зрения — от Д.П. Бутурлина до П.А. Жилина и от Ж. Шамбре до Д. Чандлера (включая А.Жомини и К. Клаузевица, М.И. Богдановича и А.Н. Попова, Е.В. Тарле и Л.Г. Бескровного) — такова. Наполеон уходил из Москвы с намерением отойти к Смоленску, чтобы там, в этом самом важном опорном пункте на главной коммуникации «Великой армии», собраться с силами для зимовки или для дальнейшего отхода в Польшу. Но во-первых, дорога от Москвы на Смоленск через Можайск, по которой французы пришли в Москву, была разорена, а во-вторых, Кутузов в Тарутине был ближе к Смоленску, чем Наполеон в Москве, и мог предупредить французов у Можайска (путь от Москвы до Можайска составлял более 102 км, от Тарутина — 72,5 км). Поэтому Наполеон решил отходить к Смоленску не по старой, разоренной дотла, а по новой дороге — через Калугу, рассчитывая отбросить Кутузова, если тот преградит ему путь.