Катилинарии. Пеплум. Топливо - Амели Нотомб

Профессор. А вам их никто и не предлагает.

Марина. Почему вы так суровы со мной, профессор?

Профессор (встает, подходит к ней, взяв за руки, бережно поднимает и не выпускает ее рук). Я с вами не суров. Я всего лишь пытаюсь вправить вам мозги.

Марина. Вокруг города найдется достаточно варваров, которые сделали бы это лучше – с помощью пули.

Профессор. Не смешно, Марина. (Он по-прежнему держит ее за руки. Сцена почти идиллическая.)

Марина. Зачем цепляться за жизнь, профессор?

Профессор. Умереть не так-то легко.

Марина. Ничего подобного. Знаете, как поступают те, кто хочет умереть? Надевают свою самую красивую одежду и гуляют по главной площади, пока не получат пулю от какого-нибудь снайпера.

Профессор. У вас нет красивой одежды, Марина.

Марина (с улыбкой). Я думаю, эта мелочь не смутила бы варваров.

Профессор. Зато меня бы смутила.

Марина (смеется). Вас бы смутило, что я умру плохо одетой?

Профессор. Нет, просто – что вы умрете.

Марина. Почему? Вам бы не пришлось больше жечь ваши драгоценные книги. Вы наконец вздохнули бы спокойно.

Профессор. Я очень хорошо к вам отношусь, Марина.

Марина. Если вы хорошо ко мне относитесь, то почему не хотите, чтобы мне стало лучше?

Профессор. Понимаю, куда вы клоните. Я хочу, чтобы вам стало лучше, но, если я слишком быстро сожгу все книги, чем мы завтра будем топить?

Марина. Завтра мы умрем.

Профессор. Не факт.

Марина. Такая вероятность есть, разве этого недостаточно?

Профессор. Нет.

Марина. Да. Представьте, что сегодня вечером на нас упадет бомба. Книги сгорят вместе с нами – впустую. Это ли не обидно?

Профессор. А представьте, что бомба на нас сегодня не упадет, а мы сожжем все книги, и на завтра не останется ни одной. Это ли не ужасно?

Марина. Нет. Во-первых, потому что это будет роскошная топка, как минимум два часа тепла. И потом, тогда я больше не буду бояться смерти. Знаете, что мне не дает покоя, с тех пор как я живу здесь? Я с ума схожу от мысли, что меня могут убить, прежде чем мы сожжем последнюю книгу.

Профессор. Это лишняя причина их экономить. Я не хочу, чтобы вы наложили на себя руки, Марина. Теперь я понял: когда мы сожжем последнюю книгу, вы пойдете на главную площадь.

Марина. Да почему вам так необходима моя жизнь?

Профессор. Она необходима вам.

Марина. Зачем? Вы же видите, как я провожу дни. Уверяю вас, от холода я просто не в состоянии ничего делать.

Профессор. Марина, нельзя исключать гипотезу, что война когда-нибудь кончится и что вы к тому времени будете еще живы. Я понимаю, что шансы ничтожно малы, но, говоря вашим языком, такая вероятность есть – разве этого недостаточно?

Марина. Я думала об этом.

Профессор. Ну и?..

Марина. Я уж постараюсь, чтобы мне всегда было тепло, но делать все равно ничего не буду. Эта война навсегда отбила у меня охоту что бы то ни было строить и созидать. Я мечтаю только о тепле – не о жизни. Как я могу любить жизнь, после того как узнала ее истинное лицо?

Профессор. Ее истинное лицо? Да что вы можете знать о жизни?

Марина. Профессор, я ничего не хочу, ничего, только согреться!

Профессор. Естественно. А когда вы согреетесь, вам захочется многого другого. Это называется иерархия потребностей.

Марина. И как же, по-вашему, я буду жить после войны?

Профессор. Закончите учебу.

Марина (смеется). Очень заманчиво!

Профессор. Выйдете замуж, родите детей.

Марина (смеется). Еще не легче!

Профессор. Все женщины так живут.

Марина (смеется). Какой убойный аргумент!

Профессор. А что? Думаете, вы не такая, как другие?

Марина. Понятия не имею. Но даже если предположить, что война когда-нибудь кончится, я плохо представляю себе, чтобы какая-то женщина еще захотела произвести на свет ребенка.

Профессор. Сейчас бессмысленно говорить об этом. О чем вы мечтали до войны?

