Отвергнутый дар - Салли Боумен

С этим свойством в женщине Эдуард тоже столкнулся впервые. Большинство из тех, кого он знал, стремились как-то удостоверить будущее. «Когда ты мне позвонишь, Эдуард? Когда я тебя опять увижу?» Он всегда терпеть не мог этой настырности и сопротивлялся ей. Теперь роли поменялись: когда он хотел строить планы и давать обеты, Элен упрямо отвергала все попытки заглянуть дальше чем в завтрашний день.

Этот отказ – вернее, мягкая, но решительная уклончивость – терзал Эдуарда более всего. Вечность, целая жизнь: он чувствовал себя как игрок, который настолько уверен в исходе игры, что ставит на карту все.

– Я всегда буду любить тебя, – сказал он ей однажды и затаил дыхание.

– Я всегда буду любить тебя, Эдуард, – ответила она спокойно, прямо глядя ему в глаза. Он тут же почувствовал себя неимоверно счастливым и слегка смущенным простотой и уверенностью, звучащими в ее словах.

Клятвы и заверения? Им с Элен заверения не нужны – клятвы пошлы и обыденны. А на следующий день он вновь увидел это отрешенное выражение в ее глазах и понял, что готов отдать душу за любое ее заверение, пусть самое тривиальное.

Через два дня после возвращения из Парижа, когда он почувствовал между ними необъяснимый барьер, он принял сознательное решение. Подумав, что этот барьер, быть может, был делом его рук, он впервые и полностью поведал ей сначала о Грегуаре, потом о его женитьбе, о смерти брата, об Изобел и их ребенке.

Он никогда ни с кем не говорил об этом и обнаружил, что слова с трудом сходят с языка. Если бы она попробовала его утешить, сказать что-нибудь неловкое, что принято говорить в таких случаях, это наверняка было бы невыносимо для него, и тогда, несмотря на всю любовь к ней, он пожалел бы, что начал рассказывать. Но она не сделала ничего подобного: слушала его спокойно и, когда он закончил свой рассказ, горько зарыдала, как будто это было ее собственное горе.

Он любил ее за эти слезы и почувствовал более тесную связанность с ней, чем когда бы то ни было. Но это чувство единства было кратким. На следующий же день он снова пришел в отчаяние. Он продемонстрировал ей свое доверие, она же все скрытничала – значит, не могла или не хотела довериться ему.

Прошла неделя. Приближался коней сентября, и Эдуард знал, что скоро ему надо будет возвращаться в Париж. Элен должна вернуться вместе с ним, как же иначе. Но в Париже осенью им не удастся уединиться так, как здесь. Ему придется снова вести светскую жизнь, и Элен неизбежно станет ее частью.

Эдуард порой ломал себе голову, пугает ли ее эта перспектива или просто не нравится, а может быть, именно это чувство она пыталась сокрыть от него. В конце концов, все бывает очень просто, говорил он себе, стараясь в это поверить. Возможно, он был не прав, привезя ее на Луару, устроив эти недели уединения. Вероятно, надо было с самого начала показать ей ту жизнь, которую ей придется вести. Если бы только объяснить ей, что она нужна ему там, что эта жизнь, несмотря на молву, не так уж страшна…

И тогда Эдуард начал вынашивать идею званого ужина в замке до возвращения в Париж. Элен не возражала, хотя пыталась уговорить его отложить прием, и Эдуард, замечая ее сопротивление, уверился, что она без нужды боится перехода от частного к общеизвестному alliance[38]. Он поддразнивал ее, когда она возражала, и продолжал осуществление своих планов.

Прием был назначен на 24 сентября. Эдуард всю жизнь помнил о нем. Впоследствии, обращаясь вспять, пытаясь постичь прошлое, он всегда видел этот вечер как решающий, поворотный пункт в его жизни.

Список гостей был чудовищно огромен. Герцог и герцогиня де Варенж, пожилая пара, в прошлом друзья отца Эдуарда. Жан-Жак Бельмон-Лаон и его жена Жислен, специалист по интерьерам, это был чистый вызов со стороны Эдуарда. «Люди начнут говорить, – сказал он с улыбкой. – Пусть. Если мы позовем Жислен, то зададим им хороший старт…» Кристиан Глендиннинг, один из самых старых друзей Эдуарда, агент по продаже произведений искусства. Клара Делюк, работавшая с Жислен дизайнером по тканям, в течение многих лет бывшая любовницей Эдуарда. «Это уже давно кончилось, дорогая. Никакого недоброжелательства между нами нет. Клара тебе понравится. Они с Изобел были дружны. Я хочу, чтобы ты познакомилась с людьми, которым сможешь доверять…» Четверо американских деловых партнеров, еще несколько супружеских пар, по большей части французов, женщины в высшей степени элегантны, все гости гораздо старше ее и держатся с полной уверенностью. Эти люди были обрамлением жизни Эдуарда, знали его долгие годы, а некоторые узнали его еще до ее рождения. Справа сидел герцог де Варенж, слева – Кристиан Глендиннинг. Герцог, добродушный человек, превосходно говоривший по-английски, рассуждал о рыбной ловле. Эту тему он развивал уже некоторое время.

Элен сидела, повернувшись к нему, и слушала с очевидным интересом, во всяком случае, надеялась на это, поскольку на самом деле не слышала ни единого слова.

Двадцать человек, Эдуард и она. Элен подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он ласково улыбался ей через стол, словно подбадривая. Происходящее пугало ее, но огромность того, что она решила делать дальше, поселяла в ней ледяной ужас. Это будет ударом для Эдуарда, и если бы у нее был выбор, она предпочла бы умереть, чем причинить ему боль.

Но выбора теперь уже не было. С каждой неделей ситуация обретала все большую определенность. Как она жалела, что ей не удалось отговорить Эдуарда от этого кошмарного ужина. Лучше бы никто из этих людей не знакомился с ней. Может быть, тогда Эдуарду было бы легче.

– Форель. – Герцог де Варенж качнул головой. – Форель я особенно люблю. Хитрое создание. Полное коварства. Гораздо интереснее, чем лосось, хотя многие со мной не согласятся. Вы, вероятно, не любите рыбной ловли. Насколько я могу судить, мало кому из женщин это нравится.

– Боюсь, мне никогда не приходилось ловить рыбу, – сказала она быстро.

– Ну да, ну да. – Он добродушно улыбнулся. – Вам надо непременно уговорить Эдуарда поучить вас.

– С радостью.

Она выпалила это прежде, чем успела прикусить губу. Это было правдой, но одновременно и ложью, потому что не могло состояться. Герцог с явной благосклонностью относился к некоему их будущему, которого на самом деле не существовало, благосклонны были и большинство сидящих за столом, судя по их любопытствующим взглядам. А также Эдуард. Она это видела, она допустила до этого, хотя должна была воспрепятствовать.

О боже, подумала она. О боже. Что я натворила? Что?

Со своего командного поста во главе стола Эдуард смотрел на Элен. На ней было белое платье, которое он купил ей у Живанши, и она казалась ему прекрасней, чем когда-либо. Живанши был гений, и его платья, прославленные чистотой линий, были словно созданы для Элен. Эдуард и раньше это понимал, а Живанши учуял немедленно. Из простого белого атласа с прилегающим лифом и длинной, слегка расширяющейся книзу юбкой, это платье оставляло открытыми шею и плечи Элен: предельная строгость и предельная чувственность. Живанши сразу проник в тот парадокс, который составлял суть красоты Элен.