Дороги. Часть вторая. - Яна Завацкая

Арнис кивнул.

— И это все тоже правильно, — сказал он, — только не снимает... вины моей не снимает. Их глаза... лица... все это я помню. И всегда буду помнить. Отец Маркус, вы действительно считаете, что такой вот человек, как я... убийца... может подойти к Причастию?

— Да, Арнис.

— Спасибо, — Арнис посмотрел священнику в лицо долгим тяжелым взглядом, — спасибо. До свидания. Я пойду.

Больше Арнис в церкви не появлялся. В городе он вообще не любил бывать. Уходил куда-нибудь в лес с Ноки. Играл с собакой в палочку, сидел у ручья, слушая журчание воды.

Лес прощал. Собака прощала — она и не знала ничего. Перед ней не было стыдно. С ней можно играть, ее можно учить — для собаки ты Бог, ты прав всегда. Лесу тоже все равно, деревья и камни примут тебя таким, как ты есть.

— Они мне говорят, иди к психологу. Дэцин сказал еще на корабле, — рассказывал он Ноки, внимательно глядящей ему в глаза, — ну хорошо, предположим, пойду я к психологу. Тут одно из двух — или никакого толка не будет... да я и думаю, что не будет, потому что если уж отец Маркус не помог... Или второе — этот психолог измыслит какой-нибудь способ меня утешить. Убедить, что я прав, что все нормально. Взять так и убить триста восемьдесят человек — это нормально. Я убедюсь... убежусь... в общем, короче, у меня все пройдет, и я дальше буду таким же... счастливым идиотом. Песенки буду петь, с детьми играть, на пляж будем ходить всей семьей. Иль на меня будет смотреть влюбленными глазами. Все хорошо, все прекрасно... а те, убитые — они уже в земле. Их не вернуть. Я ничего не могу для них сделать, ничем не могу вернуть прошлое. Да и вернул бы я — поступил бы так же. Так вот, Ноки, знаешь — я не хочу, чтобы психолог мне помогал.

Он шел дальше, вдоль ручья. Бросал камешки в воду.

Что-то неправильно в самой системе. В Дозорной нашей службе. Что-то не так. Раз это убийство было неизбежным...

Да и что это убийство — ведь я за свою жизнь убил гораздо больше. Это так... сигнал для пробуждения совести. А так — разве не часто бывают ситуации, когда мы себя просто вынуждаем забыть... затыкаем эту совесть.

Значит — расстаться с Дозорной службой? Хорошо, я уйду... покаюсь... буду до конца жизни — нет, даже транспортник водить мне нельзя, я заражен, меня в любой момент сагон может достать. Буду до конца жизни, например, флаеры чинить. А на мое место придет другой... мальчишка, ничего не знающий. И станет убийцей. Нет уж. Долой всю Дозорную Службу? Да нет, я ж понимаю, что невозможно это. Сагонская угроза, к сожалению, более, чем реальна. А раз так — значит, война, вечная война... А война не бывает красивой и благородной. Что бы там ни говорили... никогда она такой не была и не будет. Грязь это, грязь...

Ильгет уложила детей и теперь бродила по дому бесцельно — ничего делать она не могла. Арниса так до сих пор и не было. Ушел, называется, с собакой гулять. Господи, да он может все, что угодно сделать... в таком состоянии.

Нет, нельзя так. Надо верить в лучшее. Ведь Бог верит в нас! Арнис справится, не может он не справиться с этим. Надо верить... Надо заняться чем-нибудь. Вот на Ярне всегда было что-нибудь по хозяйству, чем руки занять. А здесь... Вязать, что ли, начать? Так ведь потом все равно некогда будет, да и лень.

Ильгет вошла в гостиную. Поправила поваленные кем-то из детей статуэтки на полке. Взгляд ее упал на Библию, раскрытую в самом начале (большую бумажную, в кожаном переплете, подарили в прошлом году друзья). Книга лежала на столике, будто кто-то ее читал и забыл закрыть. Ильгет подошла, взяла Библию в руки. Прочитала на раскрытой странице:

И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? 7 если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. 8 И сказал Каин Авелю, брату своему: [пойдем в поле]. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. 9 И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? 10 И сказал Господь: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; 11 и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; 12 когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле. 13 И сказал Каин Господу Богу: наказание мое больше, нежели снести можно; 14

вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня.

(Быт. 4,6-18)

Ильгет закрыла Библию и убрала ее.

