Мир приключений 1962. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - А. Казанцев

Я ухватился рукой за кустик водорослей — судя по длинным лохматым веточкам, это была цистозира, «бородач», как называют ее рыбаки, — и огляделся вокруг.

Какая-то тень скользнула по дну. Я поднял голову. Это спускался Павлик. Когда он приблизился, я взмахом руки предложил ему двигаться направо, а сам поплыл влево.

После Керченского пролива вода казалась идеально прозрачной, и скалистое дно покрывал не противный липкий ил, а тонкий слой светлого песка. Каждый камешек отчетливо выделялся издалека. Но я все-таки плыл медленно, раздвигая руками водоросли и раскапывая каждый песчаный холмик: не прячется ли под ним амфора или обломок корабля? Найти обломок деревянного борта было, конечно, маловероятно, потому что дерево должно было давным-давно истлеть, раствориться в морской воде за двадцать веков. Но амфоры вполне могли сохраниться, да и металлические части тоже — скажем, якорь.

Сигнальный конец, привязанный к моему поясу, резко дернулся трижды. Увлеченный поиском, я даже не сразу понял, что это значит. Неужели прошло сорок пять минут и меня вызывают на поверхность? Дольше на этой глубине работать не полагалось.

Я отметил место, где прервал поиски, выложив на песке крест из камней. Потом, в свою очередь, три раза сильно потянул за сигнальный конец. Это означало, что сигнал я понял и сейчас выхожу на поверхность.

Подниматься следовало не спеша, чтобы пузырьки азота, растворенного в крови, не закупорили кровеносные сосуды. Тогда водолаза может поразить опаснейшая кессонная болезнь — об этом меня предостерегали еще при учебных погружениях. Чтобы не огорчать Кратова, который наверняка сейчас стоит у трапа с секундомером в руках и придирчиво проверяет, соблюдаем ли мы инструкцию, я поднимался, как и требовалось, ровно три минуты.

На борту, свесив ноги, сидели Миша Аристов и Светлана. Михаил, отдуваясь, с наслаждением пил горячий чай, обернув ручку алюминиевой кружки носовым платком. А Светлана уплетала шоколад, который каждому из нас выдавали, опять-таки строго по инструкции, после погружения. По их лицам я сразу понял, что они тоже ничего не нашли.

В таких бесплодных поисках прошло три дня. С утра до вечера мы ныряли, метр за метром обшаривая дно. На судне тоже шла будничная работа. Механики возились в своих подземельях, перебирая машину. Матросы в одних трусах покачивались на лавочках, подвешенных на тросах, покрывая борта новенькой краской. Они так привыкли к нашим неудачам, что на третий день даже не поворачивали голову, когда кто-нибудь из нас всплывал, — опять с пустыми руками.

Мы надеялись, что нам поможет в поисках подводный телевизор, но Костя, акустик, все никак не мог его наладить. Отгородив уголок палубы, он целые дни напролет возился там с лампами, трубками, прожекторами. Постепенно вырастало довольно неуклюжее сооружение: большая рама, похожая на виселицу, а на ней, в паутине проводов, телевизионная камера и три сильных прожектора.

Наконец он объявил, что все готово и можно провести первую передачу. Приемник установили в кают-компании, завесив все иллюминаторы, кроме одного. Через него Костя командовал матросам у лебедки, в какую сторону повернуть стрелу с подвешенной к ней на длинном тросе установкой.

Народу в кают-компанию набилось битком. Те, кому не удалось занять местечко заранее, заглядывали в дверь. Но их скоро прогнали: свет, падавший из двери, мешал смотреть на экран. Прямо напротив экрана сели Василий Павлович и капитан. Мне удалось примоститься совсем рядом с ними, так что все хорошо было видно.

Но смотреть пока было нечего. Костя крутил разные рукоятки, покрикивал на матросов, застревая головой в тесном иллюминаторе. Но экран оставался темным и беззвучным.

И вдруг он засветился призрачным голубоватым сиянием. Сначала трудно было понять, просто ли он светится или уже идет передача из морских глубин. Но вот в уголке экрана появилась маленькая барабулька с выпученными глазами, — значит, аппарат работал нормально. Мы действительно, не выходя из каюты, все вместе нырнули под воду. Для нас, уже совершивших немало спусков, изображение на экране было, конечно, лишь тусклой и серой копией подлинных картин подводного мира, но для тех, кто никогда не нырял с аквалангом, все это выглядело феерически. Со всех сторон раздавались возбужденные возгласы и вскрики:

— Смотри, кефалька!

— А вон медуза!

— Ух, как удирает!

Действительно, медуза почему-то промчалась через весь экран снизу вверх, как ракета. Мне никогда не приходилось видеть под водой, чтобы эти противные существа так быстро плавали. Да ведь это не медуза так быстро всплывает, сообразил я, а, наоборот, погружается все глубже телевизионная камера. Так пассажирам поезда кажется, будто бегут за окном столбы и деревья, на самом-то деле совершенно неподвижные.

Промелькнул бычок, быстро работая широкими плавниками. В середине экрана он на миг задержался, поведя выпученными глазами в нашу сторону, а потом юркнул в темноту. Затем появились две довольно крупные кефали. Но они держались вдалеке, не приближаясь к аппарату. Сверкнув чешуей, они тоже скоро скрылись из глаз.

Теперь камера, чуть наклонившись, медленно двигалась над самым дном. И все мы притаив дыхание не отрывали глаз от экрана. Ощущение было такое, будто я сам опять парю над морским дном в акваланге. Зубы мои непроизвольно сжались, словно прикусывая мундштук дыхательной трубки…

Мы обшаривали дно двумя десятками глаз. Но ничего особенного не заметили. Всё те же пучки водорослей, колыхавшиеся, словно ковыль под ветром, камни, песчаные бугорки, рыбешки, стремительно уплывавшие в разные стороны от аппарата.

Камера повернулась, и мы увидели на экране скалистую неровную стену обрыва. Местами за нее каким-то чудом цеплялись водоросли.

— Спускайте, — дрогнувшим голосом сказал Кратов.

Камера, покачиваясь, поползла вниз вдоль отвесной стены.

Изображение на экране было черно-белым, поэтому перемены в цвете от глубины погружения не ощущалось. Только все меньше и меньше росло водорослей да реже мелькали рыбешки. И постепенно темнее становилось изображение: лампам все труднее пробивать сгущающуюся подводную тьму. Но вдруг экран снова заметно посветлел.

— Сейчас будет дно, — громко сказал Аристов.

Он никогда не упускал случая щегольнуть своими знаниями подводных глубин.

В самом деле, посветление говорило о близости дна, отражавшего рассеянный в воде свет солнца. Костя осторожно повернул камеру, и мы увидели небольшой кусочек морского дна, площадью, наверное, в десять квадратных метров, не больше. Дальше все пряталось в темноте. Наши глаза быстро обшарили все, что умещалось на этом маленьком пятачке освещенного прожекторами пространства: два обломка скалы, торчащие из песка, одинокая актиния, лениво колышущая щупальцами, и небольшой песчаный бугорок.