58-я. Неизъятое - Елена Рачева

Вообще за это можно было получить новый срок, но такое экстренное событие, что я не сдержался. Все отреагировали страшной радостью. Скрыть ее было невозможно, да и что может сделать охрана, если три тысячи человек громко радуются?

Семен ужасно перепугался — им запретили нам об этом говорить — бегал за мной и кричал: «Витя, отдай газету!» Охрана была страшно растеряна. У нас был клуб МВД, на котором висели портреты членов политбюро. Через пару дней их сняли, немного подумали и вместо всего политбюро повесили одного Ленина.

После смерти Сталина у нас сняли номера с одежды. Разрешили волейбол, натянули сетку. Повесили репродуктор: музыка появилась, радио. Перестали запирать на ночь барак, сняли решетки с окон. Кино стали привозить с поселка…

В 1954-м меня привезли в Москву на пересмотр дела. Я сидел и дрожал, у меня было второе дело за побег, и я боялся, что придется три-четыре года за него досидеть. Но прокурор заявил: не было бы первого дела — не было бы побега. И меня выпустили.

Массово освобождать начали летом 1956-го, когда Хрущев распорядился послать по лагерям комиссии пересматривать дела политзаключенных.

Друзья рассказывали, что дела пересматривали с пушечной скоростью, в день освобождали 200–300 человек. На Д-2 было три тысячи человек. После отъезда комиссии осталось 150. Это были охранники лагерей, каратели, которые вылавливали и расстреливали партизан… Получается, действительно виноваты в лагерях были всего пять процентов.

ФОТОГРАФИЯ ТОВАРИЩА ПО ПОБЕГУ

«Жора — мой товарищ по побегу, фото снято на Колыме. Жора — парень из Донбасса, работал слесарем на угольной шахте, вместе с другом разбрасывал листовки, где призывал шахтеров бастовать против коммунистов, да и получил 25 лет. Познакомились мы на этапе. Мы оба хотели бежать, только бежать. Главное было — избавиться от неволи. Два наши дня в бегах — два дня на воле. Бежать стоило даже ради них».

ТАМАРА ПЕТКЕВИЧ 1920, УКРАИНА

Арестована в 1943 году по обвинению в контрреволюционной деятельности. Приговор — семь лет лагерей. Этапирована в Джангиджирский женский лагерь, затем в Коми. Работала на лесоповале, медсестрой, актрисой в лагерном театре. Родила сына Юрия, которого отдала на воспитание отцу, врачу лагерной больницы, и после освобождения не смогла вернуть. Освободилась в 1950 году. Живет в Санкт-Петербурге.

ПРОФИЛЬ УЧИТЕЛЯ

Гипсовый барельеф-автопортрет, изготовленный режиссером Александром Осиповичем Гавронским — руководителем Петкевич в лагерном театре: «Он мо сделать театральную актрису даже из дерева».

“ В 1937-м году я стала дочерью врага народа. Меня сразу пересадили с первой парты на последнюю. Когда на комсомольском собрании поставили вопрос о моем исключении, те, с кем я дружила, подняли руки «за». Это было ошеломление!

В 1943 году меня арестовали. Мир рухнул. Я узнала, что мои самые близкие подруги писали на меня доносы, за мной следили. Казалось, что скверными, нечистыми руками обнажена вся моя жизнь.

Родион Титкович Мамчур

«Если посадили справедливо, человек к этому хорошо относится. А если зря — очень злым человек делается»

1956 … 1959

Проходил срочную службу солдатом конвойных войск Усть-Вымлага (Коми АССР).

После демобилизации остался в Коми, работал трактористом, шофером.

Живет в поселке Аджером (Республика Коми).

Откуда я знаю, почему меня послали в конвой! Я хотел на Дальний Восток в танкисты, а попал в Коми в чекисты. Меня называли «гражданин начальник».

Я был просто стрелок. Берешь бригаду — 25 человек, наряд и ведешь в лес. Все. Там они работают, а ты охраняешь. К обеду приносят тебе пообедать: первое, второе и суп. У заключенных повара были другие, продукты со склада привозили отдельно. Но кормили тоже нормально. Если они работали нормально. В лагере был ларек такой, магазинчик. У него (заключенного. — Авт.) на счету зарплата. Он придет, что хочет по списку возьмет. И все. И нормально. Но это тот, который работал. А который не работал — ему не на что было. Что дадут, то поел. И все. И нормально.

Моя задача была, шоб они не разбежались. Разбегутся — это уже ай-яй-яй.

Нам дають инструктаж, чтоб ты был готов ко всему. Всегда предупреждали: если надо выстрелить, навести порядок — только в воздух. А то был один узбек у нас, стрельнул в землю. Пуля попала в камень, камень срикошетил и кусо-о-очек, ча-а-асть пули — заключенному в сердце! Ему оставалося только две недели еще посидеть — и все. Ну, дали охраннику срок, посадили, конечно, ну что толку с этого? Человека-то нету…

А на поражение мы не стреляли. Это можно, только если он уже топор на меня поднял. А если в лес уходит — можно ему и по ногам стрельнуть, да хоть куда.

Родион Мамчур. 1950-е

Ну, драки в зоне бывали. Если драка, солдат поднимают по тревоге, вызывають, ворота открывають, те с оружием заходят, и все. И тишина. И собак побольше, служебных.

Кто не сопротивлялся — хорошо, а если кто сопротивлялся — приходилось применить и силу. Ну, там, в карцер отправить. Но это единицы. В основном разбиралися спокойно. Хотя одна зона була — ой-ей-ей. Я сам не видел, но знаю, туда пригнали солдат и применили оружие. Кто-то погиб, кого-то — в карцер. И все. Но политические очень мало бузили. Уголовники — эти да…

Конечно, на лице-то у них не написано, уголовник он или нет. Но у меня ж опыт. Когда я служил второй год, уже видел: уголовник ли, будет ли бежать… Они-то бежали почему? Из-за долгов. Проиграл в карты — куда ему деваться? Или убежит, или прибьют. Вот тебе и весь сказ.

Если беглый, но ведет себя мирно, никто его бить не будет. А если я за ним, скажем, пробежал килόметров 50 с полной этой (выкладкой. — Авт.), есть у меня злость. Дам я ему один раз — и все. И на этом кончается. Очень сильно бить нельзя, это уголовно наказуемо. Да и я же не хулиган тоже.

Побег с оружием у нас был один. Офицер напился, а был с пистолетом. Заключенный взял у него этот пистолет, взял и ушел. Так мы за им два дня бегали. По тайге! Ну, хороший пес у нас был! След взял — и пошел, и пошел. А мы тут как тут, следом. Тот подходит, хочет стрелять, а мы его за руку — и все.

Боялись, конечно! Боишься — не боишься, а приказ есть приказ. Вот так-то, золотко.

С заключенными мы разговаривали, беседы вели. Не воспитательные, а просто. Откуда, как, чего. Как попал. Это интересно. Мы же молодые были, господи-и-и!