Колдун на завтрак - Андрей Белянин

— Мне в Оборотный город.

— И что с того?

— По просьбе самой Хозяйки, — с нажимом добавил я, и ведьма вынужденно сменила тон.

— Так бы сразу и сказал. Что ж, я с ней бодаться не стану, да и было б из-за чего… Какой-то хорунжий, фи! Вот улан был вкусны-ый… — Фальшивая дочь помещика Зайцева мигом встала с могилы, уступая мне дорогу. — Иди, казачок, но не забывай меня.

Я наклонился и нащупал под тонким слоем земли старый рычаг. Иголки в левую пятку кольнули так резко и словно бы без повода, что мне не удалось даже удивиться. Просто понял, что верить никому нельзя и саблю вытащить уже не успею. В один миг рыжая тварь кинулась мне на спину, обеими руками заламывая шею до хруста! Затхлый запах из её пасти, казалось, обжигал левое ухо…

— Катька мне не указ! И её срок придёт, как твой пришёл… Всё, хорунжий, всё…

Ага. Конечно. Всё. Я резко упал на колени, скорчась так, словно живот прихватило. Ведьма перелетела через мою голову, вспахав рылом соседнюю могилу аж на ладонь в глубину, но ума не набралась.

— Ты, подонок, Иловайский, убью-у-у!

Ну вот, начинается, а ведь хотел тихо-мирно зайти в гости. От двух свищущих ударов её когтей я просто увернулся, под третий поднырнул, с размаху приложив ведьму кулаком в челюсть. Она только фыркнула, а я едва ли не в кровь разбил костяшки пальцев! Откуда у этой рыжей твари такая сила?

— Я играла с тобой, хорунжий, но теперь пора умереть…

— Тебе пора, ты и умирай. — Мне удалось провести ещё один переброс, поймав мамзель Фифи на популярный приём «мельница». Теперь злодейка лихо приложилась всей спиной об чей-то надгробный камень так, что даже хрустнуло. Но на ноги вскочила быстро, оказалось, хрустнуло треснувшее надгробие…

— Ты сделал меня хромой! Почему не в лоб, не в сердце?!

— Сердца у тебя нет, а в лоб бить — только пули плющить.

Ведьма бросилась на меня, пытаясь обхватить за пояс и повалить. Увернуться было сложно, от тяжёлого толчка я кубарем пролетел две или три могилы, а в её кривых зубах осталась моя портупея с саблей. Плохо… Ещё хуже, что пистолет был заряжен обычным свинцом, не проймёшь.

Злобная тётка торжествующе взвыла, задирая голову к небу, как волчица, и вновь ринулась на меня, перебегая на четвереньках. Что, конечно, дало мне возможность пару раз приложить её сапогом по уху, но толку! Только ногу отшиб…

— Всё. Мой. Порву, — хрипло дыша от предвкушения, она облизнула пересохшие губы.

Я высыпал на ладонь порох из медной лядунки и изо всех сил дунул. Ведьме запорошило лицо. Неумолимая людоедка, как большая обиженная курица, села на корточки, расчёсывая нос, чихая и пытаясь протереть глаза…

— Знаешь, почему в станицах не носят кринолины? — Я хладнокровно обсыпал её остатками пороха и щёлкнул собачкой пистолета по кремню. — Неудобные они, при ходьбе за всё цепляются, в воде мокнут и тянут вниз, а при пожаре вообще горят как солома!

— Сво-ло-очь!!! — успела взвыть ведьма, превращаясь в огненный шар, с бешеной скоростью катающийся меж могил.

Я успел подобрать саблю, привёл себя в порядок, открыл люк, спустился вниз и, уже прикрывая крышку, помахал мамзель Фифи ручкой. Та так и замерла в смешной позе, абсолютно голая, обугленная до африканской черноты, но, к сожалению, всё ещё живая. Да тьфу ты, подавись, нечистая сила, я ж и не рассчитывал её всерьёз сжечь, так, подкоптить слегка, в воспитательных целях…

— Ты труп, Иловайский! — сипло напомнила она, соскребая сажу с теперь уже лысого черепа.

У меня хватило ума не торжествовать победу (женщина всё-таки), а просто вовремя захлопнуть крышку.

Оставив ведьму бесноваться там наверху, на пустом кладбище (спускаться за мной в Оборотный город она не рискнула), я неспешно пустился по крутым ступенькам вниз. Надо спешить, Катенька ждёт, не хочу подводить любимую, и так задержался…

Пока топал, держась за стену, подсчитывал синяки. По правде говоря, получалось скорее в её пользу. То есть если драться честно, то казак в открытом бою на кулачках опытной ведьме точно проиграет. Сильные они, как пьяные медведихи (язык не поворачивается сказать «медведицы»), и злобные, как тюремные крысы. Знаете, такие некормленые, но отсидевшие по три срока, все в наколках и распальцовке…

