Сигареты - Хэрри Мэтью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смерть Морриса стоила Льюису возлюбленного, наставника и ближайшего друга. За считаные дни он понял, насколько одинок теперь стал. Газетные сообщения, частные слухи, еще менее информированные, превращали его в зловещую знаменитость. Казалось, никто толком не уверен, кто кого похоронил в цементе; как бы то ни было, деяние это звучало ненормальным, если не преступным. Ожила история о распятии – и вновь начала широко муссироваться. Льюис понял, что очень немногие знают правду о нем: что он любил Морриса, что он пишет, что работает в «Городском центре». Многие друзья Фиби не знали, что он ее брат. Но хотя бы Том его не подвел, и регулярность ежедневных смен Льюиса в театре поддерживала его в те недели, что последовали за смертью Морриса. Однако Тома он ценил как свое начальство. За исключением школьного класса, он никогда ни на кого не работал, а теперь умело трудится на того, кто хорошенько его обучил, но при этом открыто ему не покровительствовал. Льюис отказывался подвергать их профессиональные отношения опасности, превращая Тома в своего наперсника.
А наперсник был ему нужен, он знал. Годом ранее он бы обратился к Фиби; теперь же та лежала в больнице в критическом состоянии. С ужасом думал он о том, чтобы встретиться с сестрой Морриса Айрин. Всякий раз прикидывая: с кем бы мне поговорить? – он, вопреки себе, думал: надо поговорить с Моррисом. И тогда скорбь проникала в него – холодная, телесная скорбь, какую ощутил он, глядя на бездыханные губы своего возлюбленного. Фиби оказалась потеряна на сейчас, Моррис – навсегда. Льюис обратился к их общему другу.
Уолтера на похоронах Морриса он видел, но не заговорил с ним. В среду, несколькими днями позже, он позвонил в мастерскую. Трубку сняла Присцилла: Уолтер занят, может ли она чем-нибудь помочь? Как он?
– Как и ты. Только ты не одна.
– Подумаешь. Ужас какой-то. У меня в жизни эта яма, куда я постоянно валюсь…
– Я все возвращаюсь и возвращаюсь к тому же самому – я это видел, но не могу поверить. Слушай, когда Уолтер освободится?
– Когда б тебе хотелось?
– Прямо сейчас! Мне очень нужно с ним поговорить.
– Поняла. Я ему скажу.
Он дал ей номер гастрономии, которая принимала для него сообщения.
Когда Льюис поздно вечером вернулся, Уолтер не перезванивал. В театре он услышал, как один его товарищ по работе спросил у другого:
– Господи, он еще на свободе?
Наутро он получил письмо от адвоката Оуэна. Оно заверяло его, что его отец возьмет на себя все юридические расходы. Льюис снова позвонил Уолтеру, и Присцилла ему сказала:
– Льюис! Я так рада, что ты перезвонил. Можешь подойти завтра во второй половине дня?
– Завтра?
– Дорогуша, раньше никак.
Это «дорогуша» его разозлило – больше из-за его собственной беспомощности, чем от сокровенной заботы, которую подразумевало.
А Присциллу и впрямь заботило: она всеми силами старалась не подпускать Льюиса близко. Всего полгода прошло с тех пор, как она умело выиграла себе место в жизни Уолтера, и она все еще считала положение свое шатким – из-за собственной юности, неопытности и недостатка регалий. Большинство друзей Уолтера знали его многие годы. Все проявляли напористость, или оригинальность, или то и другое – даже бродяги щеголяли каким-то клоунским шармом. Присцилла и претендовать не могла на то, чтоб быть «интересной». Только привязанность к ней Уолтера оправдывала ее присутствие с ним рядом. Ей требовалось укрепить эту связь. Нужно было установить себя в сердцевине Уолтеровой жизни, а остальной угрожающий мир пусть держится вдали от их частной сферы.
Льюис никакой угрозы собой не представлял. Позор его, однако, отвечал ее планам – раз теперь ни Фиби, ни Моррис не могли его защитить. Присцилла уже назначила Льюиса в глазах Уолтера на роль психического инвалида. Теперь ей хотелось зримо изгнать его из их жизни, дабы упрочить определенные льготы, какие она извлечет из смерти Морриса.
Из-за Морриса Уолтер ощущал сильные угрызения совести. Он пренебрег тем, перед кем был в исключительном долгу. Присцилле он сказал, что хотел бы покаяться за это свое пренебрежение тем, чтобы подружиться с любовником покойного. Порыв этот покамест оставался всего лишь желанием, потому что Уолтер чурался Льюиса, поскольку хотел, чтобы тот ему нравился, а он не нравился, и странность его после смерти Морриса стала отталкивающей. Присцилла тем не менее знала, что щедрость Уолтера возьмет верх. Не тягаться с нею простому отторжению.
Присцилла ощущала, будто может раскаяние Уолтера обратить к собственной выгоде, и потому оттянула встречу с ним. Льюис перезвонил утром в пятницу. В тот день после обеда ее вызывали на чтение Моррисова завещания. Ее поставили в известность, что ни одна часть наследства в завещании и близко не стоит рядом с ценностью полиса по страхованию жизни, бенефициаром которого была поименована она. В тот вечер она намеревалась вернуться домой с публичным доказательством того, что ее, а не Льюиса Моррис избрал своим наследником.
Не зная, что страховой полис был следствием деловой договоренности, Уолтер отреагировал так, как и предвидела Присцилла. Ее освятили как близкого друга Морриса. Не упомянутый в завещании, Льюис снова низвелся до периферии всего – жалкий, подозрительный силуэт. В тот вечер, наедине с Присциллой, Уолтер впервые обнаружил в себе способность выразить ту скорбь, которую держал прежде в себе. Он расплакался у нее в объятиях. Моррис стал драгоценными узами между ними.
В субботу утром Уолтер разбудил Льюиса, чтобы отрывисто извиниться за отмену их встречи в тот день после обеда. Предложил Льюису вместо этого прийти к ним выпить в воскресенье вечером:
– Соберутся несколько друзей.
Сбитый с толку недоснившимися снами, Льюис сонно согласился. Телефон зазвонил снова: Фиби. Она выписывается из больницы, хочет успеть на поезд на север штата. Он спросил, нельзя ли отвезти ее на вокзал.
– Спасибо, но нет. Я так старалась сделать это самостоятельно. Но я очень хочу тебя видеть, как ты? Лучше не рассказывай! Я тоже ужасно. Приезжай лучше домой поскорей, подержимся за руки.
Льюис намеревался повидаться с Уолтером наедине. Тем воскресеньем он отправился к нему в мастерскую, предпочитая увидеть его в компании, чем не увидеть вовсе. О том визите он пожалел. Гости, знавшие, кто он такой (а другим вскорости сообщили),