Права Белла — чувство вины. Белла — чуткая и умная мать, и она хорошо знает сына. И я могла бы догадаться, подумать в этом направлении. Ведь и сагон его брал на чувстве вины — перед Данкой... передо мной. Но одно дело, когда человек, пусть близкий, пострадал от твоего бездействия, то есть ты виноват опосредованно. И совсем другое — стрелять в висок в упор связанному человеку. И так десятки раз. Притом человеку, к которому ты и ненависти особой не испытываешь. Который по большому счету и не виноват ни в чем. Господи, что же делать-то? Как же ему помочь? Святая Дева, помоги нам! — молилась Ильгет, встав перед домашним алтарем. Щелкнула дверь в коридоре. Ильгет бросилась вперед. Ноки прыгнула на нее, облизала, не пуская к Арнису.

Он молча стоял у входа. Все такой же — бледный, осунувшийся, с тяжелым тусклым взглядом. В темной куртке и штанах казался тощим — привыкла к его богатырскому виду в броневом бикре. Ильгет подошла к Арнису, взяла его за руки. Молча смотрела в глаза.

— Ну что? — спросил он, — Иволга... протрепалась?

Ильгет кивнула. Лицо Арниса странно исказилось.

— Ну вот, — он с трудом выцеживал слова, — теперь ты знаешь... что я... убийца.

Ильгет замотала головой.

— Нет, Арнис. Нет! А если ты убийца... — она помолчала, — то я тоже. Вместе с тобой. Понимаешь? Ты самый лучший... лучше всех. Прекраснее всех. Если ты так сделал, значит, этого нельзя было избежать. Иволга тоже говорит, что этого нельзя было избежать. И Дэцин поручил тебе... потому что это самое трудное, потому что он считает тебя лучше других. И так ведь оно и есть!

Она с силой обняла Арниса, прижалась. И он прижал ее к себе рукой.

— Дети спят? — спросил он тихонько.

— Да, пойдем в кухню. Ты есть, наверное, хочешь...

— Иль, — он вдруг склонился к ней, стал целовать. Прошла, казалось, целая вечность. Ильгет почудилось, что все — как раньше. И как раньше бывало, они пошли вдвоем на кухню. И Арнис даже сам достал чашки.

— Иль, — сказал он, — я люблю тебя.

— И я тебя. Очень. Ты самый, самый лучший. Самый сильный. Самый добрый. Да, правда! Ведь пойми, Арнис, все другие — они просто не были на войне. Или были, как я, но не были в такой ситуации. Им не отдавали таких приказов. Даже дело не в приказе, а в том, что по-другому нельзя было.

— Ты правда так думаешь, Иль?

Она посмотрела на мужа, и вдруг увидела в глазах его слезы.

— Ты что, родной? Не плачь. Не плачь, все хорошо, — она вытерла ему слезы, и вдруг подумала, как часто он вот так утешал ее и говорил ей эти слова.

— Конечно, а как же можно подумать иначе? Ты просто вымотал себя, пойми, ты очень устал, и на многие вещи смотришь... искаженно.

— А если не искаженно, Иль? Если вот это и есть правильно? Ведь это же совесть... совесть меня мучает.

— А помнишь, отец Маркус говорил как-то: совесть — не обязательно голос Бога, она может быть и с человеческим связана.

— Да... говорил.

Ильгет разлила чай, поставила на стол печенье.

— Арнис, если это правильно, вот эти твои угрызения... если Бог не хочет, чтобы мы убивали... значит — ну значит, мы ошибаемся. Помнишь песенку Аурелины?

— Да. Может, ложным пророкам верна, бесконечно и так одиноко я иду по неверной дороге, опускаясь до самого дна.

— Так оно и будет. Мы никогда не будем уверены до конца. Только ты знай, что куда я — туда и ты. Я твоя собака. Вот как Ноки. Если ты мне скажешь умереть... или опять, как тогда... ну, ты понял — я сделаю это. Если ты мне скажешь убивать, я буду и это делать.

— А если я сделаю что-то, что... очевидно будет против Бога, против заповедей?

— Я верю, что ты этого никогда не сделаешь. Я тебе верю, понимаешь? В тебя.

— Надо не в меня верить, Иль... ну что — я?

— В тебя тоже надо верить. И в меня. И вообще в людей надо верить, даже если ошибаешься все время в них. А ты меня никогда и не подводил.

— Иль, а если я... ну, за все эти мои дела — в ад попаду?

— Значит, — спокойно сказала Ильгет, — я тоже попаду в ад. Будем там вместе гореть. Тем более, опыт у нас уже есть.

Что-то произошло в этот вечер. Ильгет и Арнис любили друг друга — как раньше. И счастье коснулось их этой ночью...