Накануне - Сергей Мстиславский

И в жизни… Не то что по-прежнему, к старому, а как-то на месте завертелась, на месте переминается жизнь. Заводы приступили к работе, но идет она срывами: то беспокойно, то вяло, то остановится вовсе. Все ждут чего-то… Точно вчерашнее ушло, завтрашнее не пришло, а сегодняшнего нет. Точно на полуслове остановилось что-то недоговоренное…

Да так оно и есть. Недоговоренное. И не "что-то", — а вполне известно что. И это «что» надо доделывать.

Василий говорит: "терпение, терпение". Ему хорошо говорить, — он пять лет сидел в крепости: за пять лет научишься выдержке. А вот как тем, кто не был в тюрьме?.. Скверное все-таки слово — терпение…

В комитетской «приемной» пусто. Не по-праздничному горит одна на всю комнату лампочка. И во всей квартире совершенная тишина. Ни души. Непривычно. И неуютно так вот стоять — одной.

А Ивана все нет. Хорош! На заседания небось не опаздывает.

Мариша присела на стол, как была, — в шубке, в шапочке. Где мог Иван задержаться? Особых дел, срочных, нет. У железнодорожников должен был выступать сегодня, — совсем облюбовали его железнодорожники! — по поводу выпуска "Займа Свободы" правительством. Но митинг давно должен был кончиться: заем — на военные нужды, на поддержку бойни, — о чем там долго говорить. Тем более — под заутреню. Из рабочих многие ведь, наверно, сегодня в церви: самый большой для православных праздник.

Не так давно было время — и у нее в эту ночь сердце замирало: от торжественной службы, блеска огней бесчисленных свечек, парчовых священнических риз, особого благолепия лиц… И взволнованных голосов хора…

Мариша поболтала ногами.

"Христос воскресе из мертвых…"

У нее — сошло, а рабочих — сколько еще верят; о женщинах и говорить нечего. С антирелигиозной пропагандой очень надо осторожно: уже столкновения были. Вообще в районах сейчас большевикам становится трудно: агитация против них с каждым днем сильней и сильней — и меньшевистская, и эсеровская, и кадетская, — кадеты тоже ведь на рабочих стали особое внимание обращать. А сейчас, когда большевики выступили против займа и в «Правде» опубликовано постановление бюро ЦК против Временного правительства и войны и о том, что ближайшей и важнейшей задачей Советов партия считает всеобщее вооружение народа и, в частности, немедленное создание рабочей гвардии, — такой подымут меньшевики с эсерами гвалт! Ясно ведь, зачем это вооружение… Сколько работы впереди — даже не представишь себе…

Десять минут прошло! Ивана нет. Ну, это уж окончательно безобразие.

Из дальней комнаты протрещал телефонный звонок. Мариша соскочила со стола, заторопилась: Ивана, наверное, задержали — звонит.

Но не успела дойти — звонок замолчал, заговорил голос. Товарищ Василий? Откуда он взялся? Был в председательской?

Он и есть. Стоит у аппарата.

— Товарищ Василий!

Обернулся.

— Силы небесные! Что вы таким… женихом?

В самом же деле. Лица не узнать: помолодело, разрумянилось, глаза горят юношеским, радостным, весенним блеском.

— Ленин приезжает завтра. Телеграмма.

— Ленин?!

Вопрос вырвался вскриком.

— Пробился все-таки!

Василий рассмеялся раскатистым смехом. Да честное ж слово — его не узнать: он всегда и на улыбку скупой.

— "Старик" — да чтоб не пробился!.. Завтра, стало быть, будет. Теперь только вот забота — как встретить.

Голос окликнул с порога.

— Это как же понять, товарищ? Сама зазвала, а теперь даже не примечает.

Обернулась через плечо, шагнула навстречу.

— Ленин. Ленин завтра, Иван!..

С лица Ивана сразу сбежала усмешка:

— Ленин? Ты вправду?

— Телеграмма.

Глаза в глаза. И… само собой вышло, без мысли — поцеловались крепко. Так, что у Марины голова закружилась.

— Сумасшедший! Товарищ Василий…

Но товарищ Василий не слышал. И не видел: он стоял спиной, припав к телефону. Созвониться с Кронштадтом — предприятие сложное. Хорошо — на телефоне свои: узнали, в чем дело, соединили сейчас же, вне всяких очередей. А там со станции к морякам — уже совсем без задержки.

— Ленин завтра в десять вечера на Финляндском вокзале: надо встречать.

Голос ответный, басистый, гремит перекатами в прижатое трубкою ухо. Василий слушает, улыбка во весь рот.

— Ленин? Обязательно встретим. Как это может быть, чтобы Балтийский флот товарища Ленина не встретил. Более того: от имени флота заявляю: чести выставить почетный караул балтийские матросы никому не уступят.

