Несущий огонь (ЛП) - Бернард Корнуэлл

— Надеюсь, — ответил я, а потом побрёл дальше по пирсу, посмотреть, кого или что привез этот тёмный корабль.

— Да благословит Бог всех вас! — раздался громкий пронзительный голос, перекрывающий завывания ветра и крики чаек. — Во имя Отца, и Сына, и того, третьего, благословляю вас!

В Думнок прибыл Иеремия.

Безумный епископ, совсем не епископ, а может, даже и не безумный, мой арендатор, плативший ренту лорду Дунхолма. Тот самый тип, что принёс мне однажды пятнадцать серебряных шиллингов, а потом помочился на них. На самом деле звали его Дагфинр Гундарсон, но датчанин, ярл Дагфинр, сам себя провозгласил епископом Иеремией из Джируума. Теперь его грязный корабль пришвартовался рядом с девственно-чистой Эльфсвон, и Иеремия явился в ярких епископских одеждах и с посохом — простой пастушьей палкой, но украшенной серебряным крюком.

— Бог даст вам здоровья! — кричал он, и его длинные белые волосы вздымал ветер. — Бог даст вам здоровых сыновей и женщин, способных рожать! Бог пошлёт вам урожай зерна и фруктов! Пусть умножит Он ваши стада и отары! — он возвёл руки к пасмурному небу, — Я молю тебя, Боже, благослови этих людей и по Твоей великой милости — пролей Твой могучий гнев на всех их врагов!

Полил дождь.

Я удивился, как внезапно начался этот так долго собиравшийся дождь, первые редкие капли быстро сменились бурным ливнем.

Иеремия захихикал, потом посмотрел сквозь струи проливного дождя на пристань, где мы стояли, и должно быть, увидел меня. На голову я накинул капюшон, так что, конечно, узнать меня он не мог. Он увидел калеку с согбенной спиной и тут же направил на меня свой епископский жезл.

— Исцели его, Боже! Пролей милость Твою на эту развалину! — доносился сквозь шум шторма его голос. — Выпрями его, Господи! Сними с него Твоё проклятие! Прошу Тебя во имя Отца, Сына, и того, третьего!

— Гудс Модер, — пробормотал я, на датском это означало Богородица.

— Что, господин? — спросил Сердик.

— Это имя его корабля, — ответил я, — и не называй меня «господин».

— Прости, господин.

Мне говорили, что Богородица — побитая развалюха со щелями в швах и рваными снастями, но если так — она утонула бы даже при лёгких волнах. Но без хорошего ремонта не пережить такую непогоду. Просто Иеремия хотел, чтобы его корабль выглядел неухоженным и грязным. Ветер трепал рваные канаты на мачтах, но я понял, что за всем этим скрывался хорошо снаряженный, исправный боевой корабль.

Иеремия отвернулся от меня и перебрался на палубу Эльфсвон в сопровождении четырёх своих людей в кольчугах и шлемах. Продолжая то ли молиться, то ли проповедовать — я уже не мог его слышать — он пересёк пристань. Мы последовали за ним.

Хлестал ливень, потоки воды стекали с соломенных крыш, заливая узкие улицы. Но Иеремия, казалось, этого не замечал. Он шёл вперед и проповедовал по пути. Два воина Этельхельма, встречавшие его, теперь привели епископа к «Гусю». Он потребовал, чтобы все остановились, и принялся вещать через открытую дверь.

— Шлюхи и пропойцы, — ревел он, — Писание порицает вас! Покайтесь же, жалкие дети Вельзевула! Вы, лакающие эль и жрущие пироги! Кайтесь!

Из-за двери «Гуся» люди изумлённо глядели на увещевавшего тощего, вымокшего до нитки епископа в вышитом облачении.

— Кто исполнен горя? Кто произносит пустые речи? Это они, лакающие вино! Вот, что говорит слово Божье о вас, болтливые пьяные ублюдки! На блудниц обратятся ваши глаза! Верьте, так сказано в Писании! Лицезрел я блудниц, но милостию Божией покаялся! И прощён я! И не убоюсь блудниц!

— Сукин сын рехнулся, — сказал Сердик.

Я далеко не был в этом уверен. Безумному ублюдку как-то удалось пережить правление Бриды в Нортумбрии. Она неистово ненавидела христиан, но Иеремия выжил в этой кровопролитной войне против его бога. Он владел крепостью в Джирууме, но не слишком в ней нуждался. Возможно, подумал я, Брида распознала в нём такого же одержимого, как и она сама, а может, почуяла шутовство в религиозности Иеремии.

Один из стражей Этельхельма взял Иеремию за локоть — похоже, он убеждал разошедшегося пророка уйти из-под дождя к теплу огня. Иеремия позволил себя увести, а мы отправились следом за ними по улице, где дождь смывал со стен свиную кровь. Потом мы вышли на окраину города к просторному, крепкому дому с крутой соломенной крышей, стоявшему на небольшом возвышении. Думаю, места для пира там хватило бы двум сотням человек. Рядом размещались конюшни, амбар и сарай, образуя внутренний двор, там стояли на страже два воина Этельхельма в красных плащах и с копьями. Иеремию провели внутрь. Вряд ли нам стоило входить за ним, кроме того, меня могли там узнать. У стены сарая под соломенной крышей ютилась кучка нищих, и я решил присоединиться к ним. Осви я отправил назад, в «Гуся», а Сердика оставил с собой.

Мы ждали. Сидели, съёжившись среди безногих, слепых и бормочущих попрошаек. Одна женщина с лицом, покрытым кровоточащими язвами, подобралась к двери дома, и охранник отогнал её пинками.

— Тебе сказано было ждать там, — прорычал он, — и благодари нашего лорда за то, что это позволяет!

Лорда? Этельхельм здесь? Если так, думал я, значит, идти в Думнок было ужасной ошибкой. Не потому, что я боялся быть узнанным, но раз он здесь, в городе — значит, его флот точно готов выйти в море, и я не успею связаться со своими людьми и отправить мои корабли, прежде чем он попадёт в Беббанбург. Дрожащий и встревоженный, я сидел и ждал.

После полудня дождь наконец-то закончился. Только порывистый ветер ещё дул, но уже растерял почти всю свою силу. От дома к нам подбежали две собаки, побродили по грязи и лужам, задрали лапы на столб. Девушка принесла кувшин эля двум стражникам, стоявшим у двери, и остановилась, чтобы весело поболтать с ними. Вдали, за потемневшими от дождя соломенными крышами города, я разглядел уходящую в море рыбацкую лодку, её парус туго надувался на холодном ветру. Погода улучшалась, это означало, что флот Этельхельма сможет выйти в море.

— На колени, бродяги, — неожиданно крикнул нам стражник. — На колени, если у вас они есть. У кого нет — преклонитесь как сможете! И постройтесь в ряд!

Из дома вышла большая группа людей. Впереди шли стражники в шлемах и красных плащах, двое священников. Потом я увидел Этельхельма, он с притворной сердечностью обнимал за плечи свою дочь, пытавшуюся приподнять подол светлого платья, чтобы не испачкать в грязи. Девушка по-прежнему выглядела несчастной, но даже страдание не могло скрыть изысканную красоту её бледного лица. Тоненькая и изящная, она казалась хрупкой, несмотря на высокий рост.