Да неважно. Важно иное, если человек действительно хочет бороться с нечистью — он победит! И не потому, что сильный такой, или приёмы рукопашные знает, или вооружён лучше, или в Бога верует, или что ещё там. Нет, всё это тоже важно, и без веры никак нельзя, но… По-моему, тут ещё что-то иное. Не может наш казак проиграть, даже если за ведьмой все силы Тьмы батальонами да батареями сгрудились. Не выйдет у них ничего…

Вот сами на миг глаза закройте — что видите? Вроде и ничего. А потом круги цветные, искорки всякие, блики да образы. Так и в темноте самая крохотная звёздочка на сотни тысяч вёрст видна, сердце греет, взору надежду даёт. А на свету точка тёмная так же ли к себе притягивает? Нет, по-иному, она лишь конкретнее видна своей непробиваемой чернотой на белом полотнище блистающего света. В неё и не веришь даже, глаза трёшь, словно мошка какая попала, убрать черноту хочешь, лишняя она, диссонирует. Не веришь в неё, а к искорке малой всей душой тянешься…

Так и мы. Что бы ни было, как бы ни развернуло, но что может вся нечистая сила с нами сделать? Убить — да. Победить — нет! Сломить казака об колено можно, зато на колени поставить нельзя. Это не гордыня, это… ну вроде привычные нормы поведения, простые и естественные, как свежий воздух в лесу, как роса утром, как тёплое лошадиное дыхание…

Когда лестница вниз кончилась и я вышел на ровную дорогу, мысли несколько сменили направление. Мне вдруг особенно остро представилось, что скажет мой драгоценный дядюшка, когда обнаружит, что я бесследно исчез? И не пришло же мне в голову хоть объяснительную записку ему оставить. Так, мол, и так, отбыл ваш сумасшедший племянник в Оборотный город, где обязался приглядеть за всевозможной нечистью, покуда сама Хозяйка из командировки с наукообразного конгресса не явится. Сам вижу, что некрасиво, но как любимой девушке откажешь?

Что бы мне популярно ответил дядя — я не хочу знать, ни в письменном виде, ни в устном, ни даже в коротком пересказе жестами. Жизнь и так не особо долгая, чего ж её добровольно укорачивать в соответствии с извращёнными инквизиторскими фантазиями моего нежно любимого родственника? Да! Что бы кто себе ни думал, я дядю люблю, уважаю и чту по мере сил и возможностей. Надо будет голову за него сложить — сложу не задумываясь! Но сейчас игра не на его поле и не в его пользу, поэтому я честно-благородно помогу Катеньке, а старый хрыч уж как-нибудь сам перетопчется…

— Стой, руки вверх! Стрелять будем, — поприветствовал меня из-за арки целый хор бесов, поднимая навскидку едва ли не полусотню разнокалиберных ружей всех времён и народов. Ох ты ж, Царица Небесная, совсем забыл, как меня здесь уважают… Я стоял перед ними, как на расстреле, ни секунды не колеблясь и ни мгновения не сомневаясь.

— Иловайский, ты, что ли?

— Я.

— Ну так проходи, чего застопорился-то? — ворчливо откликнулся дежурный охранник, и остальные поддержали его согласованным бурчаньем. — Встал тут, понимаешь, как на сцене, театр одного актёра… и провоцирует же! Ага, мы по нему пальнём, а он, разбойник, опять все ружья взорвёт… Никаких арсеналов на него не напасёмся… Иди отсюда, с Хозяйкой лямуры крути, а нас после каждого твоего визита начальство так любвеобильно в очередь выстраивает — всё жалованье тока на вазелин и уходит!

— Да ладно вам, братцы, — смущённо взмолился я. — Чего все на одного наехали? Я ж тоже человек военный, сам не без понятия. Кто ж знал, что из-за меня у вас такие приключения на филейную область…

— Вот убьём тебя разок, так и будешь знать, — со вздохом пообещали бесы, и мне действительно стало стыдно. В самом деле, хожу сюда уже как к себе домой, а охране небось за каждого, кто без пропуска, не только холку мылят, а и по-иному мыло используют. Это несправедливо, надо будет разобраться…

— Вот что, служивые, — рискнул я. — По большому секрету, Хозяйка пару дней по делам отсутствовать будет, а за порядком в городе попросила меня присмотреть. Так вы бы пошушукались меж собой и прислали делегата ко дворцу. Ну там опишите всё как надо, с коллективным заявлением, дескать, забодал диктат начальственный, требуем свободы, равенства и братства, чтоб всё честь по чести. Я, чем могу, посодействую. Слово даю!

На минутку повисла гробовая тишина. Через минуту она взорвалась радостными криками, аплодисментами и выстрелами в воздух…

— Качай хорунжего!

В общем, до города восторженная толпа бесов-охранников донесла меня на руках, подбрасывая вверх шапки и выкрикивая печально известные лозунги французской революции. Дай я им волю, они бы меня и дальше таскали, но я вовремя вырвался. Бесы — натуры храбрые, но тупые, а потому весьма увлекающиеся, это сейчас они возносят меня до небес, а чуть сообразят, что их много, я один, и живой, и тёплый, и у них в руках… Так что тут очень важно вовремя соскочить на пике популярности.