— Придется потесниться, товарищ! — смеется в трубку Василий. — О рабочей гвардии позабыли?

Голос отвечает, тоже веселый, смехом:

— Перед рабочими посторонимся, так и быть, маленько. Но только маленько. Рядышком.

— А успеете организовать?

Секунду помолчал телефон.

— Сообщения с Питером, собственно, нет: ледоход. Однако для такого дела мы ледокол пустим. Будьте благонадежны: кто-кто, а моряки будут. До счастливого.

Отбой. Василий повернулся. Мариша и Иван ждали.

— Ну, кронштадтцы будут. А вот здесь многих, боюсь, оповестить не успеем… праздник завтра, на заводах никого… И типографии, как на грех, сегодня в ночь не работают.

— Всех на ноги поставить по районам — соберут! — убежденно сказал Иван. — За заставы только весть бросить — сама до каждого углышка дойдет. А что ежели сейчас — по церквам?.. Там народу — густо: разнесут мигом.

Мысль — с амвона грянут по всем заставским церквам, вперебой тропарям и псалмам: "Завтра в десять — Ленин!" — показалась Марише удачной, — она рассмеялась. Но Василий поморщился.

— Бюро Центрального уже приняло меры: товарищ, что сообщил только что о телеграмме, дал мне указание насчет Кронштадта и Выборгской.

— И нас, стало быть?

— Обязательно. Завтра с утра отправитесь на места; здесь, в районном, вам дадут направление. А пока идите по своим делам, куда собирались.

Он усмехнулся.

— У вас, между прочим, я тоже скажу, вид чего-то… жениховский.

Иван посмотрел на Марину. Марина сказала, чтобы выиграть время:

— А вы, товарищ Василий… с нами тоже? Завтра, я хочу сказать. Но до чего страшно все-таки… Вдруг мы завтра товарища Ленина не как следует встретим.

Глава 72

Ленин

Тревога оказалась напрасной. Уже к семи часам на площади перед вокзалом было не протолкаться, и далеко по Нижегородской, — глазом не взять, — сплошная, тесная стояла толпа. Заводы, заводы, полки. Не смолкая, звенели в ночном уже воздухе песни. Без песни столько часов не простоять на ногах: стоят с шести (иные — в передних рядах — и с пяти!), теперь уж одиннадцать, а поезд, слыхать, раньше двенадцати не придет. На то и поезд, чтобы опаздывать. Даже когда он везет Ленина.

С четырех углов били снопами белого, слепящего света прожекторы. И в этом белом, недвижном огне багрели особо алым, особо ярким и живым светом красные, без числа, знамена. У подъезда вокзала коваными башнями грозились ижорские броневики.

Мариша сжала руку Ивану:

— Иван… До чего хорошо!

На платформе народу — гибель, как ни строг пропуск. Делегации от заводов, от полков, партийные комитеты. Стоит в строю отряд рабочей гвардии. Уже по-весеннему, на людях нет полушубков, несуразных ватных куртушек, наверное, потому они кажутся особенно стройными, молодыми и ладными, даже Егоров — старик, дружинник пятого года. Блестят начищенные винтовки. Перед фронтом Никита — бледный, глаза запали глубоко: в такой день — в первый раз командовать. После дела в ночь на шоссе, против самокатной казармы, не приходилось выводить отряд: не было боев — будни были.

Прошел мимо, к выходу, Василий, озабоченный. Озаботиться есть чем: до сих пор нет моряков. Питерским полкам, желавшим выставить почетный караул, отказали, потому что кронштадтцам обещано. Кронштадту по праву принадлежит преимущество, потому что в крепости, по существу, и сейчас уже только одна власть: Совет депутатов. Но если балтийцев не будет — неприятная получится история: питерцы законно обидятся. А матросы могут не прибыть: ребята из Петровского района говорили сегодня: льду по заливу наворочено — никакой ледокол не пройдет.

Но у Мариши и Ивана лица такие, что и Василий заулыбался невольно. Подошел.

— Заждались?

Марина только вздохнула. Полчаса — много ли… А кажется — вечность прошла.

Цветы пронесли: розы. Огромные, шипастые, красные. В цвет знаменам. Иван спросил:

— Кто подносить будет, товарищ Василий?

И перевел глаза с Василия на Марину, очень заметно, чтобы товарищ Василий понял намек. И Василий понял:

— Петроградский городской комитет.

А на площади все поют, поют. Ни на секунду не слышно ночи. И на платформе как днем светло: не от света, от лиц. У всех же такие, как у Мариши, Ивана, Василия.

Из-за вокзала накатом, раскатом донеслось ура. На перрон бегом, полным ходом вбежали матросы. Черные ленточки вьются по воздуху. Патронташи, винтовки со штыками. Бегут, как на штурм. И сразу от разгоряченных, молодых, здоровых, боевой радостью радостных лиц полыхнуло по затихшему ожиданием вокзалу бурей.