Марина. Влюбиться.

Профессор. Радуйтесь! Это с вами произошло.

Марина (с горьким смехом). Аллилуйя!

Профессор. И вы хотели иметь детей, не правда ли?

Марина. Не помню и не хочу вспоминать. Какая разница, чего я там до войны хотела. Одно я знаю наверняка: мне никогда уже не стать такой, какой я была до войны.

Профессор. Не зарекайтесь.

Марина. Я это знаю! Было бы гнусностью, если бы хоть кто-нибудь смог стать прежним.

Профессор. А между тем именно это и произойдет. Так бывает после всех на свете войн.

Марина. Тогда тем более не стоит жить. Меня просто стошнит, если я это увижу.

Профессор. Ничего подобного. Это вы сейчас так говорите, потому что вам двадцать лет, вы истощены и нездоровы. А вот когда станете дородной матроной, посмотрите на вещи иначе: вам понравится.

Марина (вырывает руки из рук профессора и поворачивается на сто восемьдесят градусов). Это мерзко, мерзко!

Профессор. Это и называется жизнью, дитя мое.

Марина. Если это жизнь, я ее знать не хочу!

Профессор (подходит и обнимает ее сзади). Да нет же, вы хотите узнать жизнь.

Марина. Лучше сдохнуть! (Профессор приникает губами к ее шее.) Нет. (Усталым голосом, даже без раздражения.) Нет! Нет! (Вырывается. В ее поведении – скорее отчаяние, чем протест.)

Профессор. Почему нет?

Марина. Потому что я вас не люблю. (Надувает губки, как маленькая девочка.)

Профессор. Кто здесь говорит о любви?

Марина. Я. Я люблю Даниеля.

Профессор. Неправда. Если бы вы любили Даниеля, вам хотелось бы жить.

Марина (поворачивается к профессору, насмешливо). Можно подумать, вы что-то понимаете в любви!

Профессор. А вы?

Марина. Я, по крайней мере, знаю, что это такое.

Профессор (передразнивает ее, тонким голосом). «Я, по крайней мере, знаю, что это такое». Соплячка! Самонадеянная, как все в вашем возрасте. Вы были бы смешны, когда бы не были так трогательны. (Идет к ней, она пятится.)

Марина. А я-то думала, я слишком худа, чтобы быть желанной.

Профессор. В самом деле. Как ни странно, я хочу вас от этого еще сильней.

Марина. А я вас – нет.

Профессор. Вы запоете по-другому, когда окажетесь в моих объятиях.

Марина. Никогда.

Профессор. Война вас ничему не научила? Прав тот, кто сильнее. Вы у меня дома, уйти не можете: слишком холодно, сами знаете, что деваться вам некуда. (До сих пор он наступал, а она пятилась. На этой реплике она останавливается.)

Марина. Ладно. И правда, что я ломаюсь? В конце концов, это лучший способ согреться.

Профессор. И эта циничная стерва утверждает, что влюблена! (Смеется.)

Марина. Я влюблена. То, что будете делать со мной вы, не имеет к любви никакого отношения.

Профессор. А, ну да. (Тонким голосом.) «Мсье, вы можете взять мое тело, но душу мою не получите», не так ли?

Марина. Плевать мне на душу. Я согреюсь, и только это имеет значение. (Медленно идет к нему.) Скорее же, скорее обнимите меня, я хочу ощутить ваше тепло. Нет, это не вы мной попользуетесь, это я попользуюсь вами.

Профессор (со снисходительным смешком). Вы мной попользуетесь? Это как же, интересно знать?

Марина (продолжает медленно наступать. Профессор начинает потихоньку пятиться). Расслаблюсь и получу удовольствие. (Ровным голосом, твердо, но без малейшей агрессивности.) Вот увидите, мне понравится, с первой же секунды, по-настоящему, без притворства. (С жутковатой улыбкой.) Но вовсе не по той причине, о которой вы подумали. Видите ли, профессор, в ту самую минуту, когда вы обнимете меня, я хоть ненадолго перестану страдать, потому что ваше тело будет теплым.

Профессор (сухо). Вы думаете, мне тепло?

Марина. Вы теплее меня, и это главное. Вы покажетесь мне раскаленным, и я всей своей плотью впитаю ваше тепло.

Профессор (пятясь, с озадаченной гримасой). А у вас есть плоть?